– Господи! – взорвался Джек. – Эти парни были моряками! Они в жизни своей не пропустили ни одной юбки! Было время, когда в качестве необходимого условия для военной карьеры от человека требовалось, чтобы он был просто сексуальным маньяком!

– Иногда перемены проходят болезненно, – не осталась в долгу Полли.

– О да, конечно, разумеется, так оно и есть. Перемены проходят болезненно. Я видел плачущих мужчин. Я видел плачущих моряков, потому что они вдруг обнаружили, что если на каком-нибудь рождественском вечере они вдруг ущипнут за задницу какую-нибудь секретаршу, то тем самым они, по существу, делают карьерный выбор!

Возможно, Джек был прав, когда некоторое время назад говорил Полли о людях «ее сорта». В этой ситуации она вполне могла сопереживать одной из сторон, но ее симпатии были явно не на стороне плачущих моряков. В своей работе Полли тоже постоянно встречалась с подобными ситуациями, и она прекрасно знала, что значит на языке парней «ущипнуть за задницу».

– Ну что ж, возможно, твои друзья наконец перестанут щипать людей за задницу, – сказала она.

В расстройстве Джек взмахнул рукой и при этом опрокинул свой стакан с виски.

– Да уж! Теперь-то нам все стало понятно! О, нам очень даже хорошо теперь стало все понятно! Наши познания описали крутую дугу! Вся беда в том, что никто не просветил этих парней заранее, пока они не оказались в суде! Никто не рассказал этим бедным плачущим морякам, что обычный способ, которым они действовали всегда,которым действовали также их отцы и их деды, внезапно стал криминальным поведением! Никто не предупредил этих бывалых моряков, что конец их карьере положит не советский диверсант, который прикончит их, а какая-то девчонка с недобрыми чувствами!

– Да уж, может быть, теперь эти плачущие моряки немного подумают о всех других девчонках, которых они сами когда-то заставляли плакать!

– Да, может быть, и подумают! – согласился Джек, но сделал это весьма агрессивно. – И у них будет очень много времени на обдумывание, потому что в армии внезапно образовалось полно вакансий! Эти четыре звезды я получил не за то, что защищал демократию, а за то, что не вытаскивал свой член из штанов!

– Значит, ни один новобранец женского пола не покушался на твой член?

– Я никогда не был стадным животным, Полли. В каком-то смысле я обязан этим тебе.

Джек подумал о той бедной немецкой девушке, Хельге, и о той ужасной ночи в начале восьмидесятых годов в Бад-Наухайме. Он знал, на что способны мужчины, когда они напьются и соберутся компанией. Особенно военные. Он был с ооновскими войсками в Боснии и видел, на что способны банды мужчин, когда никакой цивилизующий фактор на них уже не действует.

– Ты можешь мне не верить, но ты меня изменила, – объяснил Джек. – Ты и вся та чепуха, которую ты мне твердила тогда. Это сильно подействовало на мои взгляды, позволило мне увидеть другую точку зрения. Я правда считаю, что ты оказала на меня благотворное влияние, Полли. Я верю, что стал хорошим солдатом во многом благодаря тебе.

Ирония этих слов показалась Полли чрезмерной.

– И через многие годы, – продолжал Джек, – я всегда спрашивал себя, как бы отнеслась к тому или иному вопросу ты. Такое впечатление, что ты оставалась все это время со мной и я не хотел тебя злить своими поступками.

Это была правда. Джек, конечно, не мог быть уверен на все сто, но, возможно, его любовь к этой страстной, идеалистической семнадцатилетней девчонке, которую он некогда знал, как будто облагородила его, заставила избегать ошибок, которые обычно совершают другие военные. Он не имел в виду такие ужасные инциденты, как изнасилование Хельги, – к счастью, такие события случались редко, – но существовало множество других, более мелких ловушек, в которые регулярно попадались его коллеги. Сегодня эти ловушки называются сексуальными домогательствами. Шуточки, щипки за задницу, бесконечные списки более мелких сексуальных преступлений – приставания, нападения и обманы, – которые мужчины так долго практиковали совершенно безнаказанно. Джек сумел избежать их. В своих кругах он имел репутацию джентльмена, и когда мужчины его поколения были деморализованы новой моралью, Джек продолжал процветать.

