— Милая, где ты?

— Я…

— Вот это место. — Это был новый голос.

Вали не сомневался, что уже слышал его раньше. Да, таким голосом говорил тот человек из клина, стоявший рядом с ним, странный бледнокожий мужчина в плаще из соколиных перьев. Неужели и его призвал сюда грохот бубна?

— Какое место?

— Место, где ты потеряешь себя.

Рокот бубна сотрясал Вали, взывая к чему-то, скрытому внутри него. Он оживил какую-то часть его существа — так неосторожный шаг приводит в движение лавину. Раздался рев. Такого звука Вали никогда не слышал раньше — придушенный, сиплый рык, выражающий дикую ненависть.

Внезапно он оказался на суше, а на месте Адислы возник громадный, истекающий слюной волк, гораздо крупнее Вали. Зверь был привязан к скале, стянут тонкими веревками, которые врезались в его плоть, словно бечевка в кусок мяса. Зверь рвался, пытаясь подняться, но не мог — ноги подкашивались, не в состоянии выдержать вес тела, словно у новорожденного теленка. Но самое жуткое зрелище представляла пасть зверя — разверстая кровавая рана, распертая тускло сверкающей полосой стали, которая глубоко впивалась в мясо.

Голос протрещал у Вали в голове, сухо и отрывисто, словно в скалу кинули горсть гравия:

— Когда боги узнали, что Фенрисульфр схвачен, они взяли веревку по имени Тонкая и привязали его к скале по имени Крик. Когда зверь попытался покусать богов, они взяли этот меч и засунули ему между челюстями, чтобы он не мог закрыть пасть. И так волк Фенрис будет лежать, проваливаясь в полный мучений сон и просыпаясь от боли, пока не настанут последние дни. Тогда путы спадут, и волк растерзает богов.

Зверь натянул веревки, почти встал, рухнул, снова рванулся, силясь подняться; огромная голова развернулась к Вали. Болезненный стон зверя был похож на скрежет железа по наковальне, только усиленный в тысячи раз, — пронзительный, жуткий вопль боли.

Вали охватил ужас, но не тот ужас, который он испытал, сражаясь в клине, — с тем страхом он справился легко, подавив еще в миг зарождения, прогнав усилием воли. А этот походил на страх тонущего человека или того, которого закапывают в землю живьем, когда осознание собственной гибели, рука смерти, отнимающая все чувства и обрывающая дыхание, обрушивается со всей мощью. Всякие доводы разума бессильны перед удушающим объятием паники, и ты готов вцепиться во что угодно, пусть даже это твое последнее желание, последняя внятная мысль: «Нет, только не это!»

Вали развернулся, чтобы бежать, но стены подступили к нему вплотную. Он был заперт в тесном сгустке тусклого света внутри клубящейся тьмы. Боль волка он ощущал как собственную боль. Он чувствовал его тоску по свободе так же явственно, как ветер, бьющий в лицо; чувствовал его ненависть к тугим путам, оглушающую боль в пасти. Вали казалось, что он тонет, но не в воде, а в тоске и боли волка, словно зверь пожирает его, но не зубами, а разумом.

Он должен выбраться отсюда, чтобы дышать, чтобы жить. Кровь с грохотом пульсировала в ушах… или это грохочет бубен? Вали поднял голову. Чародей возвышался над ним; кость, которой он ударял по натянутой коже, теперь приобрела очертания зазубренной руны.

— Помоги, — проговорил Вали.

Колдун перестал бить в свой бубен. А потом бросил Вали руну.

— Стань ею, — предложил он.

И тогда Вали впал в бешенство.

Стоявший в болоте Хогни внезапно упал, сбитый в воду ударами ног Вали.

— Он порвал веревки! — крикнул Орри матушке Джодис.

— Тогда хватай за петлю и души его!

Хогни дернул за конец петли, но было уже поздно. Вали поднялся, держа веревку в руке, и с силой потянул ее к себе. Хогни, обмотанный этой же веревкой вокруг пояса, поехал к князю по болоту, брыкаясь и пытаясь освободиться. Он действовал слишком медленно. Вали подмял его под себя, завывая и отплевываясь, кусая и нанося удары. Браги, стоявший на берегу, прыгнул в болото и кинулся к дерущимся.

Орри выхватил нож и приблизился к Вали со спины, но в последний миг заколебался. Все-таки перед ним наследник их конунга. Молодой князь, кажется, почувствовал опасность и одним ударом сломал Орри шею.

