— Не уйдет от нас Президент, — сказал Гриб и ухмыльнулся.

— В другой раз, когда будете избивать младенцев, надевайте рукавицы, сказала Аленка. — Не так опасно. — И посмотрела на Федин палец.

— Надеюсь, ко мне это не относится? — спросил Гарик.

— Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты… — отрезала Аленка. Повернулась и ушла домой, крепко хлопнув дверью.

— Белены объелась? — спросил Федя, убивая на щеке комара. Он повернулся к лесу и свистнул. Вразвалку подошел парень. На вид ему лет восемнадцать. Лицо грубое, широкое. Волосы курчавые. В руках толстая березовая палка, которую он выстругал, пока мы разговаривали.

— У кого есть закурить? — спросил он.

Гарик достал сигареты, протянул парню. Он положил палку на ступеньку, закурил.

— Это Свищ, — сказал Федя.

Свищ выпустил облако дыма, посмотрел на Федю.

— Не Свищ, запомни, ты, Гриб поганый, а Свищев Василий Кириллыч.

— На колхозной полуторке шофером работает, — уважительно сказал Федя.

— Ты еще забыл сказать, что на днях я переехал чужого петуха…

Василий Кириллыч отвернулся от нас и стал пускать дым в другую сторону. Еще было не темно, а над лесом уже сияла полная луна. В лесу покрикивали птицы. Вчера поблизости щелкал соловей, а сегодня что-то не слышно.

Из леса прибежал Дед. А отца все еще нет. Сидит на берегу и любуется озером. Пошел за солнцем, а вернулся с луной. Федя, увидев Деда, поморщился. Вспомнил, как старик его отделал за меня. Дед обнюхал всех по очереди, посмотрел на меня: мол, прогнать их или не стоит?

Свищ пошевелился, сплюнул и сказал:

— Не люблю собак. В Полозове давеча одна иа меня кинулась, так я ее дрыном уважил…

— Насмерть убивает, — сказал Федя.

— Сергей, — повернулся ко мне Гарик. — Мы решили проучить Президента… С кем ты: с нами или с ними?

— Я ни с кем, — ответил я.

— Ты знаешь, где вход, — сказал Гриб.

— Нам глаза завязывали.

— Вспомни, — сказал Федя.

Свищ бросил окурок на тропинку. Огонек прочертил красноватую дугу и погас. Свищ почесал подбородок.

— Пора разогнать эту вшивую республику, — сказал он.

— Ты покажи, где вход, а там мы сами… — сказал Гарик.

— Капут Президенту, — прибавил Федя.

Я ничего не имел против Сороки. Он меня не обидел, не оскорбил. Наоборот, двух симпатичных кроликов подарил.

— Поищите сами, — сказал я, — может, найдете…

— Ладно, — сказал Василий Кириллыч, — наши парнишки, что якшаются с ним, покажут.

— Я толковал с ними, — сказал Федя. — Как в рот воды набрали.

— Припру к стенке — покажут как миленькие…

Они ушли. Прямиком через лес, в Островитино. Голоса становились все тише и скоро совсем умолкли. Вдалеке чиркнула спичка и через мгновение погасла. На небе стало много звезд. Луна медленно плыла между ними.

На острове полыхал костер, двигались тени. Сорока и его приятели готовили ужин. А может быть, они и впрямь танцуют у костра?

Отворилась дверь нашего дома. Ко мне подбежал Дед. От него пахло щами. Аленка накормила. Мне тоже захотелось есть. Что сегодня на ужин? Жареная щука, которую нам перед отъездом принес Вячеслав Семенович. И еще абрикосовый компот. Из наших ленинградских запасов.

— Ушли? — спросила Аленка. Я не заметил, как она подошла.

— Теперь будет драка, — сказал я.

— У них свои счеты, а Гарик-то чего лезет?

— За компанию, — сказал я.

— Этот Гриб — ладно, но от него я не ожидала…

— Он не бил…

— У Коли вся голова в шишках… Бить по голове!

— Дурная привычка, — согласился я.

— Ты бы предложил Гарику пожить у нас.

— Не захотел.

— Подумаешь! — сказала Аленка.

В лесу крикнула какая-то птица. Ее голос не понравился Деду, и он зарычал. С озера подул ветер, запахло мокрой травой, лилиями и дождем.

— Посмотрим, как кролики спят? — предложила Аленка.

