— Вас прислал губернатор?

— Нет, нет. Я поденщик с молочной фермы Смита.

Вот оно что. Наверное, пришел за ссудой. Таких здесь было немало. У Гибсона была репутация героя, а эти люди почему-то считали, что слава непременно приносит богатство. Гибсон в этом смысле проявлял мягкость: его чековая книжка всегда была наготове. И хотя он резко обрывал все слезливые истории на полуслове, немного шокируя просителей, они неизменно уходили от него довольными.

Однако Борис не потерпит, чтобы к ней приходили в рабочее время.

— У меня много дел, так что, может быть, вы напишете ему письмо или сходите домой?

Арно схватил ее руку. В другое время Мими бы испугалась, но его глаза были наполнены такой глубокой тоской, что она невольно почувствовала сострадание.

— Я послал уже много писем — их все вернули мне нераспечатанными. Я звонил домой и оставлял послания на автоответчике.

— Значит, он не хочет говорить с вами. — Она высвободила руку и поднялась из-за стола. — А если Гибсон что-то решил, его не удастся переубедить, тем более мне.

— Но вы должны помочь мне! Он спас моего ребенка!

Борис уже шарил под кассой, где в коробке из-под сигар держал пистолет, но Мими показала ему знаком, что все в порядке.

— Мистер Швайрон, так это вашего ребенка он вынес тогда из огня?

— Да, он спас маленького Джастина.

— Тогда почему у вас такой…

— Несчастный вид? Да, я несчастен: я вновь обрел сына, но потерял жену. Очень тяжело носить в себе два таких разных чувства. Радость, что твой сын жив, и горе оттого, что потерял любимую.

Мими сжала его мозолистую руку.

— Но мой сын спасен, — продолжал он, склонив голову. — Мне нужно думать о его будущем. Мы вернемся в Германию. Но перед отъездом я должен выполнить свой долг: поблагодарить человека, который спас его жизнь. До сих пор мистер Сент-Джеймс так и не позволил мне сделать этого.

— Ему нелегко оттого, что люди считают его героем.

— Я не буду смущать его этим словом, если он так хочет, — в глазах Арно блестели слезы. — Но передайте ему, что мне, как отцу, необходимо с ним увидеться. Сказать спасибо — лично. Вы ведь поможете мне? Вы же его подруга, разве нет?

— Подруга Гибсона? Да. И мне кажется, ему эта встреча принесет не меньше пользы, чем вам, — сказала Мими. — Я сделаю все, чтобы уговорить его, но обещать не буду.

— Понимаю, что вам, может, и не удастся убедить его. — Впервые с тех пор, как Арно вошел, его глаза прояснились. — Но постарайтесь, пожалуйста. Я собираюсь вернуться на родину через две недели. Нет сил оставаться в Америке: здесь я потерял мою дорогую жену, горе слишком велико. Но я хочу наконец-то выразить благодарность тому, кто спас моего ребенка.

Подруга Гибсона?

Может быть. Во всяком случае, именно этим словом назвал бы ее любой житель Грейс-Бей. И Мими намеревалась сделать все, чтобы положение дел не менялось.

Три недели минуло с тех пор, как она ночевала у Гибсона, и Мими приняла к сведению бабушкин совет: сделать все возможное, но сберечь свое доброе имя. Она начала тщательно следить за тем, какое впечатление производят на людей ее слова и поступки.

Теперь Мими приезжала к Гибсону не раньше девяти утра, когда миссис Макгилликьюди уже поливала цветы на своей лужайке. И покидала дом ровно в пять, предварительно заглянув к соседке, чтобы попросить ту проведать Гибсона перед сном. Можно было не сомневаться, что он скорее отопрет дверь ядовитой змее, чем соседке или еще какому-нибудь посетителю.

Если же Мими все-таки заезжала к нему после вечерней смены, то парковала машину на соседней улице, напротив почты.

Бабушка Нона тоже развернула целую кампанию: за игрой в бридж старушка не переставала сетовать на то, что Мими тренируется на пожарного, ясно давая понять своим собеседникам, что самое ужасное в отношениях ее внучки с пострадавшим героем то, что она потеряет работу у Бориса. Решение Мими рассматривалось теперь как следствие свойственной ей эксцентричности. С тем же успехом она могла заявить, что хочет устроиться в бродячий цирк глотательницей огня.

