— Ты священник, ты людям надежду даешь, тебе надо держаться, а не валиться с ног на крыльце церкви, — все еще воинственно заметил Тимофей, глядя на двор Николая, где один из псов распугивал воробьев, пытающихся склевать позабытый на земле кусок хлеба.

— А ты нас лечишь, чтобы мы без тебя делали?

Тимофей закатил глаза. Еле языком ворочает, а все пытается мозги ему вправить. И заметил же, что внутри он беснуется, теперь пытается образумить.

— Другого врача нашли бы, Андреевка, вон, популярная теперь, облздрав про нас вспомнил, новых врачей присылает. Будет вас Александра Олеговна лечить, не пропадете, — чертыхнулся про себя, все-таки, вот уж поистине, что в уме, то и на язык лезет. Ну к чему он ее сюда приплел? — А священников сюда днем с огнем не заманишь. Не помнишь, как сам рассказывал, что кроме тебя желающих ехать сюда после семинарии не было? И еще поблагодарили тебя, что взял на себя это.

— Надежда всем нужна, — Николай вздохнул, — кто я такой, чтобы выбирать место, где мне свои грехи отмаливать? Бог ведет, ему виднее, где место каждого из нас. И мое, и твое, и Александры Олеговны, раз уж за нее вспомнил. И не тебе решать, имеет ли твоя жизнь ценность, — в голосе Николая послышались нотки настоящего священника.

Тимофей обернулся и выразительно посмотрел на друга, напоминая, что этим его не проймешь.

— А кому? Тем, кто вокруг, и знает больше? — раздражение и злость прорезались в голосе. Но он постарался сдержаться.

Николай присмотрелся.

— Что случилось? Ты, вроде, поспокойней был последние дни? — друг искренне беспокоился.

Тимофей передернул плечами.

— Не важно.

Николай хмыкнул.

— Я вижу, как неважно, — заметил он с ехидной улыбкой. — Точно делаешь, что у меня щенков не берешь. Ты ж сам кого хочешь искусаешь, не дай Бог ступить на твою территорию. Зачем тебе собака, тебя ж люди и так боятся, — с насмешливым осуждение упрекнул священник.

А Тимофей даже зажмурился, так ярко перед глазами встало утро и ее губы, которые он с алчностью целовал. Даже отзвук стона Саши в ушах зазвенел.

— Ага, боятся. Да, видимо не все, — огрызнулся он. — А этот Дик, он уже достал, каждое утро в двери ломится. Ты не мог ей дать другого щенка? Поспокойней? Чтоб соседям не мешал? — с претензией проворчал Тимофей, ероша волосы.

— Собаки — не люди, они не притворяются, и за версту хорошего человека чуют, — усмехнулся Николай.

А потом замолчал на минуту и внимательно всмотрелся в него.

— Нравится она тебе, — наконец, вынес свой вердикт друг.

— Кто? Собака твоя? — Тимофей сделал вид, что не понял намека. — Тебе бы такой будильник, который не выключишь, посмотрел бы я на тебя, — он скривился.

— У меня таких четыре, — рассмеялся Николай. — И ничего, справляемся. А что Александра? Хорошая она?

«Вот ведь, прицепился. И не отстанет же.»

— Тебе сейчас о женщинах меньше всего думать стоит, хоть пару деньков, — огрызнулся Тимофей, не собираясь давать повод Коле пуститься в наставления.

— Да не я, вроде бы, о ней думаю, — рассмеялся Николай. — Мне службу Пасхальную бы выправить, не до красавиц сейчас, — он глубоко вздохнул, выдавая усталость. — А ты чего так злишься? Или обидела соседка тебя? — взгляд друга стал глубоким и серьезным.

— Нет, она и правда, хорошая. И не боязливая, — усмехнулся Тимофей, снова вспомнив утро.

Но тут же на ум пришли слова, что ей подруга шипела, считая, что он, видимо, не слышит. Тимофей снова помрачнел.

— Александра Олеговна осуждает тебя за ту историю? — Николай прищурился.

— Она и не знала ничего, — пришел черед Тимофея вздыхать. — Да «добрые люди», похоже, не оставят это просто так, — с ехидством заметил он и скривился. — К ней подруга приехала из города, вещи привезла, — объяснил он, видя вопрос в глазах Николая. — Едва узнала, кто я — начала Сашу просвещать, — он снова в окно глянул. — И сейчас, небось, косточки мне перемывает.

Николай не прокомментировал упоминания имени.

