Парни были в одинаковых джинсах, футболках и кроссовках, в полусумраке их трудно и отличить друг от друга. Как ни неприятно было видеть их, Андрей, скорее всего, прошел бы мимо, но тут зеленая бутылка из-под портвейна выкатилась прямо ему под ноги. Парни нагло глядели на него и ухмылялись. Время позднее, хотя сейчас в Ленинграде и пора белых ночей, на лестничной площадке было сумрачно. Широкое окно выходило в каменный колодец, а электрическая лампочка на этом этаже не горела. Андрей отодвинул ногой бутылку, но тут вторая, кем-то незаметно пущенная, выкатилась на середину площадки. Парни дружно прыснули. Один из них издал неприличный звук, громкий хохот разнесся по этажам.

– По домам, ребята, – спокойно сказал Андрей. – Люди спят, а вы ржете на весь дом, как жеребцы.

– Гога, спусти-ка приемчиком этого дылду с лестницы, – заметил один из них. – Эй ты, длинный лопух, Гога – каратист, он одним пальцем может тебя проткнуть насквозь!

От них отделился плечистый юноша с длинными руками, в кепочке с целлулоидным козырьком, на котором было что-то написано не по-русски.

– Кто это жеребцы? – хрипло начал он, распаляя себя. – Кто это ржет? Мы интеллигентно отдыхаем, а тут всякие гнусные типы…

От него разило вином и еще чем-то сладковатым, будто он закусывал губной помадой.

– Ребята, вы свидетели – он первый нас оскорбил! – повернул он голову в кепочке к своим. – А теперь смотрите, как он будет ступеньки считать…

Гога растопырил руки, помахал ребрами ладоней перед носом Андрея, тонко взвизгнул, подпрыгнул и… отлетел к подоконнику, головой чуть не выбив стекло. Не сговариваясь, они гурьбой бросились на Андрея. Один вцепился в воротник куртки и до половины оторвал его, другой кулаком задел по уху… Больше они ничего не успели сделать, потому что один за другим закувыркались по каменным ступенькам вниз. Последним, получив могучий пинок в обтянутый джинсами зад, полетел, растопырив руки, Гога.

– Еще раз увижу здесь ваши поганые рожи – не так отделаю! – пригрозил Андрей. – Вшивые каратисты!

Они что-то бубнили внизу, поднимаясь на ноги. Кто-то длинно выругался, помянув мать, бога и еще кого-то.

– Нарвались на мастера… – узнал он голос Гоги. – Иначе я его бы запросто сделал…

– «Пальцем насквозь проткну…» – хмыкнул другой голос. – Сколько ты тренеру червонцев перекидал, а ничему путному он тебя не научил!

– Почему ничему? – насмешливо возразил кто-то. – Наш Гога научился визжать, как поросенок! И прыгает, что тебе кенгуру!

– Красиво ты летел вниз…

– Эй ты, хмырь! – крикнули с первого этажа. – Мы тебя еще встретим… Не помогут тогда и приемчики!

Андрей быстро сделал несколько шагов вниз – они шарахнулись к двери и один за другим выскочили на тротуар.

Открыв дверь своим ключом, Андрей глянул на себя в прихожей в зеркало, потрогал оторванный воротник голубой куртки, пощупал красное распухшее ухо. Он не чувствовал возбуждения, вызванного дракой, злости. Да и какая это была драка? Подвыпивших подростков разогнал… Этот Гога кичится знанием каратэ, а сам даже стойку правильно принять не смог. Действительно, настоящий каратист способен пальцем или ребром ладони повергнуть своего противника в бессознательное состояние, а в древности встречались бойцы, которые голыми руками способны были без особенного труда убить вооруженного человека. Есть еще более древняя китайская борьба – конфу. Человек, владеющий приемами этой борьбы, почти неуязвим для любого противника. Конфу учились с детства в специальных школах по многу лет.

Послышалось шлепанье босых ног, в прихожую вышла в длинной ночной рубашке с распущенными волосами заспанная Ольга.

– Мне приснился сон: я плыву на огромном крокодиле по морю, – зевнув, стала она рассказывать.

– Крокодилы в морях-океанах не водятся, – вставил Андрей.

– Это же сон! – капризно возразила она. – Ну вот плыву по морю на спине крокодила, а навстречу будто из-под воды поднимается красавец белый корабль, и на нем толпятся на палубах молодые мужчины в смокингах и фраках, наверху играет духовой оркестр. Ты пришел, и я проснулась, а теперь так и не узнаю никогда, чем же все это кончилось.

– Как второй экзамен? – полюбопытствовал брат.

