Борис уже перемахнул через отбойник. Куда его понесло?

— Борь! — окликнул я. — Подожди.

— Догоняй, — не оборачиваясь, отозвался брат.

В своем репертуаре. Нет бы объяснить что-то или посоветоваться. Нет. Боря решил, Боря пошел. Остальные подстраиваются. Всю жизнь он таким был. И попробуй что скажи — рассмеется в лицо и пошлет за демократией в Штаты. Мол, это там демократия и свободы, а у него все жестко.

С другой стороны, у него и вправду все жестко. Чуть жестче, чем надо. Мама с этим смирилась, я пытался мириться. Подчиненные Бориса вешались, компаньоны матерились. Зато клиенты всегда благодарны были. Видимо, его неприязнь к демократии все же давала плоды. Вот только ни одной женщины, которая терпела бы братца больше трех месяцев, я не припомню.

Не сказать, что у Борьки были проблемы с бабами, нет. У него всегда кто-то был. Но недолго. Иногда он их посылал, чаще — они его. Брат не расстраивался.

Я перелез через грязный отбойник и припустил следом за Борисом. Догнал его уже возле остановки. Асфальт под ней потрескался. Через остов скамейки и разбитую крышу вверх тянулось внушительное дерево.

А ведь, когда мы ехали во Внуково, остановка была целая. У меня привычка — в окно смотреть от нечего делать. Если б увидел заросшую остановку, определенно бы запомнил. А дерево вырастает не за год и не за два. Сколько же мы спали?

— Осторожно, двери открываются. Остановка «Институт полиомиелита», — сообщил Борис.

— И чего мы здесь забыли?

— Не здесь, — отрезал Борис и с треском вломился в кусты.

В груди невольно екнуло. Он с ума сошел! А если там волк опять, или еще какая гадость похуже?

Я машинально коснулся раненого плеча и огляделся в поисках хоть какого-то оружия. Возле остановки, среди осколков крыши валялся булыжник. Небольшой, с кулак, но все же лучше, чем ничего.

Подхватив камень, я двинулся следом за братом. Идти пришлось недолго. Вскоре кусты и деревья кончились, уступив место поломанному пятачку асфальта. Здесь разруха ощущалась больше, чем на шоссе. И растительность была куда гуще.

Под обветшавшим навесом торчали почерневшие остовы колонок. Стояли несколько выгоревших и проржавевших скелетов машин. В стороне, среди зеленой поросли, высился закопченный магазин.

— Сгорела бензоколонка, — констатировал я.

— Главное, чтоб магаз внутри уцелел, — рационально подошел к вопросу Борис. — Пошли.

Он снова зашагал вперед. К магазину. Поджарый, резкий, решительный. Будто и не было у него недавно никакого срыва.

Стеклянные двери, работавшие когда-то от фотоэлемента, не открылись. Стекла покрывала копоть. Я подошел ближе, попытался разглядеть хоть что-то внутри, но так ничего и не увидел. Некстати пришло воспоминание из детства…

Мама в гостиной наряжает елку. Двери в комнату заперты. В дверях стекла. Хочется посмотреть, и мы вместе с братом размазываемся носами по стеклу, лишь бы увидеть хоть что-то. Но стекла хитрые, прозрачность их весьма условна, и разглядеть ничего не удается. А хочется. И я вру Борьке, что вижу, как мама цепляет на елку макушку. Боря врет что-то в ответ…

— Нос не испачкай, — посоветовал брат, глядя на меня у закопченной двери. Словно в мысли заглянул.

Я не ответил.

Борис уперся в дверь и попытался сдвинуть ее в сторону. Поднатужился. Затем отступил на шаг и отер о штаны перемазанные сажей ладони.

— Заклинило, — сказал он буднично, словно каждый день как на работу ходил на сгоревшие бензоколонки и пытался попасть внутрь.

— Попробуем разбить? — предложил я.

Брат прищурился. Остановил взгляд на камне, который я все еще сжимал в потной ладони, хмыкнул.

— Попробуй.

Я отступил на шаг.

А может, не стоит лезть? Мало ли чего там внутри?

— Не боишься? — спросил я на всякий случай.

— Чего? Что труп обгоревший выскочит? Боюсь, конечно.

Черт бы его подрал! Может он хоть иногда нормально разговаривать?

