– Он сбежал?

– Он умер.

– Вы убили его?

– Он сам убил себя. Сразу после вашего ареста. Отправился в мужскую зону отдыха с душевой и принял яд. Он понимал, что его ждет.

Траффорд ничего не сказал, но душа его, несмотря на ужасную боль, радостно встрепенулась. Кассий – настоящий герой! Если бы его схватили и пытали, сколько людей могло бы пострадать – вакцинаторы, гуманисты, а с ними и Сандра Ди! Но он защитил их, заставив себя замолчать прежде, чем его заставили говорить.

– Как я уже сказал, – продолжал брат Искупитель, – вы напрасно мучились и лишились трех ногтей. Должен признать, что вы стойкий человек. Я едва не приказал прекратить пытки. В конце концов, вы нужны нам живым.

– Зачем? Мой секрет вам уже известен. Какая разница, раньше я умру или позже?

– Несчастный глупец! – воскликнул брат Искупитель. – Разница очень велика. Вы еще пригодитесь Храму. Вы с вашей женой осмелились обмануть старейшин. Они объявили вашу никчемную дочь чудо-ребенком, а она умерла. И мы знаем отчего.

– От холеры.

– Насланной Любовью, потому что вы бросили ей вызов. Теперь вы обязаны признаться в своих грехах публично, чтобы всем людям стала известна доподлинная история вашего проклятого ребенка, Мармеладки Кейтлин.

38

Большой показательный суд назначили на следующую неделю. Он должен был состояться на стадионе Уэмбли в тот самый вечер, на который еще недавно намечалась кульминация кампании под лозунгом «Чудеса бывают!».

Несмотря ни на что, Траффорду все-таки было суждено появиться перед публикой в лучах прожекторов.

Чтобы сохранить видимость законности и соблюсти процедуру, сидящего в камере Траффорда немного подлечили, а затем дали ему адвоката. Адвокат оказался женщиной по имени Парижская Кокотка – она пришла к нему вечером накануне суда.

– Если меня правильно информировали, вы, в отличие от вашей жены, не раскаиваетесь и даже не считаете себя виноватым в смерти Кейтлин, – сказала Парижская Кокотка чопорным, официальным тоном. Как и подобало представительнице ее профессии, она была в серебристом парике, черном бюстгальтере и толстых, добротных панталонах и показалась Траффорду холодной и практичной, под стать своему костюму.

– Конечно, я не беру на себя никакой вины, – ответил Траффорд. – Она умерла от холеры. Не я создал воду, которую пьют в нашем доме.

– Разумеется, не вы. Ее создал Бог. Однако с точки зрения закона немедленно возникает вопрос, зачем Бог внес в эту воду инфекцию. Разве вы не признаете, что холера была наслана на ваш район Богом-и-Любовью в качестве возмездия за ваши попытки действовать вопреки его воле?

– Нет, не признаю.

– Траффорд, если вы примете на себя ответственность за ваши поступки, мы сможем добиться смягчения приговора.

– Я принимаю на себя ответственность за свои поступки. В этом вся суть. Мне кажется, я единственный, кто это делает. В отличие от ваших законов, я ничего не сваливаю на Бога и ни в чем на него не рассчитываю. Я спас мою дочь от кори и свинки. Потом она умерла от холеры. Я считаю, что ни Бог, ни я тут ни при чем. Это Храм помешал мне достать прививку от холеры.

Парижская Кокотка нетерпеливо застучала по клавишам своего ноутбука. Ей явно жалко было тратить время на полоумных, отвергающих такие фундаментальные юридические принципы, как причастность Бога ко всему на свете.

– Ну хорошо, – с сарказмом произнесла она. – Давайте вернемся к обстоятельствам дела.

Вы признаете, что по вашей инициативе Кейтлин была сделана прививка?

– Да, признаю.

– Можете ли вы переложить на кого-либо или что-либо часть своей вины?

– Я вас не понимаю.

Парижская Кокотка даже не старалась скрыть досаду: очевидно, ей казалось, что Траффорд нарочно валяет дурака, изображая непонимание.

– По закону статус жертвы считается смягчающим обстоятельством, – раздраженно объяснила она. – Если вы сумеете привести доказательства в пользу того, что вас самого можно рассматривать как жертву, судьям придется учесть это при вынесении окончательного решения. Например, не унижали ли вас в детстве родители, занизив таким образом вашу самооценку?

