На дорогу домой у Вали ушло две недели. Возвращаться было труднее, чем ехать в горы. Покидая Эйкунд, Вали пребывал в состоянии транса, ему не приходилось думать, выбирая направление. На обратном пути ничто ему не помогало, и дорогу приходилось искать самому. Однако он узнавал местность, по которой уже проезжал, и северное лето сохранило его следы: отпечатки конских копыт, смятые кусты, навоз, оставшийся на местах стоянок. Вали даже удалось немного сократить путь, нанимая рыбаков, чтобы те перевозили его через фьорды. Увидев его пленника, рыбаки не брали денег, радуясь, что Вали избавил их от опасного соседства.

Но были и трудности. Человек-волк через день очнулся, и Вали пришлось догонять его лошадь, которая понесла, испугавшись пинков и толчков. Вали заговорил с пленником, и тот немного успокоился, смирившись с судьбой, как это бывает у животных. Вселяло тревогу и постоянное присутствие волков. Днем Вали их не видел, хотя и чувствовал, что за ним внимательно наблюдают, зато в долгие сумерки слышал на холмах их голоса. Он ожидал, что волкодлак станет им отвечать. Вали знал, что маги подобного рода вроде бы возглавляют волчьи стаи. Он решил, что, если оборотень позовет на помощь, придется его убить. Но пленник хранил молчание.

Было нелегко и расседлывать лошадей на ночь, и каждое утро снова взваливать пленника в седло, но, если не считать этих неприятностей, путешествие прошло гладко. Они проезжали мимо крестьянских усадеб, и Вали просил его накормить. Хозяева щедро делились с любыми проезжими, но, увидев, что Вали везет разбойника, они, как и рыбаки, приходили в настоящий восторг. Крестьяне охотно угощали Вали, и тот прекрасно питался.

Сначала Вали даже обрадовался, увидев, что от постоянного трения о седло у волкодлака на боку появилась язва. Он давал ему попить, немного, только раз в день — хотя никогда не снимал с него мешок, — но не кормил. Если пленник вдруг освободится, он не сможет как следует сражаться и бегать от слабости. В глубине души Вали даже склонялся к мысли, что лучше бы ему уморить человека-волка голодом. Но в итоге Вали решил, что выгоднее все-таки предстать перед ригирами героем. Пусть это ложь, но он сумеет завоевать уважение викингов, и его жизнь сделается проще. За неделю до возвращения домой Вали начал подкармливать волкодлака, давал ему больше воды и даже сажал в седле прямо. Ему хотелось, чтобы его пленник казался могучим, когда они вернутся, чтобы сам он мог купаться в лучах славы.

И возвращение Вали, по общему мнению, было грандиозным. Все думали, что дело займет у него не меньше двух месяцев, а к тому времени Адислу уже повесят. Он же вернулся менее чем через месяц, и она теперь была свободна.

Адислы в большом зале конунга не оказалось. Когда Двоебород уехал на праздник в Нидарус вместе с дружиной и всем двором, оставшиеся дружинники решили не держать пока девушку под замком. Стражники рассудили, что раз Адисла за всю свою жизнь никогда не уходила от дома дальше, чем на день пути, то никуда она не сбежит. Кроме того, им вовсе не нравилось, что каждый вечер она принималась петь противным надтреснутым голосом, и они отпустили ее домой, к матери.

Не успел Вали привязать лошадей, как его отвели в сторонку Хогни и Орри, сгорающие от волнения.

— Князь Вали, князь Вали, — начал Хогни, — нам необходимо поговорить с тобой.

— Вам нечего мне сказать, — возразил Вали. — Ваши лошади целы и невредимы, можете забрать их.

Хогни перешел на едва слышный шепот:

— Тебе грозит опасность.

— Вы мои вассалы?

— Да, господин.

— В таком случае сделайте вот что: принесите мне меду и заткнитесь.

— Господин, нам необходимо предостеречь тебя.

Хогни взял его за руку. Вали сверкнул на него взглядом:

— Ты осмелился коснуться своего господина?

— Тебе нужно немедленно уезжать отсюда, — сказал Хогни.

— С чего бы?

— Это место проклято. На этот народ вот-вот обрушится большая беда.

— Какая именно?