Пальцы судорожно стиснули камень. Я размахнулся и бросил его в стеклянную дверь. Сильно, вложив всю злость и отчаяние.

То ли злости оказалось мало, то ли дверь была рассчитана на хулиганье с подножным орудием пролетариата, то ли я вообще в раму попал — стекло выдержало. Камень отскочил в сторону с металлическим звяком. Точно, в раму тюкнул. Снайпер.

Я поглядел на Бориса. Тот, оценив мою попытку, хозяйским взглядом окинул окрестности. Пихнул мне портфель с лопаткой, отошел на несколько шагов, подобрал валяющуюся рядом металлическую урну и вернулся.

— А ну-ка, посторонись.

Я отшатнулся в сторону. Борис подхватил урну и, занеся ее сбоку по кривой дуге, вмазал по стеклянной двери. Громко треснуло. Стекло расцвело «розочкой», но не осыпалось.

— Каленое? — предположил я.

— Пофиг, — отозвался Борис и, вскинув урну второй раз, врезал по двери, закрепляя успех.

Стекло не выдержало четвертого удара: хлопнуло, посыпалось мелкими брызгами. В раме остались угловатые осколки, подернутые сеткой трещин. Борис откинул свое стенобитное орудие. Урна, громыхая, откатилась в сторону.

Брат забрал лопатку, сбил остатки стекол и полез внутрь.

В магазине было темно и грязно. Воздух, душный и влажный, застоялся. Пахло старой гарью.

Пожар здесь явно случился давно, и огонь не пощадил ничего. Полыхало не только снаружи, но и внутри магазина. И хотя не все выгорело подчистую, ни еды, ни воды здесь не сохранилось.

Больше всего досталось той части магазина, что располагалась возле входа. Витрины тут торчали почерневшими металлическими остовами с налипшим расплавившимся пластиком и еще невесть какой дрянью. За стойкой, где вероятно когда-то была касса, сидел обгоревший скелет.

Я пошел вглубь магазина. Под ногами хрустело и лопалось. Что именно? Не знаю. Я предпочитал не думать о том, по чему иду. Подсветить все равно было нечем.

Дальний конец зала сохранился лучше. Здесь обнаружилось несколько почти не тронутых огнем витрин. Зато в них поселились мыши. Видно, что-то съедобное тут все же можно было отыскать. А еще здесь была задняя дверь. В сортир или в какое-то техническое помещение.

— Борис! — позвал я.

Брат был далеко и, судя по звуку, рванул ко мне через ползала не разбирая дороги.

— Чего орешь? — спросил он недовольно, едва не налетев на меня в полумраке.

Я постучал пальцем по дверному полотну.

— Здесь другой выход.

— И чего стоим?

Рука брата бесцеремонно вцепилась в предплечье, и он отодвинул меня в сторону. Перед носом покачнулся знакомый поджарый силуэт. Защелкало. Судя по звуку, Борис дергал ручку.

Затем перестал, но с места не сдвинулся. Что он там делает?

Тишина нового мира угнетала. Хотелось чего угодно, пусть самого глупого разговора — лишь бы не молчать.

— Заперто? — спросил я.

— На ключ, — подтвердил Борис и отошел в сторону. — У кого здесь может быть ключ?

Я зашагал следом за ним обратно к выходу. Что будет делать брат, уже было ясно, хотя я до последнего надеялся, что ошибаюсь.

Не ошибался.

Борис прошел за кассу и стал искать ключ там, где он, безусловно, мог быть. Там, где у меня рука бы не поднялась его искать.

— Боря, это мародерство, — сказал я.

— И что? — спокойно поинтересовался брат. — Помещение закрыто. Дверь подогнана плотно. Дверь металлическая. Есть шанс, что за ней сохранилось что-то полезное. Может, хоть воду найдем. Нужен только ключ, и я, блин, его найду, даже если этот мертвяк сожрал его перед смертью.

— Это не по-человечески.

— А что по-человечески? — с интересом спросил Борис.

— Не знаю. Надо похоронить как-то…

— Тогда на улицу выйди и там всех похорони. Я буду думать о себе живом, а не выражать почтение к нему мертвому. О!

Звякнуло, и Борис вскинул над головой целую связку ключей.

Возможно, среди них и был нужный, но подобрать его в темноте оказалось невероятно сложно. Брат долго чертыхался, но дверь так и не отпер.

— Свет нужен, — сказал он, наконец, и направился к выходу.