– Нет.

– Не страдаете ли вы дурными привычками? Возможно, вам приходится бороться с поработившими вас демонами или зависимостью от каких-либо лекарств? А может быть, проблема небольшого роста и негативное представление о самом себе помешали вам реализовать заложенный в вас потенциал сильной и многогранной личности?

– Нет.

– Может быть, к вам проявляли неуважение люди, отказывающиеся оценить по достоинству вашу законную гордость тем, кто вы и чем занимаетесь?

– Нет! Ничего подобного не было. Мне не нужно смягчение приговора. Я любил свою дочь и, насколько мог, действовал в ее интересах, вот и все.

Парижская Кокотка взглянула на часы: ей явно не терпелось завершить это бессмысленное и бесперспективное собеседование.

– Траффорд, Храм назначил меня вашим адвокатом по этому делу. Мой долг – поставить вас в известность о том, что «действия в интересах вашего ребенка» не являются оправданием для проведения вакцинации.

– Я и без адвоката знаю, что закон безумен, мисс Парижская Кокотка. Я просто объяснил вам свои мотивы, не предполагая сделать из них аргумент защиты.

– Стало быть, аргументов в свою защиту у вас нет?

– Почему же, есть.

– Я имею в виду, легитимных, – сердито сказала Парижская Кокотка. – Соответствующих законодательству нашей страны и постановлениям Храма. Пожалуйста, не тратьте мое время на пустяки.

– У меня есть защита.

– Вы понимаете, что вас обвиняют по двум пунктам: в том, что вы вакцинатор и эволюционист, причем вы не отрицаете ни того, ни другого?

– Да, и моя защита по обоим пунктам одинакова.

Парижская Кокотка бросила на него усталый взгляд.

– Вы изучали юриспруденцию в течение восьми лет, Траффорд?

– Нет, не изучал.

– А я изучала. После чего у меня были десять лет адвокатской практики. Я имею все шансы в ближайшем будущем стать юрисконсультом Храма.

– Поздравляю.

– И даже несмотря на то, что я не вижу законной защиты для человека, признавшего себя вакцинатором и сторонником теории эволюции, вы таковую видите?

– Да.

– И что же это?

– Моя вера.

– Ваша вера?

– Закон Храма гласит, что вера человека – его неотъемлемое и неотчуждаемое право. Отрицать ее значит разжигать религиозную ненависть. Так вот, я верю в вакцинацию. И в эволюцию тоже! Я верю, что мы можем познать материальный мир на основе фактов и логических выводов, не считая, что он находится во власти сверхъестественного существа. Такова моя вера! Имя моего Бога – Естественный Отбор. Это Он меня сотворил! А закон гарантирует мне право на веру.

Наступила пауза. Похоже, Парижская Кокотка временно утратила дар речи.

– На каком основании вы называете верой нелепые измышления обезьянолюдей? – наконец спросила она.

– Я полностью убежден в том, что это не измышления, а реальность.

– Быть убежденным в реальности чего бы то ни было еще не означает иметь веру, – с апломбом заявила Парижская Кокотка. – Я убеждена в реальности сладкого вина и имбирного печенья. Я убеждена в реальности крыс и тараканов, но все это не составляет предмета моей веры.

– Печенье – материальный объект. Крысы – творение природы, вроде нас самих. Но эволюция – это понятие, которое мы постигаем разумом, и в этом отношении оно ничем не хуже Бога.

Парижская Кокотка на мгновение задумалась. Траффорду показалось, что спор задел ее за живое.

– Вы говорите, что теория эволюции – предмет веры, потому что вы в нее верите. – Она скривилась. – Объясните мне – почему?

– Потому что она прекрасна, логична и доказуема. Это единственное – подчеркиваю, единственноеудовлетворительное объяснение возникновения на Земле столь разнообразной жизни! Все открытые до сих пор факты, вплоть до самых мельчайших, подтверждают эту теорию, и нет ни одной мелочи, которая бы свидетельствовала о том, что вселенная была создана за неделю, а человек за один день. Человек не мог появиться за один день! Какой бы ни была причина его появления, будь то Бог или космическая случайность, которую можно назвать Богом, это произошло не за один день! На это потребовался даже не один миллион лет.