– И что? – поторопила я Алину. Рассказ не обещал быть оригинальным.

– А то. Пока мы с ней там моего... ну, друга... приваживали, венец безбрачия снимали. У нее... у нее...

– Да что там у нее случилось? – Я видела, что Алина действительно переживает.

– У нее в ванной умер муж. От сердечного приступа.

– Прямо при тебе? – прикрыла я рот рукой. Надо же, какой кошмар.

– Я пошла помыть руки, а он там лежит... бледный. А она – хоть бы забеспокоилась! Целый час со мной возилась. Деньги все пересчитала. Улыбалась. Говорила, что от нее ничто не может укрыться. Как же так? Ведь это же ее родной муж, как же она не почувствовала, что ему плохо? Ведь должен же у нее был быть хоть какой-то дар?! – жалобно спросила меня Алина.

Я пожала плечами. Нет, никому из нас не дано заранее узнать всю правду. Никто не может по настоящему заглянуть в будущее. Жизнь – экзамен, к которому не напишешь шпаргалки. Даже если ты – гадалка. А может, даже особенно, если ты – гадалка. С них вообще особый спрос.

Почему я больше полугода жила в полной уверенности, что мои деньги взял Андрей? Ведь я знала его как облупленного. Мне было известно, что он тщательно обдумывает все решения и взвешенно их принимает. Я помнила, должна была помнить, что он никогда не был подлецом и что вся наша жизнь – это игра на двоих, в которой либо оба выиграли, либо оба проиграли. Почему-то слепая злость залила мне глаза, мне хотелось крови. А думать – думать не хотелось.

Для счастья вовсе не требуется исполнения заветных желаний. Или богатства. Или победы в судебном процессе. Иногда для того, чтобы почувствовать себя счастливой, достаточно держать за руку своего сына, лежащего на больничной койке. Сына, который упал с моста, но остался жив. Что еще нужно для счастья, если он улыбается и постоянно переспрашивает одно и то же?

– Ты точно меня простишь? – шепчет он, склонив голову на край подушки.

– А ты меня? – в сотый раз отвечаю я ему.

– Это ерунда, ты ни в чем не виновата, – прикрывает он глаза.

– А ты – мой самый любимый сын. И что может быть важнее?

– Ну, ведь я же подлец! – напоминает он.

– Каждому из нас случается принимать неверные решения. Знаешь, как потом сложно снова все исправить? Но секрет-то в том, чтобы все-таки сделать это. Вот твой папа – молодец. Он принял свое правильное решение, и теперь ты сможешь приезжать в США. Ты рад?

– Очень! – Мишка кивнул и так тепло улыбнулся, что у меня от сердца отлегло.

– Вот и славно. – Я снова сжала его ладонь.

Мы провели в его палате уже несколько часов, пора было уходить. Медсестра уже трижды прогоняла нас, но Марк трижды уводил ее в коридор, что-то там ей говорил, и она оставляла нас в покое. Еще минут на пятнадцать.

– В Америке учат на настоящих программистов, – мечтательно протянул Мишка и прикрыл глаза. Он устал и явно хотел спать.

– Значит, ты будешь там учиться. Мы с Машей едем в Бостон, там полно отличных университетов, – поделился Андрей.

Медсестра в дверном проеме скорчила рожу и знаками попросила нас немедленно убираться.

Я поцеловала Мишку, велела ему выздоравливать и ни в коем случае больше не делать глупостей.

Он ответил:

– Можешь точно не волноваться, только приезжай поскорей. И привези пончиков, – совсем по-детски попросил он.

У меня снова навернулись слезы на глаза. Все-таки он совсем еще ребенок. И угораздило же его пережить такие недетские муки. Полгода чувствовать себя предателем! Не каждый взрослый выдержит.

Мы вышли во двор больницы. Уже вечерело. Скоро начнется сентябрь, и жизнь опять войдет в привычное русло. Мишка пойдет в школу, где нам придется заново вгрызаться в гранит науки. Только вот компьютер я ему куплю обязательно – самый лучший. Мы будем вместе, только вот Андрей будет далеко.

– Слушай, но как же ты все-таки получил эту грин-карту? – не сдержалась и полюбопытствовала я.

Когда Андрей предлагал мне поехать с ним, я, честно говоря, думала, что это какая-то авантюра. Разве можно вот так, запросто взять и получить грин-карту?

