Через полгода мне удается выбить, в буквальном смысле этого слова, после многочисленных звонков и запросов две фотокарточки отца Крамарова (обе в профиль), кстати, не приклеенных к делу, а прикрепленных к нему тесемками, след от которых виден на фото. На первой фотографии отец Крамарова выглядит сравнительно добрым, крепким, моложавым. Он — юрист и понимает, что никаким вредительством не занимался, и надеется на скорое освобождение. Фотография сделана сразу после ареста. На второй фотографии, после допроса и пыток, кажется, что присутствует совсем другой человек — осунувшийся, поблекший, с глубокой морщиной, возникшей между глаз, но не потерявший уверенность в своей невиновности, с прищуренным, но волевым взглядом. Увы, надеждам его на досрочное освобождение или на то, что сфабрикованное дело будет признано ошибочным и отменено, не суждено было сбыться. Полностью отбыв срок заключения в Усвитлаге, он был освобожден из-под стражи 13 марта 1946 года. Жил в городе Бийске. Работал юрисконсультом в конторе «Заготзерно». В деле находится справка об обнаружении при обыске имущества Виктора Савельевича Крамарова: профсоюзный билет, расческа и семейная фотография. Жил один, снимал комнату у местной жительницы. Пребывать на свободе ему оставалось немногим более трех лет.
1 марта 1950 года он был снова арестован по ордеру № 24 на основании «Постановления об избрании меры пресечения». За что? Оказалось, за те же «грехи», что в 1938 году, за что уже отбыл полный срок заключения. И уже 6 марта 1950 года его допрашивает в городе Барнауле старший лейтенант Киселев.
Вопрос:За что вы были арестованы в 1938 году?
Ответ:В 1938 году я был арестован и обвинялся в том, что якобы состоял в контрреволюционной организации, существовавшей среди коллегии защитников г. Москвы.
Вопрос:В чем конкретно выражалась ваша антисоветская деятельность?
Ответ:Никакой антисоветской деятельностью я не занимался, так как ни в какой контрреволюционной организации не состоял. Более того, я ничего не знал об ее существовании.
Вопрос:В процессе следствия 1938 года вы давали подтверждающие показания по вопросу вашей причастности к контрреволюционной организации. Почему вы отрицаете это сейчас?
Ответ:Действительно, тогда я признавал, что занимаюсь антисоветской деятельностью. Сейчас я это категорически отрицаю, потому что этого ничего не было.
Следователь Киселев задумался. Он знал, что по делу, по которому привлекался Крамаров, были разрешены спецмеры, то есть пытки. След от них и сейчас виден — шрам на носу. Следовательно, предстояло повторить прежний приговор, а чтобы отличиться, нужно найти новые факты контрреволюционной деятельности Крамарова, уже после освобождения, в Бийске. Поэтому 2 марта 1950 года следователь Асямов допрашивает четырех свидетелей — сотрудников бийской конторы «Заготзерно», где юрисконсультом работал Крамаров. Всем им следователь задает один и тот же вопрос: «Что вам известно об антисоветской деятельности Крамарова»? И от всех получает одинаковый ответ: «О фактах антисоветской деятельности Крамарова ничего не знаем и никогда не слышали от него антисоветских высказываний».
Следователь задерживает директора конторы Никиту Павловича Ревякина, орденоносца, дважды раненного на войне, бывшего замполита роты.
Вопрос:Никита Павлович, вы и ваши сотрудники ответили на мой вопрос, словно под копирку, не сговорились ли вы выгородить Крамарова?
Ответ:А чего его выгораживать? У кого ни спросите, каждый скажет, что он грамотнейший работник, свое дело знает досконально.
Вопрос:Не высказывал ли он недовольство чем-либо?
Ответ:Было дело. Шумел, и не раз.
Вопрос:Уточните, по какому поводу.
Ответ:Бланки для отчетности не завозили, а как отчитываться без бланков? На чем? Вот он и поворчит насчет этого, а потом линейку в руки, карандаш — и сам эти бланки рисует. Аккуратнейший человек.
Вопрос:Вы его даже хвалите. А ведь он отсидел восемь лет. Не накопилось ли у него недовольство нашей властью? Не говорил ли он чего-либо антисоветского?
Ответ:Я уже показывал. Не говорил.
Вопрос:А под хмельком? Неужели не развязывал язык?
