В целом свете не сыскать было местечка для отдыха приятнее, чем то уединенное место, которое выбрал мистер Боннет. Он добродушно сравнил его с креслом у себя в гостиной, перед черной каминной решеткой, которая была в это время года накрыта экраном, разукрашенным птичками колибри.

Мистер Боннет давно уже не сидел, он лежал, и ему мнилось, что он спит, но в то же время ему все еще казалось, что он смотрит вокруг тем же манером, что и когда он только присел.

Не успел он пробыть там долго — пару минут, как ему показалось, — как кол, к которому он относился с таким презрением, обратился к нему точно таким же тоном, с каким он сам обычно обращался к другим людям.

— Прошу прощения, мистер Боннет, — произнес кол, — за то, что вторгаюсь в ваши грезы, но мне хотелось бы сказать, что ваш последний разговор со мной не отличался особой любезностью. Это было в последнее воскресенье, и вы взобрались на холм в лучшем своем пальто, в котором вам всегда жарко и неуютно. Вы сказали, что я бессловесное существо и вообще низкое и не представляю для мира особой важности, просто кол, воткнутый в ограду фермера Толда для того, чтобы помешать приходскому быку добраться до молодых телок. Однако сейчас, когда вы надели на меня свою шляпу, я могу свободно изъясняться.

Мистер Боннет, не зная, спит ли он или бодрствует, переменил положение и оглядел кол чуть искоса.

Сначала он не нашелся, что сказать, но быстро собрался с духом и ответил в тон:

— Я рад, что вы обрели язык, ибо теперь мне доставит удовольствие беседовать с вами, и я буду рад узнать, каково ваше мнение о мире.

— Мое мнение было всегда схожим с вашим, — отвечал кол, — я просто захожу чуточку дальше. Вы всего лишь хотите умножать слова, я же хочу наслаждаться красотой, расти и размножаться. Ваши манеры вульгарны, мои — благородны. Ко всем, кто может вас выслушать или ответить вам, вы относитесь с равным интересом. Вас устраивает и улыбка Лили, и кивок сквайра. Вот и все, что вам нужно для счастья. Что же касается меня, то я начал отращивать корни сразу же после того, как меня воткнули сюда, и скоро я превращусь в дерево, и вот тогда начнется мое счастье, ибо я — творец. Я сделаю нечто большее, чем просто разговоры, — я стану плодиться. Мои молодые отпрыски, юноши и девы, возрадуются вместе, и я буду их отцом, матерью, супругом и мужем. А потом я почувствую себя единственным по-настоящему живым существом на свете. Вы думаете, мистер Боннет, что если пастор отвечает на ваше приветствие: «Да, мистер Боннет, и вам доброго вечера», то вы замечательный человек. А на самом деле единственная ваша радость от разговоров — убедиться, что вы еще не ничто, а когда вы станете ничем, то вы начнете выражаться через это ничто. Вот для чего вы открываете рот — доказать, что вы еще не труп. В старые времена люди доказывали, что не мертвы, тем, что убивали других. Вы же показываете это, желая Бесси доброго утра. Весь мир полон глупых мистеров Боннетов; только деревья плодоносны и счастливы. Когда я раскину ветви и расцвету, я не захочу сказать ни слова, чтобы стать счастливым; корни мои будут вытягивать сладость из земли, и я покроюсь почками и размножусь.

Мистеру Боннету стало очень грустно, но во время его сна произошла некая перемена. Он почувствовал, что стал колом, который вот-вот пустит росток. Он впивал солнечные лучи каждой порой тела, он чувствовал себя молодым и здоровым и, подобно дереву, захотел стать творцом цветущей семьи.

Мистер Боннет проснулся и узрел молодую девушку приятной наружности, взбирающуюся на холм в поисках хвороста.

Мистер Боннет тотчас же узнал ее — то была Лили, с которой он, бывало, перекидывался словцом, чтобы показать, как красиво он умеет говорить. Он часто обращал к ней длинные пышные сентенции, унизанные, словно бусами, прекрасными словесами, на что она обычно отвечала: «Да, мистер Боннет».

Мистер Боннет поднялся и, сняв шляпу с кола, подошел к девушке, которая положила вязанку на землю и сейчас присела отдохнуть в ложбинке и поиграть с цветами.

Мистер Боннет встал перед Лили, но не смог вымолвить ни слова. Лили прыснула, а он, не зная, что еще может сделать для такого счастливого существа, взвалил вязанку на плечи и отнес ее в Мэддер, так и не вымолвив ни слова.

Ведро и веревка

Как-то раз в одном сарайчике, неподалеку от деревни Шелтон, лежало на боку некое ведро.

Это ведро, довольно большое, было отброшено в сторону одним человеком, удавившимся при помощи случайно оказавшейся под рукой веревки, которую он привязал к мощной балке.

