Жозе остановился возле мотоцикла «Хонда», который выглядел как новенький. Любая вещь у него отлично смотрится, подумал Айван. А почему бы и нет?

—Так, Жозе, — пробормотал он, удивившись как ровно звучит его голос, — надеюсь, что этот-то наконец твой?

—А, так ты уже слышал эту историю, — засмеялся Жозе. — Все в порядке, ман. В те годы я был совсем еще молодой. А сейчас оставил детство и взялся за ум. Все кайфово, братан, наслаждайся ездой.

—Меня зовут Рас Петр, — сказал худощавый дредлок, — но все называют меня Педро, — Он церемонно протянул руку Айвану и, когда они обменялись рукопожатием, слегка поклонился.

—Лучший резчик во всем Кингстоне, — сказал Жозе.

Дредлок чуть склонил голову, словно давая понять, что эти слова — не более чем формальность, и сел за стол, на котором были разложены плотно свернутые цилиндрические упаковки ганджи.

—Слышал уже эту песню, "Меч их да внидет в сердца их "? — спросил Жозе.

Рас Петр кивнул. Его медузообразная голова склонилась над травой: он изучал каждую шишечку, вдыхал ее запах и пробовал на ощупь и только после этого с видом эксперта нарезал се своим остро заточенным резаком.

—Это Айван — он ее сочинил, — сказал Жозе.

Дредлок, казалось, был не в себе, и вокруг него стояла атмосфера глубокой меланхолии.

—Ну да, — пробормотал он, и на миг на его губах промелькнула улыбка. — Я слышал ее однажды — будет великая песня. — Он посмотрел на Айвана, кивнул, и вновь Айван почувствовал в нем неизбывную печаль.

—Тут вся трава? — спросил Жозе, указывая на стол.

—Вся до последней, — сказал Петр.

—Хорошо, скоро мы сможем все реализовать. Мне дали слово, — сказал Жозе, пристально смотря на Расту. — Завтра и начнем, если хочешь. Как ты сам?

Нож замер. Петр медленно поднял голову, и Айван увидел доброе лицо с большими глазами, в которых затаилась боль, ушедшая на самое дно и мерцающая темным огнем.

—Бвай-Жозе, я так скучаю по королеве моей — и мальчик мой… — его голос стал еще глуше, и он покачал головой. — Мальчик мой, он так по маме скучает, так скучает…

Мужчины замолчали, окруженные тягостной тишиной. Раздавался только ровный шипящий звук лезвия, нарезающего траву.

—Грядут лучшие времена, — неуверенно проговорил Жозе. — Ладно, я привел сюда этого братца работать с тобой — хороший парень — если ты, конечно, согласен.

—Ты пришел сюда ради бизнеса? — спросил Рас Петр чуть надтреснутым голосом, не поднимая головы, словно разговаривал сам с собой.

Айван почувствовал, что они здесь лишние.

—Ладно, я не говорю, что так считаю. Мой бвай больной совсем — грудь у него слабая от рождения. Не уверен, будет ли он в порядке без своей мамы… — Голос сам собой потух, и Рас Петр устремил взор на своих посетителем. Хотя Айван был убежден, что он никого не видит.

Жозе топтался на месте и явно хотел что-то сказать, но не сказал, и снова воцарилась гнетущая тишина. Айвану было не по себе, это усилило чувство неловкости их незваного вторжения. Он наблюдал за Жозе, ожидая от него какого-нибудь знака, и пытаясь представить себе, что скрывается за его невозмутимостью и темными стеклами очков. Наконец Жозе молча встал и направился к двери.

—Ладно, Педро, мы в другой раз. Пойдем, Айван. — Его голос прозвучал для этой комнаты слишком громко.

Рас Петр не шевельнулся и ничего не ответил. Оказавшись под звездами, Айван почувствовал огромное облегчение.

—Фууух, — выдохнул Жозе, — бвай, тяжело-то там как, да? Брат Педро сейчас под очень тяжелым прессом.

—А что случилось? — спросил Айван, вспоминая скорбное лицо Педро.

—Солдаты застрелили мать его ребенка, сказали — по ошибке. Прошло уже полмесяца — я думал, Педро готов снова начать торговлю. — Он покачал головой. — Ладно, оставим его в покое на время.