– Знаешь, Полли, я всегда тебя любил, – сказал он. – И люблю до сих пор.

И снова круг замкнулся. Полли видела, как Джек борется с чем-то внутри себя, но не могла понять с чем. Может быть, с самим фактом своей несчастливой, неудавшейся жизни? Может быть, он недалеко ушел от нее в своем одиночестве?

– А как же твоя жена? – спросила она мягко. – Ты, наверное, любил ее, когда решил на ней жениться? Ты что, любил тогда нас обеих?

– Мне казалось, что я ее люблю, Полли. Господь все видит, мне действительно так казалось, но теперь я точно знаю, что женился на ней только потому, что хотел оторваться от тебя.

Это звучало жестоко, очень жестоко. После стольких лет жизни под гнетом предательства Джека Полли с трудом могла слушать такие слова. Но как ни трудно ей было, сердце ее воспарило от понимания того, что ему было не менее трудно, чем ей. Что, возможно, он действительно отвечал взаимностью на ее любовь.

– Джек, о Джек! Ты мне говоришь теперь такие вещи! После стольких лет, когда я так по тебе горевала…

– Я должен был, Полли. Потому что…

Но Полли приложила палец к своим губам и сказала «ш-ш-ш». Ей уже надоело заниматься всеми этими бессмысленными разговорами. Она не может больше с этим мириться. В конце концов, это ее квартира, и она собирается держать под контролем все, что здесь происходит. Во второй раз за эту ночь она пересекла комнату и встала напротив Джека. И он снова жадно смотрел на движения ее ног, на покачивания ее тела. Полли снова взяла стакан из рук Джека и поставила его на столик.

– Больше никаких разговоров! – сказала она.

– Полли, я не должен! – ответил Джек, однако глаза его уже затуманились от страсти.

Полли снова заставила его замолчать – на этот раз приложив свой нежный пальчик к его губам. Джек моментально лизнул этот пальчик. Затем она снова взяла Джека за голову и нежным движением поставила его на ноги. Они поцеловались снова, долго и страстно.

– Нет, Полли, нам нельзя. Я сюда пришел не за этим! – Джек шептал почти возле самых губ Полли, в то время как она продолжала его целовать. И снова он уступил ее объятиям. И снова его страсть на какой-то момент пересилила чувство вины, которое он испытывал.

Полли расстегнула свою сорочку. На этот раз она сделала это сама, целенаправленно и быстро. Покончив с расстегиванием, она сделала шаг назад и встала с победоносным видом. Она распахнула свою сорочку, чтобы показать Джеку свое тело. Целый вечер он страстно жаждал именно этого: вот ее груди, ее живот, шея, пупок, ноги, все ее тело, обнаженное, не обремененное одеждой, кроме малинового треугольника еще не снятых трусиков.

Джек почувствовал, что изнемогает от желания.

– Мы не должны этим заниматься, – услышал он в то же время свой собственный голос.

Полли ничего не ответила. Она решила, что со всеми разговорами пора кончать. Пусть он говорит что хочет, но теперь ход событий контролирует только она. Она чувствовала, что воздух в комнате просто заряжен его желанием. Она знала, что он ее любит. Она взяла его за руку. В течение секунды он еще продолжал внутренне сопротивляться, но потом позволил отвести себя к кровати.

Она легла на кровать под его взглядом и широко раскинула свою сорочку. Глядя Джеку прямо в глаза, она вдруг заметила, что они блестят. Он плакал! Не сильно, конечно, можно сказать, совсем чуть-чуть, почти без настоящих слез, но она все равно была уверена, что он плакал. Она никогда раньше не видела его плачущим. Опершись на спину, Полли на минуту подняла вверх ноги и стащила с себя трусики. Потом снова расслабила ноги. Теперь она лежала совершенно обнаженная, если не считать сорочки, которая чуть прикрывала ее плечи.

– А теперь давай займемся любовью, – сказала она твердо.

– Я не могу, – ответил Джек дрожащим голосом.