Мы подошли к сараю, где поместили кроликов. В сарае темно, пахнет прелью. Аленка на что-то наступила и отшатнулась, ударив меня локтем в живот. Кролики рядком сидели в большой дырявой корзине, устланной травой. Я нащупал их спины. Они были теплые и приятно щекотали ладонь. И уши у кроликов были хрупкие и теплые.

— Я их поглажу, — сказала Аленка.

Я подождал ее, и мы вместе вышли из сарая. На крыльце стоял отец.

— Вы где, разбойники? — негромко спросил он. Мы стояли и трех шагах от него, и он нас без очков не видел. Мы молчали. Отец переступил с ноги на ногу и посмотрел поверх наших голов на небо.

— Где вас, чертенят, носит? — сказал он и ушел в дом.

— Как ты, Сережа, думаешь… — начала Аленка. И замолчала. Я подождал немножко и спросил:

— Ты про Гарика? Или про Сороку?

— Можно подумать, что у меня в голове одни мальчишки, — сердито сказала Аленка. Шагая за ней, я подумал, что никогда не знаешь, что у девчонок на уме.

Глава двадцать четвертая

Я проснулся от громкого лая. Выскочил на крыльцо: у нашего берега покачивалась на воде железная моторка. Пятнадцать мальчишек, не меньше, суетились на берегу. Дед яростно налетал на них, но не трогал. Мальчишки, не обращая на него внимания, взваливали на плечи почерневшие бревна и таскали в лес. Тут были Сорока, Коля, Васька, Темный, Рыжий и совсем незнакомые мне. В общем, вся республика. Правда, я не знал, сколько человек живет на острове. Кто-то там наверняка остался. Охранять остров.

Судя по всему, ребята решили строить избушку в лесу. В лодке лежали ящик с гвоздями, три молотка, топоры, лопаты, стопка свежевыструганных досок. К нашему берегу откуда-то все время прибивало бревна. Возможно, это тоже работа ребят. Они где-то заготовили лес и сплавляли сюда.

Отец и Аленка спали. Когда они встали, берег опустел. Ребята, разгрузив лодку, ушли в лес. На берегу не осталось ни одного бревна. На корме лодки сидел мальчишка в трусах. Спина черная. В руках увеличительное стекло. Мальчишка что-то выжигал на фанере. Изредка он отрывался от этого дела и осматривался: нет ли на горизонте чего угрожающего. Да, этих ребят не застигнешь врасплох.

Я спросил у мальчишки, чего они тут собираются строить. Он ничего не ответил. Или не расслышал, или ему запрещено разговаривать. Как часовому на посту. А вот выжигать стеклом на фанере можно.

Меня разобрало любопытство: что они там делают, у большого муравейника? Заперев Деда в комнате, я отправился в лес. Еще издали я услышал перестук топоров, голоса ребят. А скоро и увидел их. Мальчишки строили избушку. Она уже до половины была сложена. Из бревен, которые они скрепляли железными скобами. Неподалеку от муравейника ребята строгали, пилили, что-то сколачивали.

Я остановился в нерешительности: на месте оставаться или подойти поближе? Отсюда не слышно, что они говорят, а подойдешь ближе — увидят.

Сорока сидел верхом на последнем венце и обухом заколачивал в бревна скобу. Заколотив, вогнал топор в лесину, спрыгнул вниз. Он что-то сказал, и все, побросав работу, собрались вокруг него. И тут я решился: прячась за кустами, осторожно подобрался к ним. Очень хотелось послушать, о чем они будут толковать. Мне сначала показалось, что я выбрал удачное место. Меня не видно, со всех сторон кусты, а я все вижу. Но скоро пришлось отползти в сторону: как раз в том месте, которое я облюбовал, проходила муравьиная тропинка. И насекомые не замедлили накинуться на меня. Еще хорошо, что я быстро отполз, а то пришлось бы на глазах у всех вскакивать и бежать к озеру, вытряхивать муравьев из штанов и рубахи. Несколько штук все-таки забрались под рубаху и противно бегали по спине.

Сорока сидел ко мне боком, я видел его в профиль. Президент был чем-то недоволен. Ребята тоже гудели недружелюбно, бросали на Сороку сердитые взгляды. Говорили все разом, и я ничего не смог разобрать. Но вот Президент поднял руку, и все замолчали.

— Говори ты, Лешка, — сказал он.

Лешкой знали Темного. Он повертел в руках молоток и, глядя вниз, пробурчал:

— Зачем ты их, Сорока, позвал на остров?