Они разделись в просторной прихожей и прошли в большую квадратную комнату, где у окна стоял письменный стол с двумя телефонами, а противоположная стена была уставлена застекленными полками с книгами. Очевидно, кабинет хозяина. Пока Борисенко хлопотал на кухне – в квартире, кроме них, никого не было, – Казаков подошел к полкам. Много философской и политической литературы, полные собрания сочинений Ленина, Горького, Бальзака, Диккенса, Джека Лондона, несколько секций уставлены историческими романами.

– А вот ваши коллеги, – показал на самые нижние полки Илья Георгиевич.

Вадим Федорович изумился: там стояло, наверное, больше полусотни томов ленинградских писателей.

– У меня есть почти все книги Леонида Ефимовича Славина, – с нотками гордости в голосе показывал хозяин. – Павлищева, Громов, Татаринов… И все с дарственными надписями…

Он извлек первый том из избранных сочинений Славина, раскрыл обложку. Под портретом писателя было размашисто начертано: «Дорогому Илье с искренней дружбой и уважением! Славин».

«Пятитомник не пожалел!» – усмехнулся Казаков.

– А ваших книг у меня нет ни одной, – заметил Борисенко, правда без сожаления в голосе.

– Мы не настолько были с вами знакомы, чтобы я смог сделать на своей книге такую надпись, – кивнул на собрание сочинений Славина Казаков. – Мне как-то и в голову не приходило дарить начальству свои книги.

– И напрасно, – солидно заметил Борисенко. – Поэтому вас так мало и знают наши руководители.

– И вы все эти… подаренные книги прочли? – окинул взглядом нижние полки Вадим Федорович.

– Славина, Павлищеву, Богуславского, Воробьева, ну и многих других прочел, – улыбнулся хозяин. – Мне по должности приходилось почти все, что выходило в наших издательствах, если не читать, то хотя бы просматривать.

– А как они вам дарят свои книги? – удивлялся Казаков. – По почте присылают?

– У нас в райком дорога писателям не закрыта, – сказал Илья Георгиевич. – Это вас мне пришлось пригласить, а многие сами приходят.

– И… другим тоже дарят?

– Вы меня удивляете, Вадим Федорович! – рассмеялся Борисенко. – У писателя вышла книжка, ему хочется, чтобы все прочли ее…

– Мне как-то и в голову такое не приходило, – признался Вадим Федорович. – Дарить книги незнакомым людям! В этом есть что-то…

– Не зря же говорят ваши товарищи, что вы оторвались от коллектива, – упрекнул Илья Георгиевич. – Часто вы бываете на собраниях? Не видно вас и на творческих секциях…

– Я работаю за городом, – ответил Казаков. – В Калининской области. Слышали про такой поселок – Андреевку?

– Там у вас дача?

– Пятиметровая комната на чердаке, – усмехнулся Вадим Федорович. – И дом этот принадлежит моим близким родственникам.

– А я слышал, что у вас там целое поместье.

– С мраморными скульптурами под каждым деревом, сауной и теннисным кортом, – съязвил Казаков.

– Я совсем забыл про чай! – спохватился хозяин.

Чай пили на кухне. На подоконнике сидели голуби, поглядывая на них маленькими блестящими глазами.

– Дочь подкармливает, – поймав его взгляд, заметил Илья Георгиевич. – Кстати, она очень любит ваши детские книги…

К чаю Борисенко поставил на деревянный стол печенье, черносмородиновое варенье, блюдце с тонко нарезанным лимоном и начатую бутылку коньяка.

– По одной? – предложил хозяин, но Вадим Федорович отказался.

Тот настаивать не стал, а себе налил в маленькую хрустальную рюмку на тонкой ножке. Залпом выпил, закусил лимоном.

– Вы в отпуске? – спросил Казаков.

