Володя надеялся, его физиономия не очень расплывется при упоминания «одной женщины».

— А деревня эта Камыз… Верно?

— Вижу, что вы эти места знаете…

Справа пошли сопки, покрытые лесом. Раза два сопки разрывала речка, и тогда в долине обязательно была деревня. Старая русская деревня со старинными избами, простоявшими и сто, и двести лет, с церковкой, превращенной коммунистами в склад или в хлев и теперь восстановленной, с неторопливой жизнью земледельцев.

Слева шла степь почти до горизонта, до цепи нежно-сиреневых, еле угадывающихся в сияющем небе вершин. В степи мелькали хутора, как две капли воды похожие на хутор номер семь.

А потом прямо на днище степи появились какие-то огромные бугры: сопки — не сопки. Вроде бы и никак не сопка, потому что и маленькая, и неоткуда ей тут взяться. И, наверное, все же сопка, потому что не может же курган быть таких размеров. Володя был тут не первый раз и знал, где лучше остановиться. Все, приехали.

— Нет-нет, а деньги вы оставьте! Не надо. Я сам бежавший, я других бежавших так вожу…

— Заезжай в экспедицию, Коля!

— Если будет время…

— Ну, даст Бог, встретимся.

Пожав руку Николаю, Володя спрыгнул на нагретое размягчившееся полотно шоссе. Он смутно чувствовал, что больше никогда не увидит этого человека, и еще не знал — хорошо это или плохо. С одной стороны, человек хороший и понятный, с ним хорошо. С другой — незачем встречаться, выломившись каждый из своей жизни, вести вымученные разговоры, пытаясь вернуться к мгновению возникшей было близости.

Володя подождал, пока пронесся тяжелый грузовик, обдав его горячим ветром, свернул на грунтовую дорогу.

— Пошли, никаких машин нет.

Шоссе было пустынно во все стороны, кроме этого грузовика. Тем более пустой была грунтовая дорога, и в этой степной пустоте, между небом и землей, Володя и его гости сделали первые шаги.

И тут же навалилась жара. Тяжелая степная жара, с выцветшим небом цвета линючих кальсон советского производства. С пересохшим нёбом, с покрасневшими глазами, с жутким желанием завалиться в любую тень… Но тени нет и не предвидится, небо, все так же пышет жаром, от земли тоже полыхает, как из печи, и пот на лице испаряется, не успев засохнуть. Так прямо испаряется, и все.

Что ж! Ехали они часа полтора, и уже почти двенадцать пополудни, самое жаркое время. Хорошо, если кто-то есть на кургане, если в экспедиции не решили отдыхать в самое жаркое время.

Куда идти — очень хорошо видно, потому что камни курганной оградки достигают высоты в 3 и в 4 метра, а камни входных ворот — высоты семи метров и весят порядка 30 тонн.

А теперь Володя шагал вдоль другого кургана, почти такого же громадного. Такого колоссального, что время и талые воды даже создали вокруг него диван — такую же круглую ровную возвышенность, как сам курган. Размер дивана, конечно, не такой же, как у сопки, но все же заметный…

Возле раскопанного кургана, возле каменных плит ярким прямоугольным пятном выделялся тент. Вон где они! Ясное дело, никто не копает в это время. Тень от камней, возле нее — тент на железных штырях, а под ним — живописная компания. Кто-то бежит из густой тени камня, кричит.

Епифанов тоже вышел из тени, чтобы поздороваться с Василием:

— Василий Курбатов! Рад видеть!

Шла обычная церемония представления. Епифанов, как добрый дядюшка, ухмылялся и сопел на заднем плане, пока Володя представлял всем Василия, Анну, Еугенио, и они здоровались со всеми, пожимали руки, похлопывали по плечам.

— А у нас тут еще одно приобретение! — похвастался Епифанов. — Пока вы ездили, нашего полку прибыло. Вот, познакомьтесь.

Володя только сейчас обратил внимание на тоненькую девушку, явно совсем молодую, сидевшую в стороне на раскладном стуле.

— Это Ли Мэй, наш новый этнолог и к тому же еще математик.

