– Натан, – сказал Макс, открывая пивную банку и бутылку виски. – Я никогда ничего подобного не испытывал.

Макс постоянно думал о Розали. Он просто не мог выкинуть ее из головы. Натан был его единственным знакомым, который видел ее (если не считать Пластика Толстоу), поэтому Макс пришел к нему. К тому же Натан тоже страдал от несчастной любви и понимал, как это навязчивое состояние тяжело переносится.

– Я пытался заставить адвоката в Дублине послать ей сообщение, но оказалось, что она сбежала. Представляешь? Так быстро! Что за женщина! Я просто долженснова увидеть ее.

– Даже если бы ты знал, где она, она ведь все равно не захочет тебя видеть. Она сама так сказала.

– Девчонки болтают иногда глупости. Единственное, что мне нужно, это найти действительно подходящий предлог снова поговорить с ней. Мне нужно как-то вернуть ее доверие. Типа я могу что-то сделать для нее, врубаешься? Например, украсть планы атомной электростанции или что-то вроде того и бросить к ее ногам.

– Макс, у них этого добра достаточно, – сочувственно сказал Натан. – Это часть загадки «зеленых», откуда они берут все данные. Сомневаюсь, что ты можешь предложить что-то особенное с точки зрения «зеленого» движения, в смысле, что произвело бы впечатление на такую девушку, как Розали.

– Как насчет денег? Предположим, я скажу ей, что хочу оплачивать все ее бомбы и прочую хрень?

– И деньги у них тоже есть, – сказал Натан. – И ты об этом знаешь. Кстати говоря, именно о финансировании и идет речь в нашем фильме.

В глазах Натана появился фанатичный блеск, который Макс и раньше видел, общаясь с писателями. Это всегда означало, что настал момент услышать об их грандиозном замысле.

– Натан, я не хочу сейчас слушать про наш фильм. Пожалуйста, ничего мне не рассказывай.

– Хорошо, – сказал Натан.

Но остановиться он не мог. Несмотря на протесты Макса и попытки вернуть разговор к Розали, Натан выложил свою идею. Это было вполне естественно, он все еще пребывал в эйфории оттого, что получил зеленый свет у самого Пластика Толстоу. Когда он закончил, Макс не удержался от одобрительного кивка.

– Складно, – сказал он. – Говоришь, Толстоу понравилось?

– Ну, сначала я подумал: «Все пропало». Казалось, в комнате завоняло кислой капустой и тоской. Толстоу впал в задумчивость и ничего не говорил, а нужно признать, для него это нетипично. Но оказалось, он просто задумался, потому что после этого велел садиться за сценарий.

– Настоящий зеленый свет?

– Самый настоящий, поэтому, пока не закончу, буду сидеть здесь, словно монах в заточении. Ни гулянок, ни вечеринок. Я только тебе и Флосси сказал, где живу…

При упоминании о Флосси Натан потух. Он вдруг вспомнил, что должен быть совершенно несчастным. Макс понял все это без слов и попытался взбодрить приятеля.

– Прикинь, мы, кажется, вместе будет делать фильм для Толстоу, – сказал он, они чокнулись и выпили. Затем снова и снова, и на мгновение они оба почувствовали себя счастливыми. Но потом маленькие бесы, которые жили теперь в желудках у обоих приятелей, напомнили им, что быть счастливым, будучи на самом деле несчастным, – это глубокое противоречие.

И снова оба погрузились в любовную тоску и посему налили себе еще по стакану.

– У нее железная воля, – признали они оба. – Вот за это, наверное, я ее и люблю, – уверяли они друг друга. – Чертовы бабы, блин! – Они чокнулись, взаимопонимание достигло высшей точки. Выпивка текла рекой.

– Знаешь, Натан, – заплетающимся языком сказал Макс, – ты самый обалденный парень, ты понял? В смысле, ты правдапонял?

– Слышь, друг, – ответил англичанин, – я тебя люблю, не, чесслово, чесслово, я люблю тебя, парень, черт тебя дери.

Когда сливаются правда и вымысел

Когда от «Джека Дэниэлса» осталась одна треть, они решили помериться силой. Но не старомодным способом, когда катаешься по полу, вцепившись в противника, а потом блюешь на ковер. Борьба происходила при помощи созданной виртуальной реальностью голограммы, которую могло даже стошнить по твоему приказу. Макс прихватил два шлема в гипермарте, когда покупал пиво и виски.