– Оказывается, можно, – заверил меня Андрей. Глаза его блестели. – Это в России ученый с моими степенями и количеством работ никому не нужен. А американское законодательство смотрит на это по-другому. Если ты – ученый, известный человек или просто большой талант – неважно в чем – тебя возьмут со всей твоей семьей, чтобы ты укреплял своим талантом мощь Америки.

– А если ты, скажем, повар? – заинтересовалась я.

– А почему нет? Если ты докажешь, что чего-то действительно стоишь – welcome, приезжай и живи.

– Значит, ты доказал, – задумчиво произнесла я. – Я всегда знала, что ты гений.

– А я – всегда боялся, что для тебя это перестанет быть важным и ты меня разлюбишь. С самого первого дня. С экзамена по физике, который ты провалила.

– Провалила бы, если бы не ты! – с легкой ноткой грусти проговорила я. – Как же много мы пережили. И что, почему все так закончилось? Неужели ничего нельзя было сделать?

– Иногда банан – это просто банан. В каких-то случаях нет никакого смысла склеивать то, что склеить невозможно, – с той же ноткой произнес Андрей.

Мне представилось, как он будет с неистовым упорством пробивать себе дорогу в научном мире неведомого Бостона. И наверняка пробьет. Он всегда гениально решал сложные задачи с кучей неизвестных. А я – я буду автоматизировать промышленность России и... постараюсь забыть Марка.

– Знаешь что, Андрей? – спросила я.

– Что? – поднял он глаза.

– Нам надо серьезно поговорить. Давай зайдем в какое-нибудь кафе. Марк, ты не против? Может, тебя отвезти домой?

– А что, вам надо поговорить наедине? – сразу уточнил он. Марк всегда был деликатным.

– Нет-нет, это самый обычный разговор. И потом, есть ли что-то, чего ты о нас не знаешь?

Марк кивнул, мы сели в машину и доехали до ближайшего ресторана, в который зашли, даже не взглянув на его название. Есть мы собирались в последнюю очередь.

– Что будете заказывать? – радушно спросил официант.

– Нам только кофе, – сказала я.

– Мне – чай. Зеленый, а потом я что-нибудь закажу, – уточнил Марк и принялся тщательно изучать меню. Он ведь был заядлым гурманом и не мог попасть в незнакомый ресторан и не попробовать какое-нибудь новое блюдо.

– Как прикажете, – кивнул официант и ушел.

Мы помолчали, Андрей нерешительно крутил в руках салфетку.

– Так о чем ты хотела со мной поговорить? – наконец спросил он.

Я выдохнула и начала:

– Скажи, а продажу квартиры ты тоже затеял из-за Америки?

– Да, – кивнул Андрей и посмотрел на меня. – Я бы мог ничего не трогать, но тогда бы оказался на вокзале с женой и ребенком на руках. Без денег. Все последние деньги я отдал американскому поверенному, чтобы он вел мое дело.

– И много?

– Много. Всего с расходами на переводы, медицинские обследования и прочее – больше десяти тысяч. Сейчас вот продаю «Ниссан», чтобы расплатиться с долгами, – развел руками Андрей.

Я задумчиво посмотрела вдаль.

А что, если оставить в покое мои амбиции, все привычные и удобные для меня аргументы и доводы и попытаться ответить на один-единственный вопрос: могу ли я всерьез считать, что Андрей не имеет права на половину нашей квартиры? Мы жили вместе, больше пятнадцати лет делили все на двоих, в горе и радости, в кризисах и развалах целой страны мы были неразлучны и пережили немало бурь. Мы вместе родили сына. И когда я сказала, что больше не могу жить с Анной Сергеевной, – Андрей встал и пошел за мной.

Да, конечно, я зарабатывала деньги, пока он переживал свою драму, покупал продукты и делал с сыном домашние задания. Да, это мой самый любимый дом на свете, я вложила туда и сердце, и душу, и все, что имела, включая квартиру родной матери. И от одной мысли о том, что я его потеряю, у меня все внутри переворачивалось. Но не в этом дело. Иногда мы все должны закрыть уши, чтобы не слышать пронзительных криков собственного «Я», и просто сделать то, что нужно сделать. Как бы сложно это ни было на первый взгляд.