— Что же ты правду не рассказал? — поинтересовался друг. — Неужели, не выслушала бы? Не такой она человек, как мне кажется. Не из тех, кто заочно судит. Своего горя в жизни хватило, по глазам заметно, — заметил Николай.

Тимофей только хмыкнул.

— Хоть кто-то мне поверил? — резонно заметил он. — Слушать сплетни интересней. А те, кто знает, что, да как — рта не раскроют, за свои места и работу боятся. Да и, ну его! Достало. Столько лет прошло, а покоя мне не дают. Уже и сюда заслали, а все говорят, говорят.

Тимофей замолк и только махнул рукой.

— Надоело оно мне все, Коля. Надоело. Смысла нет кому-то что-то доказывать.

— Смысл — дело наживное, — заметил священник. — Поговорил бы, рассказал, может вместе и нашли бы смысл. Две головы — всегда лучше.

Тимофей усмехнулся, но криво, явно показывая, что идея не особо здравая.

— А что, опять напьешься? — теперь уже заворчал Николай. — Это выход лучше? Умнее?

— А кому мой ум нужен? — хмыкнул Тимофей. — Да и потом, ты ж знаешь, меня все равно не берет. Даже спиться не могу по-человечески. Дал же Бог организм.

— Ты бы, поблагодарил, лучше, — с упреком заметил Николай и вздохнул. — А спиться и так можно, было бы желание. Нам ли с тобой не знать? Только зачем себя губить? Неправильно это. У тебя есть дело и призвание. Живи себе и помогай другим. Забудь и отпусти.

— Добрый ты, а я вот, не настолько, видно, чтобы забыть. Но помогаю же, — огрызнулся Тимофей. Он ненавидел просветительские беседы Николая. — Но вот ты, что, слушаешь меня? — упрекнул он друга, повернувшись.

Заметил, что лекарство почти закончилось. Опять сел на стул рядом и, дождавшись последних капель, перекрыл систему. Аккуратно и осторожно вывел иглу, стараясь на повредить узловатых вен.

— Зажми, — велел он другу.

Тот послушно согнул локоть.

— Тебе хочется выпить? — вдруг как-то робко спросил Николай в повисшем молчании.

Тимофей задумался. Он знал, о чем тот спрашивает, не в первый раз говорили.

— Хочется, но не потому, что тянет. Это не так, как у тебя, — он вздохнул. — Мне забыть все хочется. Забыться. А если выпить много — это помогает на пару часов, — Тимофей скривился. — Глупо, сам понимаю. Ведь знаю все. Но…, потерял я веру, Коля. И в Бога, и в людей. Вот и не останавливает ничего. Это тебе вера завязать с тягой к наркотикам помогла. А я… не тот, видно, случай.

— Случай…, да нет, Тимофей, случаи одинаковые. Все мы ищем того ощущения, которое унимает гнев и страх, боль в душе. Для меня это героин был. Ты сейчас в алкоголе пытаешься покой найти. И ведь, Тимофей, это пока не тянет. А потом? Сейчас ты контролируешь тягу. Но сколько пройдет времени, пока она станет руководить тобой? — Николай вздохнул. — Меня, до сих пор, иногда тянет. Так, что сил нет. Только молитва и спасает, — друг отвернулся к стене, где над кроватью висело в углу две иконы.

— Предрасположенность к химической зависимости — генетически заложена в генах, и нет твоей вины, что тянет, мы говорили об этом, Коля, — Тимофей отвернулся. — А я, справлюсь, — он криво улыбнулся.

— Что бы ты сказал пациенту на такой ответ? — ехидно осведомился Николай.

Тимофей промолчал, что скажешь в ответ на правду? Что толку, что сейчас он пил редко? Собственно, последний год, вообще не пил.

Но был период, когда Тимофей только приехал в Андреевку, когда он напивался едва ли каждый вечер. Ему даже хотелось спиться. Так, как спивался Валентин Петрович, врач, который на тот момент управлял амбулаторией. Обида и злость на всех, кто в принципе, предал, сломал его, заставляла Тимофея искать забытья в бутылке. Вот только, его и правда не брало. И на утро он был всегда в норме, может голова иногда побаливала. И все.

В какой-то момент он просто прекратил, хоть иногда и не хватало того тупого и пустого ощущения отрешенности от всего в мире, когда уже и правда ничего не волновало и не трогало. Однако Николай был прав, если долго травить организм, тот может и привыкнуть к отраве. Хотел ли Тимофей становиться одним из тех пьянчуг, которых хватало в селе? Хотел ли умереть от запоя, как умер три года назад Валентин Петрович?