— Олурумбунми, — с усилием выговорил Тонго. — Олурумбунми.Бунми. Это американское имя?

— Нигерийское. На языке яруба [30]оно означает «дар богов».

— А я думал, что ты американка.

— Афроамериканка. Так называют всех американцев африканского происхождения.

Тонго покачал головой. Эта женщина говорит загадками, да такими, что и не всякий закулуразберется. В ее речи чувствовался гнусавый американский акцент и нахальство, свидетельствующее о том, что в детстве она была приверженкой фанка [31].

— Так ты родилась в Нигерии?

Лицо Бунми исказила гримаска недоумения.

— Да нет же, я поменяла имя и фамилию. Чего ради мне носить фамилию, появившуюся во времена рабства?

— О-о-о! — серьезно и многозначительно протянул Тонго. — Понимаю. Значит, твои предки были нигерийцами?

— Нет; впрочем, я не знаю. Возможно, они были ими. При крещении меня нарекли Кореттой Пинк. Понимаешь, Пинк [32]. Наверное, так звали какого-нибудь плантатора.

— Коретта Пинк, — задумчиво, словно про себя сказал Тонго. По его лицу было видно, что звучание ее экзотического имени ему нравится. — Отличное имя.

Бунми, поморщившись, затрясла головой. Ее лицо, выражение которого менялось чрезвычайно быстро, теперь было печальным.

— Нет, — твердо произнесла она. — Это вовсе не имя. Это, скорее, что-то похожее на ярлык или этикетку неизвестной мне фабрики. Если кому-то случается назвать меня Кореттой, я чувствую себя очень неловко. А чего ради я должна жить с этикеткой, которая мне не нравится?

— Ах! Как я понимаю тебя, Бунми! — воскликнул Тонго. — Твое имя — все равно что «обезьяньи уши».

Смущенная девушка вперила пристальный взгляд в улыбающегося вождя.

— Именно так, — подтвердила она, хотя и не поняла, что именно он имел в виду.

Пальцы Бунми машинально теребили материю, обтягивающую ее колени. Беседа шла совсем не так, как она спланировала. В свое время она успела уже пообщаться почти со всеми вождями на Африканском континенте. Ее национальный костюм и подобострастная угодливость удачно противостояли различным сочетаниям глупости, надменности и порочности. Но сегодняшняя короткая встреча проходила совершено в ином ключе, а Тонго проявил себя столь противоречивым и непоследовательным, что попросту поставил ее в тупик. Одни из его комментариев казались явно насмешливыми, другие донельзя идиотскими. Он вел себя с ней так, словно балансировал на грани высокомерия и легкой формы умственной отсталости, то и дело переступая эту грань и оказываясь то по одну, то по другую сторону. Что и говорить, он был симпатичным мужчиной, но его манеры больше подошли бы взбалмошному юноше. А поскольку он с самого начала (она была готова поклясться в этом) раздевал ее глазами, то теперь он, также без сомнения, переодевал ее в другие одежды. Более того, он, казалось, мысленно натягивал на нее шерстяные джемперы и неправдоподобно мешковатые туристские брюки и в таком виде гонял по подиуму своего воображения.

Тонго зажег новую сигарету, манерно затянулся и потянулся к кассетному магнитофону. Он вставил в приемник кассету, и звуки колтрейновского «Голубого поезда» наполнили комнату. Вождь чуть заметно улыбнулся, пусть знает, что я не так прост, каким кажусь с виду.

—  Джаз, — выразительно и как бы про себя произнес Тонго. — Вы любите джаз?

— Конечно, — ответила Бунми, не понимая, почему вождь, опершись о бетонную стену, застыл в этой неестественной позе, излюбленной позе городских сутенеров. — Послушайте. Давайте займемся делом.

— Делом?

— Да, делом. Я археолог…

— Археолог?

— Да, археолог. Мы вскрываем… понимаете… раскапываем… памятники материальной культуры… ну… в общем, вещи, которые были погребены в земле. Вещи, которые могут рассказать нам о том, как жили люди в давние времена.