Таким образом, все пересуды насчет ее мнимой связи с Гибсоном были скоро забыты. Главной темой разговоров стал вопрос о том, удастся ли Мими пройти предстоящие испытания и не следует ли положить конец этому безумию.

— Я пыталась поговорить с ней, — с напускной грустью повторяла Нона. — Девочка утверждает, что мечтала быть пожарным еще в детстве.

— Может, ей надо сходить к психиатру? — некоторые жители Грейс-Бей давали и такого рода советы. — Ей двадцать пять, у нее великолепная работа, пора подумать о замужестве, о том, чтобы завести семью.

Каждый вечер, когда шеф заходил к Борису выпить кофе, Мими отрезала ему ломтик пирога побольше и во всех подробностях расписывала свои занятия под руководством Гибсона. Подслушай их разговор кто-либо из горожан, пусть даже случайно — а, как правило, все сидели разинув рот, навострив уши и позабыв об ужине, — у него отпали бы последние сомнения. У Мими просто не хватило бы времени для того, чтобы поддаться соблазну.

Однако ее репутация могла оставаться незапятнанной лишь до тех пор, пока Гибсон не поправится окончательно. Все прекрасно знали, что у него большой сексуальный аппетит, и к тому же он наделен редким обаянием, так что при других обстоятельствах Мими не продержалась бы и пяти минут.

Единственной платой за спасенную честь было то, что теперь каждый житель городка считал своим долгом уделить ей минут десять-пятнадцать в день и надавать непрошеных советов или порассуждать о тяготах жизни пожарных.

Длинный рабочий день, тяжкий труд, грубость со стороны сослуживцев, поломанные ногти… Придется проводить время в пожарной части, где обстановка весьма незатейливая: штук восемь откидных кресел, расставленных вокруг телевизора.

Однажды во время церковной службы в воскресенье кто-то услышал, как шеф пожарных мимоходом сказал, что, если Мими станет работать пожарным, у нее не будет возможности даже принять душ во время дежурства. И вряд ли ей разрешат красить ногти, ведь лак легко воспламеняется, потому что в его состав входит какое-то опасное вещество. Он не уточнил, какое именно.

— А стены у них увешаны фотографиями, — поведала ей лучшая подруга бабушки. — Фотографиями девушек.

— Я непременно принесу туда фотографии юношей, — вкрадчиво ответила Мими.

Очевидно, никаких положительных аспектов в работе пожарных нет.

Мими даже удивилась, что и мистер Швайрон не высказался по этому поводу. Но стоило вспомнить его измученное лицо, как ей стало ясно, что горе этого человека слишком велико, чтобы совать нос в чужие дела.

В четыре часа пришла другая официантка, и можно было ехать домой. Мими уложила в коробку яблочный пирог, который Борис, привыкший доводить свои творения до совершенства, забраковал из-за недостаточно хрустящей корочки. И наконец отправилась к дому Гибсона.

Она нашла его на веранде, со стаканом холодного чая в руке.

— Я не ожидал, что ты вернешься так скоро! — крикнул он. — Приятный сюрприз. Заходи!

Гибсон поднялся ей навстречу, и уже в который раз Мими поймала себя на том, что любуется им. Какой красавец! На нем была белая рубашка и потертые джинсы, облегавшие бедра. Лицо было чисто выбрито: поскольку гипс на прошлой неделе сняли, побрился он сам.

Однако стоило этой дьявольски-лукавой улыбочке появиться на его лице, как Мими тут же вспомнила, почему они всего лишь «друзья». Она не собиралась жертвовать своим добрым именем и отдавать сердце человеку, для которого любовь — не более, чем спорт.

С той самой ночи, которую они провели бок о бок, ни один из них ни разу не обмолвился об этом. Как и о его предположении при их знакомстве. Они никогда не говорили о поцелуях, сексе, любви и браке, хотя, бывало, Гибсон немного флиртовал с нею. И по тому, как свободно он это делал, было понятно, что он имел успех у женщин.

— Я принесла десерт, — сказала она, поднимаясь по ступенькам. Гибсон распахнул перед ней дверь, и Мими устремилась на кухню. Но, понимая, что Гибсону еще трудно угнаться за ней, решила не задевать его гордость и пошла медленнее.