Самоубийцу звали мистер Денди, и он арендовал несколько хороших полей, которые и возделывал; кроме того, он держал какое-то количество добрых коров и разводил славных свиней.

Каждый слуга, каким бы смиренным он ни был, питает интерес к своему хозяину, за чьими жизненными привычками, уходами и приходами, любовями и неприязнями всегда наблюдает и все подмечает. Жизнь мистера Денди и его поведение представляло живейший интерес для ведра и веревки, которые, собираясь вместе, — а это случалось частенько, ибо они жили в одном сарае, — обсуждали все, что делал мистер Денди, и пытались, елико возможно, отыскать причину его поступков.

Обоих интересовала формы жизни, непохожие на них самих, например, человеческий род, поскольку оба были предметами смиренными и не считали, как в большинстве случается, что сами они или им подобные заслуживают сколько-нибудь внимания.

Для изучения человечества они решили взять мистера Денди в качестве примера, считая, и не без основания, что уклад жизни и представления простого сельского жителя понять легче, чем повадки людей искушенных и хитрых. Они захотели изучить мистера Денди для того, чтобы установить по его поведению, на что похожи другие люди; узнать из его поступков, что ими движет, обнаружить истоки их скорбей и радостей, чтобы хоть чуточку приблизиться к Истине, каковую всегда так трудно установить.

Время от времени друзья бывали озадачены поведением мистера Денди, который не всегда вел себя так, как они ожидали, ибо иной раз его одолевали тревоги там, где, согласно представлениям ведра о причине и следствии, не было для этого ни малейшего повода.

И теперь, когда мистер Денди повесился, заставив их оказать ему эту последнюю услугу и направить его самоуничтожение, ведро и веревка решили, что они пересмотрят жизнь этого человека в надежде отыскать хотя бы одну причину для этого решающего поступка.

— Разве не любопытно, если вообще не удивительно, — заметило ведро, — что нам нашли такое печальное применение — помочь нашему доброму хозяину умереть? Возможно, вы тоже помните тот радостный день, когда нас впервые купили, что случилось как раз за день до женитьбы мистера Денди. Он женился, как вам известно, на женщине, то есть на существе, созданном для утоления тяжкого бремени желания, бремени для мужчины такого же утомительного, как брыкающаяся ослица.

— Каковое существо также, — добавила веревка, — призвано готовить мужчине еду, растить его детей и убирать дом.

— Именно так, — согласилось ведро.

— Наша покупка, — продолжила веревка, — выдалась в один из тех восхитительных майских дней, когда все вещи, одушевленные и неодушевленные, что существуют под солнцем, совершенно счастливы. Я свернулась клубочком в витрине мистера Джонсона, канатного мастера, который вечно закатывал свои рукава так, что на его волосатые руки таращились ребятишки. Солнце согревало меня, и, разомлев под его лучами, я задремала. Мне снилось счастливое детство, когда я вызревала на большом поле, среди миллионов братьев и сестер, и все мы были прекрасными цветами. Но долго я не проспала, ибо, когда солнце поднялось высоко и осветило витрину, я проснулась и выглянула наружу. Всякий, кто обладает страстью к познанию и имеет глаза, всегда найдет нечто достойное интереса в том, что происходит на улице. Ему надлежит лишь выглянуть, и что-то обязательно попадется на глаза. Я принялась наблюдать за народом, проходящим по тротуару мимо витрины, и несколько человек особенно привлекли мое внимание. Прошли две старых женщины, на каждом шагу точно прираставшие ногами к тротуару, а языки их тем временем были заняты трепотней и трескотней о несносном нраве соседей. Неторопливо прошагал великолепный военный, который любовался своим отражением в каждом витринном стекле и гордился собой все больше. Дама, шедшая позади него на небольшом расстоянии, тоже хотела поглядеться в витрины, но боялась, что это заметит шедшая сзади служанка. Тут же послышался топот бегущих ног, и появилась стайка школьников, которые сдирали друг у друга шапки, а следом прошел олдермен, выглядевший так, словно владеет целым городом. После него прошли две молодые, прелестные девушки, готовые к любви. Они кокетливо осматривали каждого встречного молодого человека и смеялись, чтобы показать свои намерения. Часы на колокольне пробили три, но никого, казалось, это не озаботило, кроме бедного должника, — рассмотрение его дела в мэрии должно было начаться именно в это время, и он пожалел, что не последовал совету жены и не утопился. Не успели часы отбить время, как в лавку с радостным видом жениха вошел молодой человек под руку с молодой девушкой. Я смотрела на нее с восхищением, а на него — с удовольствием. Они были замечательной парой. Всякому было видно, что у нее славный характер, и она никогда, из страха быть жестокой, не откажет в чем-либо мужчине. Молодым человеком был мистер Денди, а она готовилась стать его женой.