– В бессрочном, – морщась от лимона, ответил Борисенко. – Меня позавчера на районной партийной конференции освободили от занимаемой должности…

Вадим не знал, что и сказать на это. Про себя же подумал, что этим обстоятельством, по-видимому, и вызвано непонятное гостеприимство Борисенко. Лично его, Казакова, нисколько не огорчило это известие, потому что он слишком мало знал этого человека. Да и тот давний разговор в райкоме не оставил у него приятного впечатления. Секретарь упрекал его в том, что он не принимает активного участия в общественной работе, не выступает на партийных собраниях, не бывает на секциях прозы… Ну как ему объяснишь, что никому не нужна его активность? В свое время Вадим Федорович и выступал на собраниях, и критиковал руководство Союза, был членом партбюро, но его острые выступления только раздражали начальство. Поняв, что все это никому не нужно, Казаков действительно остыл к общественной работе… У писателя, свято верил он, есть самая главная общественно-государственная работа – это писать книги, а не болтать с трибуны прописные истины, которые у всех навязли в зубах. Для этого есть штатные ораторы, которым перед собранием звонят домой и дают тему для выступления… Он знал, что создано определенное мнение о нем: мол, Вадим Федорович Казаков почти не живет в Ленинграде, сидит себе где-то в деревне и печет как блины свои романы… А раз критики о нем не пишут, значит, и романы его не представляют интереса… А у Славина длинная рука… Он может всегда организовать положительную рецензию на своего единомышленника и отрицательную на того писателя, который ему не угодил. У него везде свои люди, и эти люди считаются с мнением Славина. Казаков – не единственный писатель, которого он готов со свету сжить, есть и другие. Сколько повестей и романов было возвращено талантливым авторам из журналов только потому, что Славин был настроен против них! Одного его телефонного звонка было достаточно, чтобы рукопись «зарезали». Знал ли это бывший секретарь райкома Борисенко? Ведь мнение о том или ином писателе, передаваемое, как по цепочке, от одного к другому, срабатывает. Кто будет читать роман, если о нем пренебрежительно отозвался сам Славин? Мнение Славина весомо для Борисенко, а мнение Борисенко может оказаться весомым для вышестоящего руководителя, которому недосуг все, что выходит из-под пера ленинградских писателей, самому читать…

– Скажите честно, Вадим Федорович, я плохо выполнял свою работу, связанную с Союзом писателей? – после продолжительной паузы спросил Борисенко. – Может, чего-то я не понял? Неправильно поступал?

– Честно говоря, я не представляю, что у вас была за работа, – пожал плечами Казаков. – Что касается меня, то я один раз откровенно высказался перед вами обо всем том, что думаю о нашем Союзе писателей. И понял, что вы мне не поверили, точнее, не захотели поверить, потому что для вас главное, чтобы в Союзе писателей были тишь да гладь! От кого вы получаете информацию? От Славина и его людей, а их как раз и устраивает такое положение в организации. А все те, кто не разделяет их точку зрения, – это кляузники, склочники, завистники…

– Славин – умный человек, хороший организатор, но писатель он средний, – задумчиво произнес Илья Георгиевич, глядя в пустую рюмку. – А в остальном вы правы… Славин делает вид, что нет в Ленинграде такого писателя – Вадима Казакова. Нет, он не ругает вас, просто многозначительно улыбается и демонстративно вздыхает, когда заходит речь о вас…

– Почему он ненавидит Татаринова, Леонтьева, Иванова? Ненавидел покойного Виктора Воробьева?

– Но вы действительно редко ходите в Союз писателей…

– Зачем туда ходить?! – взорвался Казаков. – Чтобы попадаться на глаза руководителям, доставать из портфеля подписанные книги и дарить начальству?..

Он так же быстро и остыл, сообразив, что Илья Георгиевич все равно его не поймет. Десятилетиями создавалась в Союзе писателей группа, которая владеет большинством голосов при тайном голосовании в выборные органы Союза писателей. И эта группа никогда не сдаст своих позиций, потому что это для нее крах! Она, как саранча, сильна лишь в массе… Да и в одном ли Славине дело? Славин подготовил себе смену, верные его соратники будут бороться за существующее положение вещей в Союзе писателей. Не зря же почти на каждом собрании кто-либо из его людей поднимается на трибуну и называет Славина ведущим ленинградским драматургом, чуть ли не классиком.