Но, по правде говоря, мне-то до этого какое дело, мать их так?

Когда хочешь герыча, может быть только один короткий разговор, а именно: да или нет. Всё остальное не имеет значения. Я был жутко зол. Я швырнул мобильник в очко и попытался смыть его, но он не смывался, поэтому я пнул унитаз своим пижонским ботинком со стальным носом и разбил толчок, потом вытащил смывной бачок из стены гримерной и прямо с парой галлонов воды, которая стекала на меня, поднял его над головой. Затем я швырнул его в зеркало, порезал руку о стекло и проломил идиотскую картонную стенку, что вела прямо в соседнюю гримерку где стояли в одних лифчиках три птички-певички. Не знаю, кто это был, – помню только, что они были белые, значит, это могли быть «Atomic Kitten», но не уверен. Вы можете подумать, что они разозлились из-за того, что какой-то полудурок ввалился к ним через стену с половинкой унитаза в руках, но не забывайте, что я Томми Хансен, мать его, так что для этих крошек Рождество наступило раньше срока.

Они начали визжать, хихикать и говорили что-то типа: «Ты бешеный, Томми. Ненормальный. Ну ты и вперся. Молодец!» – и за долю секунду, пока я стоял в отключке, я подумал: «Знаю, что делать. Я трахну всех трех. Это меня успокоит». Так что я поднимаюсь с пола и говорю: «Ладно, детки, извините, что ворвался, когда вы в одной трусне», а они смеются: «Мы не в трусне, Томми, мы в сценических костюмах», и это правда, эти их лифчики и трусики – это их сценические костюмы.Примерные девочки, а? Что бы подумали их мамочки. Я и говорю: «А как насчет того, чтобы поскидывать костюмчики? Покажете титьки Томми, или как? А я покажу вам свой прибор», и они все опять захихикали и заверещали, заявив, что я «совсем больной», но не знаю, уважили бы они мою просьбу, потому что я вроде как вырубился. В прямом смысле. Ноги подо мной подломились, и, когда Тони пришел с Кристофером, моим мальчиком на побегушках, я лежал свернувшись на диване и ревел белугой, как какой-то пацан, мать его так, а эти три ливерпульские девки стояли и думали, не припадок ли у меня. В общем, если принимаешь столько дерьма, как я, главное – правильно всё смешать. Четкая мера бухла, идеальная пропорция дури, может, только половина таблетки экстази, или типа того. Если честно в моем случае половинка и две трети отличаются так же, как невинный расслабон и расхерачивание своей гримерки и истерика на диване певичек

Дом Леманов, Далстон

– Почему, позволь поинтересоваться, ты не спишь?

– Пап, мне пятнадцать лет.

– Да, я знаю, Анна. А теперь, возвращаясь к моему вопросу, – почему ты не спишь? Уже за полночь, завтра в школу.

– Ты его видел?

– И снова возвращаясь к сути вопроса, почему ты не…

– Пап! Заткнись! Ты его видел?

– Кого?

– Не будь глупым. Это так глупо, когда ты пытаешься быть смешным, а у тебя не получается.

– Да, я его видел.

– Супер! Офигеть, полный отпад! Ты его видел! Быть не может, ты его видел!

– Ну, видел.

– Какой он?

– Он глупый, высокомерный, испорченный большой ребенок.

– Быть не может! Это неправда.

– Это правда. Я его видел.

– Наверное, ты был ужасен. Пытался шутить, наверное.

– Я не пытался шутить.

– Ну значит, ты просто завидуешь, потому что он – самый замечательный человек на земле, а ты – скучный коп.

– Ну, посуди сама: кто бы ему не позавидовал?

– Ты взял у него автограф и всякие штуки?

– Штуки?

– Нуда, кепки, куртки, ленты, футболки, – штуки,пап. Их раздают всем, кто с ним встречается.

– Хм, боюсь, никто мне ничего не раздал.

У Анны на глазах вдруг показались слезы.

– Ты просто жалок, пап! Жалок! Я тебя ненавижу! Наверное, ты вел себя как надутый всезнайка, как полная свинья! Наверное, ты его обидел! Поверить не могу! Мой отец делает единственную стоящую вещь в жизни, встречается с Томми Хансеном, – и не получает никаких штук!

– Извини. Я не подумал.

– Но я же сказалатебе взять у него автограф.

– А я ответил, что возьму, если это будет уместно, но момента не было.

– Взять у Томми автограф всегда уместно. Он любит своих фанатов, он так говорит. Томми нас любит. Он никогда не будет слишком важничать, чтобы не разочаровать своих фанатов.

– Это очень похвально, но у меня правда не было времени попросить у него автограф… Но я все же получил новую бейсбольную кепку, смотри, и кружку, и ленты, а еще шарф и афишку. Жаль, конечно, что нет куртки, но всё остальное – с дарственной надписью лично от Томми. Менеджер мистера Хансена заверил меня в этом.