— Что вы говорите? — изумился Тонго. Ему стоило больших усилий не рассмеяться и не прервать ее рассказ; он с удовольствием наблюдал за тем, как эта удивительная американка, говоря с ним, ерзает на стуле. В том, как изгибалось ее тело во время разговора, было нечто, сильно будоражащее и возбуждающее его.

— Провинция Зиминдо — это очень интересная область. Согласно моей теории, самые ранние поселения народа замба были именно в этой области. Я уверена, что в процессе миграции вашего народа в северном направлении, туда, где сейчас располагается Замбави, первая остановка была сделана в Зиминдо. При раскопках в этой области мы нашли такие вещи, возраст которых не меньше 250 лет; изделия из глины, топоры, фундаменты построек. Вам когда-либо доводилось слышать миф о великом вожде Тулоко?

— Тулоко? — нарочито задумчиво переспросил Тонго. — Возможно, слышал.

Его уже начал раздражать ее снисходительный тон (неужто в манере говорить чернокожий может так подражать мусунгу?),однако ему нравилась страстность, с которой она излагала ему свою теорию. Это было похоже на то, как Кудзайи говорила о джазе в то время, когда они еще могли разговаривать друг с другом. Он уже мысленно пересмотрел свое решение не набрасываться на нее: желание опять воскресло в нем, и прежнее решение, казалось, было перечеркнуто. А теперь, при мысли о жене, он вернулся к первоначальному решению.

— Так вот, — торжествующе объявила Бунми, — был он действительно вождем или не был, — Тонго поднял глаза к потолку и мысленно произнес короткую молитву о прощении, — в том, что его первое поселение было недалеко отсюда, нет никаких сомнений. Возможно даже, что оно было на краю этой деревни.

— Что вы говорите? Удивительно, — с неподдельным удивлением воскликнул Тонго. — Скажите, что я могу для вас сделать, госпожа профессор?

Бунми, пристально глядя на него, глубоко вздохнула. От взгляда Тонго не укрылось, как натянулась ярко расписанная ткань на ее высокой груди. Да… ее груди были намного более полными, чем ему показалось вначале.

— Понимаете, — начала она, — мы работаем недалеко от деревни, близ того места, где прежде стояла дамба. После того как дамба была смыта, обнажились очень интересные наслоения. Но особо следует отметить то, что мы нашли…

— Предмет старинного быта?

— Головной убор. Тонго… ой, простите… вождь… вождь Тонго… это поистине бесценная находка! Церемониальный головной убор, украшенный ракушками, — их называли козака, — и возраст его по меньшей мере 200 лет. Мы просто глазам не поверили, когда увидели его. А я… у меня дух захватило, когда я взяла его в руки… я не знаю, насколько глубоко вы знакомы с историей Африки…

— Расскажите мне об этом подробнее, — попросил Тонго, гадая про себя, в чем дело: или он так ловко скрывает свою иронию, или Бунми слишком толстокожая.

— Хорошо. Я всегда придерживалась той точки зрения, что до наступления эпохи колониализма жители Замба были типичными кочевыми пастухами-скотоводами, говорившими на языке банту [33]; примитивное общество фермеров, для которого был характерен бартерный обмен, осуществлявшийся между поселениями, и которое, кстати, не имело слишком уж существенных отличий от общества, существующего ныне.

— Примитивное общество. Верно. Полностью согласен.

— Но это открытие… Этот один-единственный головной убор переворачивает мою теорию с ног на голову. Ведь ракушки, которыми украшена козака,скорее всего были импортированы из Мозола, а ведь дотуда почти две тысячи миль! — Говоря об этом, Бунми пришла в такое возбуждение, что ее взволнованный голос звучал, как натянутая струна мбира. — Но это еще не все! По данным экологических исследований, вся территория от Мозола до этих мест была ареалом обитания мухи цеце. Понимаете, что меня озадачивает; как можно было совершить такой переход? Ведь ракушки головного убора козака— это предмет бартерного обмена, предлагавшийся торговцами из Мозола… ну, вы понимаете… они выполняли роль денег. Следовательно, Зиминдо, по всей вероятности, имело экономику, функционировавшую на основе товарно-денежных отношений. Это же черт знает что!