– Четверка, – вздохнула Оля. – По-моему, эта ведьма по театральному искусству ненавидит меня. Могла бы поставить и пятерку.

– Мне не звонили?..

– Маша Знаменская сегодня тебе не звонила, – сказала Оля. – Правда, домой я пришла в девять вечера. – Она взглянула на брата: – Ты голоден? В холодильнике колбаса, котлеты, сыр… Ну чего ты торчишь в прихожей?..

Он прошел в кухню, сестра пошла за ним. Уселась на деревянную табуретку, пытливо посмотрела на брата.

– Боже, что у тебя с курткой? И ухо красное? Опять подрался?

– Можно подумать, что я каждый день дерусь…

– У тебя вид какой-то смущенный, будто ты перед кем-то провинился. С Машей поругался?

– Мы никогда не ругаемся.

– Чего же ты не женишься на ней? Глядишь, у меня появилась бы под боком близкая подруга.

– Ради этого, наверное, стоит жениться, – улыбнулся Андрей.

– А я, наверное, никогда замуж не выйду: со сверстниками мне скучно, а умные взрослые мужчины женаты.

– Я думаю, ради тебя Бобриков жену бросит, – заметил брат. – Не надоело тебе еще на «мерседесе» кататься?

– Мне все надоело… – вырвалось у нее.

Он хотел было шуткой ответить, но в глазах сестры была такая печаль, что он раздумал и заговорил серьезно:

– Ну тебя-то я еще могу понять: тебе все это интересно, а тут еще подружка твоя Ася от зависти умирает… Солидный, всем нужный человек ухаживает за тобой! Катает на «мерседесе»… У какой девчонки голова не закружится! Но он-то, Бобриков, на что рассчитывает?

«Хорошо, что я ему еще не рассказала про мастерскую…» – подумала Оля. Она почти все рассказывала брату. И он от нее ничего не скрывал.

– … Любовницей ты его никогда не станешь, для жены ты слишком молода для него. Ведь он, сестренка, деловой человек, а деловые люди не привыкли вкладывать свою энергию в проигрышные дела.

– Ты не можешь допустить мысли, что он просто в меня влюблен?

– Я же тебе говорю: он – делец. Я не верю, что Бобриков может в кого бы то ни было влюбиться.

– То же самое и я ему сказала… – задумчиво заметила Оля. – Он меня пригласил на Псковщину, а когда я сказала про отца, мне показалось, он чего-то испугался.

– Отец с такими людьми не поддерживает отношений, – сказал Андрей. – Вряд ли они даже знакомы.

– Бобрикова все автолюбители в Ленинграде знают, – возразила сестра.

– Я вот впервые от тебя о нем услышал. В Ленинграде полно теперь этих станций техобслуживания.

– Он все-таки личность, – думая о своем, продолжала Оля.

– А я думал, тебя больше привлек его «мерседес», – подковырнул брат.

– При чем тут «мерседес»? – отмахнулась Оля. – Я сегодня дала ему полную отставку…

– Браво, сестричка! – рассмеялся Андрей. – Давно это надо было сделать.

– Ну, не совсем полную… Понимаешь, Андрюша, мне вдруг жалко его стало. Деловой-деловой, а что-то у него внутри дрогнуло, оборвалось. И глаза у него стали такие несчастные…

– И все-таки я не верю, что Бобриков или его дружок, муж Виктории Савицкой Вася Попков, могли в кого бы то ни было влюбиться… Понимаешь, Олька, у них совсем другая мораль, чем у нормальных людей! Они ценят лишь выгоду, деньги, дачи, машины, заграничные штучки… А любовь в глазах этих людей не имеет большой цены. Любовь они покупают, как кассеты для магнитофона или американские сигареты. Мне отец много рассказывал о таких… делягах.

– А почему ты считаешь, что быть деловым человеком – это плохо?

– Быть деловым человеком прекрасно! Вот быть дельцом, жуликом – это отвратительно! А их становится все больше и больше. Вон даже ты с одним из них познакомилась!

– Ты думаешь, он жулик?

– Я кое у кого поинтересовался о нем – хитрый, говорят, умный, ловкий и умеет концы в воду прятать. Взяток не берет от клиентов, но живет, как нувориш, или проще – катается как сыр в масле. Да не один он такой! Жулья расплодилось много… И им, конечно, приятнее называть себя деловыми людьми. А дела их темные и все направлены на то, чтобы хапать, деньги делать, проворачивать разные хитроумные операции ради этого. Твой Бобриков ни разу ни на чем таком подозрительном не попался, но, как говорится, сколько веревочка ни вейся…