Они рассмеялись одновременно. Эта обычная для Нью-Йорка игра вошла в моду. Для того чтобы привлечь к себе внимание, женщина ведет себя так, словно мужчины ее не интересуют, в то время как одежда едва прикрывает ее тело. Некоторые женщины никогда не меняют соответствующего холодного выражения лица, но Сара, сначала приняв отрицательное решение, уже готова была сменить его на противоположное, типа «горю от страсти».
После того как они обменялись милыми шутками, Сара встала, извинилась и отправилась в туалет, чтобы араб мог оценить по достоинству ее фигуру. Она была нестандартного сложения, туловище короткое и плотное. Когда Сара поднялась с места, то почувствовала его взгляд на своих ягодицах, плотно обтянутых шортами. Если она застанет его за столиком, когда вернется, договор можно считать заключенным. Она надеялась, что не разочаруется в нем. Сара предпочитала продолжительный секс и не сомневалась в его возможностях. Она сумеет ему ответить, а утром вернется к привычной жизни.
Страсть, с которой они набросились друг на друга, изумила обоих. Разумеется, он обнимал и прижимал ее к себе по дороге. Сара была миловидна, почти на английский манер, курносая, нос, усыпанный веснушками. Мухаммед с удовлетворением отметил, что живот у нее мягкий и упругий. Но его поразила не столько ее внешность, сколько поведение — то, как она вела себя с ним, позволяя наслаждаться и при этом искусно провоцируя и не скрывая своих желаний. Он решил, что ее активность — это форма преклонения перед ним. Особенно ему нравилось, как она работала языком, возбуждая его снова и снова. Сару просто обуяла похоть, что случалось с ней несколько раз в месяц и проходило после одной бурной ночи.
Мужчины, посещавшие бары вроде «Скверных мальчиков», приходили туда с определенной целью. Уж если ты зашел сюда, тем самым объяснил, зачем ты это сделал, и, к удовольствию Сары, Мухаммед точно соответствовал этому правилу. Они занимались сексом почти шесть часов, а затем Сара уснула, и араб понял, что ему пора уходить.
Ну, кто сможет упрекнуть Мухаммеда Массахана в желании продлить блаженство? Он стоял на крыльце дома, вдыхая свежесть ночного воздуха. Теперь можно спокойно возвращаться к Эстелле. Если по дороге еще одна женщина соблазнит его, тем лучше. Сегодняшняя встреча наполнила его уверенностью в себе и все-таки, спускаясь по лестнице, он оглянулся по сторонам. Осторожность — необходимое качество для всех, кто путешествует по ночному Нью-Йорку.
Стоя у припаркованного неподалеку фургона, Джонни Катанос внимательно следил за Мухаммедом. Улица была пустынна, хотя и хорошо освещена желтым светом уличных фонарей. Бар на углу Амстердам-авеню еще работал, и его неоновая реклама зазывала гостей.
Мухаммед решил пропустить стаканчик перед тем, как отправиться домой. Он пошел прямо на Джонни Катаноса, допустив элементарную ошибку, типичную для многих нью-йоркских историй, в которых человек сам делает свой первый шаг навстречу смерти, Фургон был белого цвета. Будь он выкрашен в темный цвет или какой-то другой, Мухаммед, заметил бы его и перешел на другую сторону улицы, а если бы шел мимо, то на всякий случай прижался к стене здания. Но фургон был белым, в свете уличных фонарей нейтральным, неприметным, и Мухаммед прошел в двух шагах от Катаноса, который схватил его, как ящерица таракана. Мухаммед не видел, кто и откуда на него напал, он, скорее, услышал это. Сначала перед глазами мелькнула фигура в черном, затем последовал неожиданный и сильный удар кастетом по голове.
Мухаммед тут же потерял сознание, и ему пригрезилась Сара Маркович, скомканные простыни, ласки, борьба на постели, борьба в шутку — кто кого. Счастье, которое хотелось длить вечность, как вдруг чья-то тяжелая и властная рука разомкнула эти объятия, он услышал голос, уже не женский, а мужской, и совсем не по-английски звучавший.
— Пришел твой час, собака, — сказал Музафер на арабском. — Поднимайся, предатель народа. — Он грубо тряс Мухаммеда за плечи. — А, открыл глаза. О тебе, видно, хорошо заботились все эти годы, что мы не виделись? Кормили — денег не жалели, нагулял себе бока.
— Нет, прошу тебя, — пронзительно закричал Мухаммед, к которому вмиг вернулось сознание, до боли ясное, несмотря на пульсирующую боль в голове и ощущение липкой застывшей крови в волосах и на шее.
