– Вдобавок ко всему прочему, – продолжал Траффорд, – у Кассия и у самого есть секрет, да побольше, чем любой из наших. Если кому и стоит опасаться полиции, так это ему.

– Тогда все еще хуже. Зачем ты вообще с ним связался? Он что, мусульманский террорист? Или содомит? Какие у него проблемы?

И Траффорд рассказал Чантории, что ему предложили прибегнуть к услугам вакцинатора. Чантория слушала молча, но на ее лице был ясно написан страх. Когда Траффорд закончил, она сердито потребовала, чтобы он сейчас же донес на Кассия служителям Храма.

– Думаешь, стоит? – спросил Траффорд.

– Я думаю, – с нажимом прошептала Чантория, – что если он вак… один из этих ужасных людей и его поймают – а его точно поймают, никуда не денется, – то первым делом проверят все видеозаписи, на которые он попал, и найдут ту, где вы с ним едите фалафель, и тогда тебе придется здорово постараться, чтобы объяснить, почему ты на него не донес.

– По-моему, надо рассуждать логически.

– Я и рассуждаю логически, и не говори со мной как с идиоткой. Это твоя вечная манера, а на самом деле идиот-то ты. Логическилюбому дураку очевидно, что когда они поймают этого малого, то захотят поговорить с теми, с кем говорил он. А он говорил с тобой, Траффорд, – и что, по-твоему, тогда будет? Если рассуждать логически?

– Я не о себе говорю, да и не о тебе, коли уж на то пошло. Я говорю о Кейтлин. А если этот человек и вправду может спасти ее от болезней?

– Ничего он не может.

– Ну хорошо, допустим, что шансы – один к ста. И ты даже не попробуешь?

– Я не понимаю, о чем ты. И обсуждать это не хочу.

– Да задумайся ты хоть на минутку, ради всего святого. Чантория! Допустим, есть один шанс из ста, что он поможет. Разве мы не должны попробовать? Разве имеем мы право упустить хоть маленькую, хоть самую крошечную возможность дать дочке вырасти здоровой? Даже один шанс из тысячи лучше, чем ничего! Когда умерла моя Ласковая Голубка, я прошел через такое, что второй раз мне этого не вынести. Честное слово, Чантория!

– Траффорд, вакцинаторов сжигают на костре.

– Только тех, кого им удается поймать. А он считает, что ему это не грозит, – ответил Траффорд. – По его мнению, они мало что замечают.

– Они замечают всё.

– Так мы думали раньше. Но, возможно, мы ошибались.

– Ты должен его сдать, Траффорд.

– Я его не сдам.

– Он враг веры. Оберегать его – значит подставлять нас всех.

– Я считаю, что мы должны поставить здоровье Кейтлин выше своих собственных интересов.

– Еще бы! Кто спорит!

– Тогда нам нужно сделать ей прививку.

– Это что, какая-то подлая изуверская шутка? – негодующе спросила Чантория.

– Нет, конечно.

– Тогда какого черта ты скалишься?! – завопила Чантория прямо ему в лицо.

Траффорд действительно улыбался, следуя совету Кассия не привлекать к себе внимания заговорщицким видом. Он расслабил лицевые мышцы, сообразив, что если сейчас по сети и рыщут какие-нибудь соглядатаи, то именно разъяренная Чантория и покажется им наименее подозрительной. Обитатели их огромного муравейника гораздо чаще орали друга на друга, чем улыбались.

– Я считаю, что нам нужно позволить Кассию сделать Кейтлин прививку, – повторил Траффорд.

– Ушам своим не верю. Пожалуйста, скажи, что ты пошутил.

– Я считаю… я считаю, мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы обезопасить нашу дочь.

– Ты хочешь позволить абсолютно чужому человеку втыкать в нее грязные иглы? И это, по-твоему, называется обезопасить?

Чантория подошла к Мармеладке Кейтлин, взяла ее на руки и прижала к себе, точно боялась, что Траффорд, не откладывая дела в долгий ящик, вынет из-за пазухи здоровенную иглу и проткнет ею несчастного младенца прямо на столике для видеоигр. Наверное, страх матери как-то передался и Кейтлин, потому что теперь обе они, казалось, смотрели на Траффорда с укором. Внешне Кейтлин гораздо больше походила на Чанторию, чем на своего отца: у нее была такая же кожа чудесного оливкового оттенка и такие же огромные темные глаза. Сейчас обе эти пары глаз были устремлены на Траффорда, и на мгновение он почувствовал себя чужаком в собственной семье.