Джодис закричала, когда Вали снова набросился на Хогни, но Браги уже был рядом, он навалился на Вали сзади. Хогни схватил Вали за ноги, и вдвоем воины вытащили извивающееся тело из трясины. Потом подоспели остальные. На Вали садились, прижимая к земле, душили его. Это были воины из дружины вернувшегося Двоеборода, и рядом стоял он сам, в полном боевом доспехе, в шлеме, с мечом и щитом.

Вали все еще бредил. Он видел перед собой ригиров в доспехах, но не воспринимал их как людей, они были для него лишь воплощением боли и смерти. Ему казалось, он чувствует на вкус их подозрительность, их зависть к нему, их страхи, словно все эти эмоции висели над ними тучей. Их переживания были похожи на запахи; все их чувства, начиная с громадной ненависти и заканчивая мелкими неприязнями, были направлены на него. Вали впитывал их и мог назвать по именам, они были такими же материальными, как многочисленные запахи угощений в праздничный день.

Вали снова рванулся и ощутил, как петля впилась в шею. Он начал приходить в себя, вспоминая, кто он такой. Затем все померкло, но это была совсем иная тьма и совсем другой холод в спине. Он заморгал, его стошнило водой, и он открыл глаза. На него сверху вниз смотрел Хогни.

На миг Вали снова провалился в беспамятство.

— Поставьте его на ноги. Поставьте на ноги этого братоубийцу.

Его вздернули вверх. Вали казалось, что его кости отяжелели, как будто его не просто подняли, а выкопали из земли. А затем он увидел перед собой знакомое и гневное лицо.

— Ты за это заплатишь, — сказал Двоебород. — Я подозревал, что хордам нельзя доверять. Неудивительно, что они прислали тебя, самого бесполезного своего сына. Что ж, мы в любом случае увидим, какого цвета у тебя кровь. Юный князь хочет умереть. Ладно, мы ему поможем, верно, ребята? Заберите оружие у остальных шпионов.

Пять копий нацелились на Браги, пока Вали связывали руки за спиной.

— Ведите его в большой зал. Пусть все соберутся как можно скорее. Нельзя, чтоб он умер без суда. И это будет не просто казнь — пусть все об этом узнают, — а начало войны.

Вали пинками погнали к большому залу, он по-прежнему задыхался и исторгал из себя воду. Его разум был заполнен теми образами, которые он видел под водой: волк, пещера, — но главным образом он был полон воспоминаний об Адисле, о себе и волкодлаке, изогнутых и лишенных собственной формы под влиянием зловещей руны. Их судьбы тесно сплетены, понимал Вали, и это понимание утешало его, в то же время нагоняя страх.

Глава 24

СУД

Многие возражали против казни Вали. Арнхватр рассказал, как Вали защитил селение от врага, Хакир отметил его храбрость в бою. Но обвинения, выдвинутые Двоебородом, были серьезны.

Собрание состоялось через два дня после того, как Вали вытащили из трясины, но слухи распространились быстро, и не пришли только жители самых дальних поселений. Народ стекался в Эйкунд, чтобы послушать о нападении данов и поглядеть на лазутчиков, которых схватил Двоебород.

Конунг был человек прямолинейный, и он прямолинейно изложил свои соображения. Во-первых, Вали знал о набеге и позвал врагов, когда Двоеборода с дружиной не было дома. Во-вторых, он из ревности убил Дренги. Опровергнуть это было невозможно, потому что маленький Лоптр видел, как он стоял с топором в руке над мертвым телом. И многие слышали, как под Кабаньей горой Вали требовал от Дренги, чтобы тот умер. В-третьих, когда враги напали, он попытался сбежать с драгоценностями конунга, но ему помешали те самые люди, на помощь которых он рассчитывал. Он понял, что хотя сам позвал берсеркеров в Эйкунд, они не узнают его в приступе боевой ярости, и, опасаясь их мечей, братоубийца попытался бежать. В-четвертых, стоя в клине, он отказался взять оружие и даже спас одного из врагов от смерти. Когда стало ясно, что его преступления вот-вот раскроются, он бежал на болото, где творил магический обряд, пытаясь спасти свою шкуру. Кроме того, если нужны дополнительные доказательства, предатель даже говорит на языке врагов. Чего ради ему учить этот язык? Только для того, чтобы договариваться с вражескими воинами.