Володя невольно вспомнил веселый поезд и люхезу во всей красе. «Бог мой, не слишком ли много китайцев?!» — невольно подумалось ему, пока Володя раскланивался с Ли Мэй. Вот тогда-то и произошло что-то, чему он не смог найти названия. Глаза встретились с раскосыми глазами Ли Мэй и словно бы мягкой сильной рукой толкнули Володю в грудь. Как будто не слышал Володя жужжания насекомых над травой, не плыли запахи нагретой земли. Земля остановилась, застыла, не вращалась и не летела через космическое пространство. Продолжалось это с полминуты, вряд ли дольше, — но в мире осталось два человека, и они смотрели друг на друга. А потом опять зажужжали насекомые.

Володя знал, что означает такой толчок в грудь, такое замирание дыхания. И не хотел. Ох, не надо бы… Не надо бы ему больше никогда. Тем более — в этой экспедиции. Не надо бы… Если даже суждено — то пусть бы как-нибудь попозже… А лучше бы и никогда.

И раздавался голос брата над маревом и колыханием степи:

— Ну, рассказывайте теперь, чем живете? Что происходит в экспедиции?

Василий присел прямо на землю. По его словам, после города, после асфальта и отглаженных брюк особенно приятно сидеть на земле, чувствовать собой траву и грунт, чувствовать на коже ветер и солнечные лучи.

— Долго ли ты в городе-то был?

— Целых полторы недели… Надоело. Хорошо вот так — у нас все время эти индейцы-новаторы, изобретатели завтрашнего дня, а у вас, я вижу, тишина и не беспокоит никто.

— С палками не заявляются и превратить в жаркое не грозятся… Но тут есть свои сложности, Вася. Например, на кургане нас кто-то морочит, это точно…

— Морочит… Вы имеете в виду провалы в памяти, когда непонятно, сколько времени пробыл на кургане? Когда вдруг пелена какая-то опускается, а потом оказывается — прошла куча времени… Об этом речь?

— Это все есть, Васенька… — вмешался в беседу Епифанов. — Но если бы только это. Тут у людей в отряде странные желания появляются — например, вечером как-то не хочется уходить с кургана… Представляете?

— Странно… Про такое я как-то и не слышал, хотя говорят же иногда: «курган манит»… Но я думал, это некопаные курганы манят, и манят-то кладоискателей.

— Ну, а вот тут манит Салбык, и довольно сильно манит.

— Странно…

Не только Василий, но и Володя до этой экспедиции как-то даже и не слыхал про возникающее по вечерам странное желание остаться на кургане.

— Ли Мэй сильнее других это чувствует, но остаться на кургане не хочет. А у Лены тут было что-то вроде галлюцинаций.

— Виделся кто-то конкретный? А что говорил, где стоял?

— Нет, ничего определенного… У тебя же ничего определенного не было, верно, Ленка?

— Ну… в смысле, никто не мерещился… Никакой человек. Цветные пятна поплыли перед глазами и как будто голос слышался. Что говорит, непонятно, а вот постепенно начинаешь чувствовать — он что-то тебе хочет сообщить.

— Кто «он»?

— Не знаю… Я не успела понять. Я вскочила, закричала… и все поплыло, я сознание потеряла.

— Что врачи говорят?

— Что обычно! Что на солнце надо поменьше сидеть.

— Но морок, выходит, не прошел… — пожевал губами Володя. — Кому-то мы здесь здорово мешаем.

— А знаете, что самое главное? — не мог не похвастаться Епифанов. — Самое главное, все расчеты закончены, спасибо Ли Мэй, и теперь я точно знаю, где находится недокопанное погребение.

— Ух ты! Покажите!

Каков курган — такова и курганная оградка. У Большого Салбыкского кургана оградка размером с футбольное поле — 60x60 метров, огражденная колоссальными камнями. И безо всякого морока странное ощущение испытывает человек, стоя внутри этого колоссального сооружения. Все это сделано людьми… Все эти камни в четыре метра высотой и весом в шесть, восемь, а то и в десять тонн не стояли здесь испокон веку. Все они выломаны где-то в горах, неизвестно каким способом привезены сюда и вкопаны.

Так же привезены и камни у входа, «ворота», — они высотой в семь метров, и весом примерно в тридцать или сорок тонн. Таковы же и угловые камни, отмечавшие углы оградки.

На плотной земле — зеленые пятна лишайников и травы, диаметром метра по три, по пять. А рядом нет никакой растительности, совершенно голая земля. Почему? На этот вопрос нет ответа. Стихли веселые голоса, почему-то не проникли внутрь оградки.