— Сладкая жизнь, — продолжал Музафер, — видишь, куда тебя завела? Ты предавал друзей. Ради чего? Чтобы переехать в Америку и спать с еврейками? Ну, что же, мы поможем тебе сбежать с этой сладкой каторги. — Он поднял длинный мясницкий нож, чтобы пленник мог рассмотреть ею как следует.
Увидев лезвие буквально перед глазами, Мухаммед попытался сесть прямо, и только тут понял, что руки и ноги у него связаны, что он полностью беспомощен.
Музафер с улыбкой вонзил кончик ножа в плечо своего пленника и услышал стон в ответ. Мухаммед решил звать на помощь, но выяснилось, что и это невозможно, что ему сунули какую-то тряпку в рот.
— Знаешь ли ты…
— Говори по-английски. — Джонни охрип от волнения. Он вел фургон и чувствовал себя непричастным к происходящему, в чем-то даже ненужным, почти случайно здесь оказавшимся. Особенно когда разговор шел на чужом, непонятном ему языке.
Музафер заговорил по-английски, не меняя тона.
— Когда евреи захватили Ливан, то сразу приехали в дом твоих братьев, вместе с которыми ты воевал против наших врагов. Да. Вытащили их на улицу и пристрелили. А как они узнали, что в этом доме живут борцы за свободу, а не простые труженики? От тебя узнали, это ты им сказал. — Он снова воткнул нож — на этот раз в щеку Мухаммеда, да так, что клинок вышел между зубами. — Они причинили тебе боль, как я сейчас? Они пытали тебя, чтобы получить информацию? А может, ты сам их нашел и предложил сделку? У тебя такой красивый костюм, друг мой. Я себе такой позволить не могу. — Музафер поднял нож, чтобы покончить со всем этим, но тут Джонни взял его за плечи.
— Пока не надо, — сказал Джон. — Сделаем, как говорили.
Мухаммеду Массахану, бывшему Абу Фархаду, эта поездка не доставила удовольствия, несмотря на теплый апрельский воздух. Джонни вел фургон по автостраде, чтобы выехать на Сто пятьдесят пятую улицу, потом свернул на восток и, миновав Манхэттен, направился к Южному Бронксу в Мотт-Хайвен, где нищета для обычного американца представала в каком-то фантастическом обличье.
Даже при свете дня был совершенно незаметен этот поворот — полуразвалившиеся строения и вывороченные кирпичи создавали необычную для города перспективу, смещавшую представления о близи и дали. А в три часа ночи это место внушало необъяснимый ужас.
Местные нравы требовали, чтобы фонари разбивали вдребезги к вечеру в день ремонта. И не то чтобы улицы были пустынны, вовсе нет, но в одиночку никто тут не ходил. Мужчины и женщины слушали знойные ритмы сальсы, собравшись группками у подъездов или на дороге, — только подальше от света фар проезжающих машин.
Джонни ехал, не глядя по сторонам. Это был их район, а он здесь всего лишь гость. Он свернул в парк Святой Марии, где темнота заметно сгущалась. Парк, однако, не был их конечным пунктом. Недалеко от него на авеню Святой Анны стоял полуразрушенный дом, каких немало в округе. B 1975 году Джимми Картер остановился в Южном Бронксе по дороге к президентскому креслу и надавал столько обещаний, что никто — ни он сам, ни местные политики — не могли их выполнить. Но кое-что все-таки предприняли. Собрали деньги и начали возводить огромный квартал из произведений искусства в области жилищного строительства. Но к тому моменту — а шел 1979 год — времена Картера остались в прошлом. А собранные средства нашли успокоение в избирательной компании Рейгана. Недостроенные дома обнесли сплошным забором — частная собственность всегда нуждается в защите.
Завершить поставленную задачу для Джонни и Музафера труда не составляло. Через десять минут черный фургон без окон — рекламу уже отклеили — прибыл на место. Джонни Катанос подъехал к одной из многочисленных дыр в заборе, вышел из кабины и открыл заднюю дверь. Все это время он держал в руке израильский автомат, демонстративно, не скрывая от чужих глаз. И он, и Музафер знали, что там, в темноте, примеривают свои шансы на удачу местные охотники за легкой добычей. Оружие наглядно объясняло, что рассчитывать им сегодня не на что. Двое пинками вытолкнули Мухаммеда Массахана из фургона и быстро перетащили через забор, погрузив в полнейшую тьму. Все надо было проделать молниеносно, чтобы аборигены этих мест не напали на них со злости или из принципа, вступившись за их пленника.