– Пап, обалдетъ!Дай!

– Ты хочешь мои штуки!А можно мне что-нибудь оставить?

– Па!

– Ну что ж, ладно.

– Слушай, он всё подписал!

– Я сказал, что сам этого не видел.

– Да ладно, как будто Томми станет врать своим фанатам про такое.

– Нет, конечно. Разумеется, нет… Анна, как ты думаешь, Томми Хансен употребляет наркотики?

– Раньше – да, это все знают, но он завязал. Это написано в его автобиографии. Он борется с этой склонностью. У него демоны. Быть Томми – это очень трудно.

– Он не бросил.

– Бросил. Он сам сказал.

– Когда я его видел, у него вся верхняя губа была в кокаине.

– Да ты что! Это же так классно!

Анна пробежала пол-лестницы вверх, когда коммандер Леман попросил ее вернуться.

– Анна. Ты ведь помнишь о том, что я тебе сказал? Каждый день?

– Да, пап. Господи, ну сколько можно?

– Каждый день, Анна. Каждый-прекаждый день ты должна напоминать себе, что я сделал тебя потенциальной мишенью. Я бы не пережил, если бы ты приняла угрозу легкомысленно.

– Это не так, пап, и ничем ты меня не сделал. Ты должен выполнять свою работу. Я тобою горжусь.

– Сколько у тебя сигналов тревоги? Где они сейчас?

– Пять. В школьной сумке. В кармане куртки. В сумочке. Под подушкой. Под рулем велосипеда.

– При каких обстоятельствах ты будешь их использовать?

– При малейшем намеке на насилие.

– Хорошо. Это самое важное. При малейшемнамеке.

– Не беспокойся.

– А где сейчас твой перечный спрей?

Быстрым и решительным движением Анна Леман засунула руку в нагрудный кармашек пижамы, и у коммандера перед носом вдруг оказался нелегальный маленький пузырек, который он раздобыл для дочери. Если бы обнаружилось, что коммандер забрал его из отдела, он бы почти наверняка потерял работу, но это было не важно. Он улыбнулся, глядя на стоящую на лестнице девочку: ноги на ширине плеч, обе руки вытянуты, пузырек зажат в ладонях, словно «магнум» из фильмов про полицейских. Он почти ожидал услышать «Не двигаться!». Странно, какой маленькой она казалась, говоря о Томми Хансене, и какой взрослой выглядела сейчас. Он знал, что ему очень повезло с дочерью.

– Очень хорошо, дорогая.

– Навыки айкидо, пап. Я – кошка. Но на самом деле я шалунья.

– Ты на ночь его в карман кладешь?

– Нет, па, немного неудобно. Он под подушкой, рядом с сигналом тревоги, но я всегда кладу его в карман одежды, которую надеваю, как ты и сказал.

– Хорошая девочка. Господи, ты такая хорошая девочка, и мне так жаль, дорогая.

–  Заткнись,па.

– Спокойной ночи. – Коммандер Леман шагнул на ступеньку, чтобы обнять свою дочь. Потянувшись к ней, он вдруг увидел в нескольких дюймах от своего лица два пальца, два хищно раскрашенных ногтя, целившиеся прямо ему в глаза.

Анна улыбнулась:

– Знаешь, пап, я могу одним ударом вогнать их в апельсин. Если я решу выколоть парню глаза, к тому моменту, как его переносица остановит мои пальцы, они войдут по крайней мере на полтора дюйма в его мозги. Зачем еще перечный спрей? Спокойной ночи.

Анна Леман положила баллончик обратно в карман, поцеловала отца и, прижимая к груди сувениры от Томми Хансена, пошла спать.

Центральный уголовный суд, Бангкок (перевод)

– Слишком долго моральная и культурная сила этой страны иссушалась и коррумпировалась ненасытным желанием Запада получать сильные наркотики. Мы больше не потерпим пагубного влияния наркобанд, которые кормят этот рынок. Я знаю, мисс, что вы – лишь крошечная часть проблемы, маленькая рыбка в большом пруду. И всё же выбранная вами роль в этом преступлении является центральной. Для суда не имеет значения тот факт, что это ваша первая и единственная поездка в качестве наркокурьера. Вам девятнадцать лет, вы взрослая женщина. Глупо предполагать, что вы не знали, что собираетесь поступить ужасно, незаконно и неправильно и что последствия вашего возможного задержания будут тягостны. Я уверен, что адвокат, которого суд назначил для вашей защиты, объяснил вам, что в моей власти приговорить вас к смертной казни. Однако, учитывая ваш возраст и очевидную неопытность, я решил смягчить приговор. Вы приговариваетесь к тридцати годам лишения свободы.