Ответ:Да не пил он, еврей. У меня в роте были евреи. Тоже непьющие.
Вопрос:Может, с хозяйкой своею делился разными мыслями? У вас зерно не горело?
Ответ:Бог миловал. Не горело. Каждый год план по заготовкам выполняем. Вы нам Крамарова оставьте. Лучшего юриста во всей округе не сыщешь!
Вопрос:Никита Павлович, можно, я эту вашу отсебятину выброшу из протокола? Она к делу не относится. Ладно?
Ответ:Не надо. Пусть остается. Нам этот работник нужен!
После допросов Виктор Савельевич Крамаров проходит медицинское обследование. Как и после первого суда. Перед высылкой. Заключение: «Обнаружена миокардистрофия, к физическому труду годен ограниченно».
16 марта 1950 года выносится заключение и. о. начальника УМГБ по Алтайскому краю полковника т. Черемисова и прокурора, старшего советника юстиции т. Верещагина: «В отношении обвиняемого Крамарова Виктора Савельевича, 1900 года рождения, считаем необходимым применить меру наказания — ссылку на поселение».
7 июня особое совещание при министре государственной безопасности Союза ССР постановляет: «Крамарова Виктора Савельевича за участие в меньшевистской эсеровской организации сослать на поселение в Красноярский край. Выдан наряд для этапирования в ссылку 18 июля 1950 года».
Поражает вопиющая политическая безграмотность членов особого совещания, не знающих, что эсеровская организация меньшевистской быть не может. Это — две различные партии. Постановление подписывает начальник секретариата особого совещания. «Верно» — подписывает секретарь Крюкова. Для них юридическая правильность осуждения — мелочь. Они делали главное: поставляли властям «врагов народа» — рабсилу.
15 августа 1950 года Виктор Савельевич Крамаров этапируется в Туруханский район Красноярского края. В боковом кармане арестантской робы лежит его фотография с малышом на руках — сыном Савелием. Они больше не увидятся, и отец не узнает, кем станет его сын, как на его жизни — сына «врага народа» — отразится судьба отца.
О чем думает заключенный? О том, как выжить, как утолить постоянный голод, как заставить себя не съесть сразу всю пайку, чтобы знать, что у тебя еще есть еда и поможет тебе, когда закружится голова. И ты можешь упасть и не подняться, уснуть на морозе, и тогда конец. Часто посещают думы о семье. Сын подрос, уже ходит в школу. Он сделал для него все, что мог. Для него и для жены. Следователь хотел припаять ему изменную статью. А это значит для подсудимого расстрел, для жены — высылка в лагерь, для сына — детдом и потом, как правило, беспризорничество. Следователь попался зверюга. С семиклассным образованием. Но в чине полковника. Выслужился благодаря своему зверству. Бил нещадно. Старался попасть по голове, говорил, что если вернешься из лагеря, то чокнутый. Во время допросов даже помочиться не разрешал, и видно было, что с нетерпением ждет, когда у ног заключенного образуется лужица, после чего захохочет от радости, от того, что унизил мужчину с высшим образованием. Затем повалит на пол, ткнет лицом в лужицу и сунет под нос протокол, мол, подписывай, что выполнял задания вражеской разведки, дискредитировал советскую власть, все равно отсюда живым и здоровым не выберешься. Савелий Викторович терпел пытки до потери сознания, лишь однажды не выдержал и подписал протокол с обвинением, по которому грозило не более десяти лет. Выбрал из худшего самое благоприятное: жена работает, сын учится. Жаль, весточки от них редко приходят. И больше не придут. Развелась с ним дорогая Бася. Когда он получил из Мосгорсуда бумагу о разводе, то глазам не поверил, чуть с ума не сошел. А потом проплакал всю ночь. А утром подумал, что не могла она сама пойти на развод с ним. Ее заставили. Наверное, грозили уволить с работы, если она не разведется с мужем — врагом народа. А как жить без работы? Да еще с сыном-школьником. Савушка, бедный. Он, видимо, об этом не знает и пусть не узнает никогда. Спасибо ему за теплые письма. Виктор Савельевич понял жену и простил ее, но душу его с той поры охватила неимоверная тоска. За что так искалечили его жизнь? Зачем учили наукам? Дали в Москве жилье, работу. Зачем? Чтобы уничтожить?