— До нас доходили только слухи, князь. Кто-то говорит, это будет мор, некоторые утверждают, что идут даны, но, так или иначе, твоя мать желает, чтобы к полнолунию тебя здесь не было.

— Это ведь уже завтра, — улыбнулся Вали. — Ничего, мать подождет. У вас же есть выбор: можете остаться здесь и разделить общую судьбу или же вернуться к моему отцу и сплясать джигу на веревке, если, конечно, ему хватит терпения подождать, пока вас повесят. Лично мне кажется, что шанс выжить у вас имеется только здесь.

Хогни с Орри расправили плечи.

— Мы воины и не боимся смерти.

— Так докажите это. Останьтесь до полнолуния, а затем я с радостью отправлюсь вместе с вами к отцу. Можете идти.

Воины Аудуна отправились прочь, ошеломленные и переменами, произошедшими в Вали, и его отказом уехать с ними. Он уже не был прежним мечтательным мальчиком, который боится взять в руки меч, теперь он вел себя так, как, по их мнению, и должен вести себя сын Аудуна Белого Волка.

Вали поглядел им вслед. Ригиры уже начали пировать. Кто-то вложил ему в руки рог с медом, и он осушил его. Что-то явно затевается, он понятия не имеет, что именно, однако его мать никогда не действует на основе слухов и сплетен. Что бы это могло быть? Мор? С этим бороться невозможно. Вероятно, мать ворожила, и ей было какое-то видение, предположил он, однако всем известно, что Ирса терпеть не может колдовства. Что же тогда? Вали заставил себя рассуждать логически. В большом зале уже играют рога, скальд Джокиль затянул песню о нем. Единственное разумное объяснение, приходящее на ум, — вражеский набег. Если на них нападут, он обязан остаться и защищать народ, взрастивший его.

Вали окинул взглядом залив внизу. Он был пуст, если не считать нескольких рыбацких лодок. Двоебород увел с собой три драккара, а все кнарры отправились торговать. «Момент для славы выбран неудачный», — решил Вали.

Он снял волкодлака с седла и привязал к березе рядом с большим залом Двоеборода. Затем заговорил громко, объявив всем, что это его пленник, чтобы никто не смел трогать оборотня, пока его не увидит Двоебород. Ему поднесли еще меда. Он выпил. Потом рядом с ним оказалась Адисла, она сбежала с холма, выкрикивая его имя. Она смеялась и едва не прыгала от радости. Вали не удержался и засмеялся сам: так обычно смеется человек, который наклонился, чтобы подвязать башмак, и услышал, как над ухом просвистел обрушившийся кусок скалы.

Адисла кинулась Вали на шею, обняла и поцеловала, прижимаясь к нему всем телом.

— Я должна признаться, — начала она, — я не очень верила в то, что ты вернешься.

— В этом мы похожи, — ответил Вали. — Я тоже не верил.

Она снова засмеялась, но, взглянув на нее, Вали увидел на ее лице слезы.

— Как тебе удалось?

— Сам не знаю. Жду не дождусь, пока скальды мне расскажут. Скорее всего, я вызвал его на три состязания: кто кого переест, перепьет и переборет. Он так напился во время второго состязания, что я запросто его связал. Как тебе такая история?

— Скажут, что ты его переборол.

— Ладно, — согласился Вали, — пусть скажут. Кто знает, может, так и было. Я переборол бы ради тебя еще двадцать оборотней.

— Всего двадцать? — переспросила Адисла.

— Ну должен же быть предел, — пояснил Вали, — двадцать — это мой предел. Если появится двадцать первый, ты останешься без меня.

Они постоянно подшучивали и поддразнивали друг друга, однако теперь за словами скрывалось что-то важное. Вали чувствовал, что может жить дальше только рядом с этой девушкой, только с ней у него есть будущее. Он должен был сказать ей об этом еще тогда, когда впервые увидел, но до сих пор ни одному из них не удавалось произнести эти слова вслух.

— Я люблю тебя.

Адисла посмотрела ему в глаза.

— Да.

— Ты не скажешь мне, что любишь меня?

— Чувство слишком велико. Если я скажу о нем вслух, то уже никогда не смогу отречься.

Она с трудом договорила до конца, пытаясь подавить рыдания и закрывая рукой лицо, чтобы он не видел слез.