– Давай сразимся, дружище, – сказал он заплетающимся языком, вручая Натану шлем.

Игра называлась «Испытание силы» и позволяла человеку выяснить, кто лучше дерется, он или его друг, не получив при этом ни царапины. Единственное, что нужно было сделать, это надеть шлем, соединенный со шлемом противника. Эти шлемы считывали физические возможности игроков, и виртуальный образ твоего друга становился твоим противником в серии виртуальных боев.

Не вполне трезвые, они пожали друг другу руки, надели шлемы и приготовились драться до смерти, сидя друг напротив друга в мягких креслах.

Внутри шлемов они видели две стоящие друг перед другом фигуры в масках. Одной был Макс, а другой – Натан. Первый уровень предлагал драку без оружия. Битвы как таковой не было, потому что голограмма Макса, такая же сильная и натренированная, как и сам Макс, буквально в порошок стерла голограмму Натана, такую же худосочную, как и ее владелец. Двойник Натана беспомощно дергался, в то время как двойник Макса наносил удары, пинал его, кидал через плечо и бил ногами по голове.

Сидя в креслах, игроки закатывались от хохота, следя за ударами, сыпавшимися на двойника Натана. Неравенство их возможностей было настолько велико, что выглядело комично. Когда первый раунд закончился, тихий голос внутри шлемов сообщил, что Натану лучше сражаться с нунчаку, или ему точно крышка.

Натан захихикал, нащупал в реальном мире стакан, в то время как внутри шлема его голограмма подобрала незнакомое ему орудие, состоящее из двух палок, соединенных цепью. Макс расхохотался, увидев, как сильно голограмма Натана не хочет драться. Макс заставил своего двойника показать свою силу, продемонстрировать удивительный навык владения нунчаку, крутя ими и размахивая над головой. Оба взвыли от хохота и отхлебнули виски, когда двойник Натана сделал единственное, на что был способен сам Натан, а именно – бросил свои палки в двойника Макса и ринулся вперед с целью как следует врезать ему по яйцам. Двойник Макса легко уклонился от пинка, развернулся на месте и одним молниеносным движением так сильно ударил противника, что у того голова чуть не оторвалась.

– Черт! Больно ведь, твою мать, – громко крикнул хохочущий Натан, хотя, разумеется, он не слышал себя внутри шлема.

– Кажется, этот англичанин просто тряпка, – сказал тихий голос внутри шлема. – Возможно, он воспользуется огнестрельным оружием.

И снова появились две голограммы, на этот раз в баре, оба вооруженные пистолетами. Игроки захохотали, когда виртуальный Макс поднял пистолет и выстрелил. Двойник Натана содрогнулся, отлетел назад через стол и свалился на пол. Макс заставил свою голограмму пройти вперед, чтобы закончить дело, когда двойник Натана закричал. Одной рукой он схватился за рану, вытянув другую в сторону Макса, словно умоляя его остановиться.

– Шлемы просто потрясные! – сказал настоящий Макс. Он реально чувствовал боль и страх виртуального противника. – Ладно, парень, пришло время последней молитвы, – сказал он очень громко, как поступают все люди в наушниках.

Глядя, как раненый двойник Натана отчаянно пытается отползти, скуля от боли, Макс заставил своего двойника поднять пистолет.

– Ты ведь и правда напуган, верно? – засмеялся Макс. – Что ж, я могу это исправить.

Но когда он прицелился, распростертая на полу фигура резко дернулась. Казалось, Натан содрогается от непереносимой боли. Макс захохотал над извивающейся фигурой, сделал еще один глоток и всадил виртуальную компьютерную пулю в голограмму на полу, избавив наконец ее от мучений.

– Жри землю, чопорный английский ублюдок-колониалист, – засмеялся Макс. – Это тебе за Йорктаун. Я янки Дудл Денди.

Затем голограммы вдруг пропали и начались странные видения. Весь шлем Макса вдруг залился краской, в основном темно-красной, а местами фиолетовой. Максу показалось, что краска залила ему голову. Закружились перед глазами неясные образы. Макс с трудом различил лицо женщины и бегущего маленького мальчика, а потом дом. Было еще много нечетко очерченных фигур. Макс решил, что это, должно быть, люди или животные… Он не мог ничего разглядеть, потому что картинка мерцала красным и фиолетовым. Макс почувствовал страстное желание узнать, что это за фигуры, даже запомнитьих, но не мог… Красный цвет мешал ему, заливая весь шлем, но как-то неравномерно.