Айван не двинулся.

—Что случилось? — спросил Жозе.

—Ты иди, — сказал Айван. — А я останусь.

Он сказал это, повинуясь внезапному импульсу, и сам не вполне был уверен, хочет ли он вернуться в тягостную атмосферу этого маленького дома. Но он был убежден, что «Райские сады» ему сегодня уже неинтересны. И кроме того, было в тихих манерах молодого Раста что-то такое, что глубоко его тронуло.

Жозе посмотрел на него с удивлением. Потом улыбнулся.

—Отличная мысль, брат, — может, так все и заработает. Педро — лучший резчик из всех, кого я знаю. У него есть чувство травы.

Айван подождал, пока рев «хонды» удалится, и робко постучал в дверь. Ответа не было. Он потянул за ручку, и дверь с громким скрипом отворилась. Рас Петр неподвижно сидел перед горками ганджи, распространявшими свой особенный запах.

— Вот, знаешь, я опять пришел, — смущенно сказал Айван.

—Одна любовь, ман, — сказал Рас Петр и поклонился. Затем его губы задвигались, но слов было не разобрать.

—Что ты сказал? — спросил Айван.

Рас Петр мягко улыбнулся и повторил громко:

—Как радостно и славно для нас, братья, пребывать в единстве.

—О, — сказал Айван.

—Как будто прекрасный дождь омывает нас, стекает по волосам и по бороде. — Рас Петр поклонился и улыбнулся. — Добро пожаловать, дорогой.

Айван был смущен.

—Скажи мне кое-что, — сказал Рас Петр, напряженно в него вглядываясь. — Жозе послал тебя сюда?

—Нет, — ответил Айван удивленно. — Никто меня не посылал. Я сам захотел прийти.

—Это Любовь единая, брат, садись со мной, покурим благословенную Джа траву.

Они молча сидели и курили, и Айван чувствовал, как атмосфера в комнате незаметно преображается. Молчание стало переноситься легче. Рас Петр обращался с травой с щепетильной и уважительной заботливостью. Он церемонно протянул ему чалис, странным образом напомнив Айвану о Маас Натти. Дым был смоляной, богатый на вкус и очень сильный, и Айван немедленно воспарил в заоблачные сферы, где мысли лениво проплывали, как облака, превращаясь в какие-то тщательно вырезанные, словно острым лезвием света, формы и фигуры. Через стол, как будто на далеком расстоянии, спутаные-сваляные столбы волос восставали из головы Растамана и в своем змеевидном бешенстве обрамляли лицо, резко контрастируя с его деликатными чертами и печальной безмятежностью. Неожиданно удары судьбы и текущие проблемы показались Айвану не такими уж насущными, почти смехотворными. Рас Петр весь ушел в опустошающую рефлексию. Что и говорить, подумал Айван, в его голове умещается целая Библия, а он находит отдохновение в одном-единственном скорбном стихе, который повторяет с гипнотической монотонностью.

—Даже сегодня, — сказал Рас Петр, — я жалуюсь и горюю… Удар оказался сильнее, чем я мог выдержать, да. — Кивая косматой головой, он, казалось, подтверждал произносимые слова. — Как заново родился, — сказал он. Затем внезапно поднялся и кивком велел Айвану следовать за ним.

Заглянув в спальню, Айван почувствовал, что стал вдвое выше, что он видит все в двойном свете и вне времени. Там лежал юный дредман, уменьшенная копия Рас Петра. Он спал, но его прерывистое дыхание выдавало болезнь, и лихорадка сияла на воспаленном лице, которое было совсем нехорошим. Айван видел, что Растаман смотрит на сына глазами, горящими от гордости, страха и трепета. Его губы снова зашевелились, как будто распространяя заклинания в собравшемся вокруг мальчика душном воздухе, он мог отогнать то, чего так боялся.

—Те, кто сеет нечестье и плодит злобу, пожнут их сполна, — пообещал он. — И кто копает яму, тот в нее упадет.

Они вернулись в комнату. Время от времени Рас Петр выходил из нее, чтобы вытереть мальчику пот. Или же, едва держась на ногах, с беспокойством в глазах, беззвучно шевеля губами, смотрел на лицо спящего, которое, как в зеркале, отражало его собственные черты.