– Вряд ли они пользуются грязными иглами, – спокойно ответил он.

– Ты сам говорил, что их наполняют тем самым ядом, от которого якобы хотят защитить детей! Траффорд, у них в иглах смертельная болезнь!

– Послушай, ты же неглупая женщина и не хуже моего знаешь теорию, – ответил Траффорд, раздраженный тем, что его заставляют обороняться.

– Это не теория, а гнусное колдовство.

– Небольшая доза бактерий активизирует иммунную систему ребенка.

– Ты серьезно? – с недоверием спросила Чантория. – Да это же вуду, Траффорд. Черная магия. Это…

– Между прочим, я просмотрел цифры за целое десятилетие в конце Допотопной эры…

– Эпохи обезьян.

– Называй ее как угодно, но факт остается фактом: в то время дети практически не умирали.

– Я в это не верю. Этого просто не может быть. Любовь призывает малышей к себе, вот и все. Так уж устроена жизнь, и ее не изменишь.

– Но тогда ее изменили, Чантория! И не Бог, а люди. До Потопа почти никто из детей не погибал.

– Ах, так? Значит, до Потопа? А почему Любовь обрушила на обезьянолюдей этот самый Потоп? Из-за их тщеславия! Из-за их гордыни! Из-за того, что они сочиняли истории и думали, будто могут помешать исполнению Божьей воли, втыкая в своих детей наполненные ядом иглы, как поганые колдуны! Да они ими и были!

– Ты не знаешь наверное, что Потоп стал результатом Божьего гнева, вызванного человеком. Тебе только так сказали.

– Мы знаем, что Потоп был. Знаем, что полмира утонуло. Знаем, что мусульманам досталось больше, чем нам. Кто, по-твоему, послал его, если не Бог? И зачем, если не для того, чтобы наказать людей за их наглость и своеволие?

– В мире произошло потепление – вот все, что мы знаем. Оно продолжается и сейчас. Лед растаял, уровень моря поднялся. Это все, что мы знаем.

– Мы знаем, что заслужили наказание.

Траффорд не верил в ее искренность. Он знал, что она умна и пытлива. Он был убежден, что Чантория, как и он сам, не могла принять без доказательств ортодоксальное учение Храма. И однако же угроза обвинения в ереси сделала ее не менее благочестивой, чем Куколка или Принцесса Любомила.

В конце концов, именно так людям и прививали веру. С помощью страха.

– Подумай, пожалуйста, не о себе, а о Кейтлин, – сказал он. – Если мы хотим помочь ей, то нам нельзя пренебрегать ни единым шансом. Ни единым.

– Я не желаю это обсуждать. И не буду!

Чантория отказалась продолжать разговор.

Они закончили ужин в полном молчании, после чего Чантория сменила Мармеладке Кейтлин памперс, а Траффорд убрал со стола. Потом они легли в постель. Оба были измотаны. Мармеладка Кейтлин почти не давала им спать по ночам, и у них выработалась привычка ложиться пораньше, чтобы урвать для сна хотя бы один лишний часок.

Конечно, сразу заснуть им не удалось. Как и все остальные дети в их доме, Кейтлин плохо переносила жару и непрерывно хныкала. Кроме того, многие соседские дети были больны – они чихали и кашляли, и Траффорду чудилось, что все это происходит в их с Чанторией спальне.

Промаявшись с полчаса, Чантория включила звук на видеостене.

– Это обязательно? – сердито спросил Траффорд.

– Не могу больше слушать этих несчастных детишек. По крайней мере сегодня.

Вокруг кричали и плакали не только дети. Казалось, будто весь город не спит и эмотирует на пределе своих возможностей. Никто и не думал ложиться; люди орали и визжали, ссорясь друг с другом, орали и визжали во время секса. А те, кто не визжал и не орал, – такие, как Чантория, – увеличили громкость своих видеостен, чтобы заглушить шум. Но по всем каналам, на всех сайтах не было ничего, кроме ора и визга. Так и катилась ночь под оглушающий аккомпанемент секса, насилия, полицейских реалити-шоу, попсовых телеконкурсов и бесконечного, вездесущего караоке – под какофонию громадного, перегруженного людьми лондонского архипелага, протянувшегося от трущоб Рединга на западе до Кенсингтонского побережья на востоке.