— Да, понимаешь, пришили воздушное хулиганство за преждевременное чкаловское пилотирование. Словом, за бреющий рядом с поездом пострадал. — Ухмыльнулся хвастливо: — Пассажирам понравилось: платками из окон махали, я одним глазом наблюдал.

— Слушай, — сказал Вайс, — этот полет, ты понимаешь...

— Здрассте! — прервал его Зубов. — Я же бессмертный. К тому же у меня сыше двадцати прыжков с парашютом, это моя главная гарантия. Не беспокойся, великолепно выживу.

Документы для Зубова достала Надя. Передавая их Вайсу, она сказала:

— Только нужна другая фотография. — Добавила: — А так документы очень хорошие. — Попросила: — Но, если можно, верните сегодня же: я должна положить их обратно.

— А если не удастся?

Надя подняла на Вайса глаза, сказала тихо:

— Папе это было бы особенно тяжело, после того как мы уже потеряли маму.

Узнав о том, что операция поручена Зубову, профессор недовольно поморщился.

— Я не сомневаюсь в авиационных способностях товарища Зубова, но хулиганить на «У-два» — это одно, а водить большой транспортный самолет — другое. — Добавил: — Я решительно против.

— А если бортмехаником?

— Он же незнаком с конструкцией немецкой машины. Завалится!

— Слушайте, — сказал Вайс. — Бортстрелок!

— Это, пожалуй, подойдет.

И профессор закончил уже совсем другим тоном:

— Самое замечательное — это то, что он имеет опыт парашютных прыжков. Посылать другого — значило бы на верную гибель.

Все получилось гораздо проще, чем ожидал Вайс.

Вызвав к дежурному гестапо членов экипажа для дополнительной проверки, установив по армейским книжкам, кто из них бортстрелок, Вайс подозрительно глянул на этого человека и с величайшим напряжением удержал на лице озлобленно-обыскивающее выражение.

Низкорослый, коренастый малый, на которого он смотрел, подойдя вплотную, дохнул на него запахом такого водочного перегара, что Вайс испытал чувство восторга.

— Свинья! — закричал Вайс. — Свинья и трус! Нахлестался перед вылетом. — И, обращаясь к дежурному гестапо, сказал: — Это преступная небрежность с вашей стороны. — Приказав членам экипажа удалиться, спросил: — Что вы намерены делать?

— Я сейчас вызову другого человека.

— Сколько на это потребуется времени?

— Двадцать минут, не больше.

— Самолет должен вылететь через двенадцать минут: его будут сопровождать истребители, они уже, наверное, в воздухе. Вы сорвали задание чрезвычайной государственной важности.

Дежурный стоял вытянувшись, бледный, губы его высохли, он их облизывал.

Вошел Зубов в авиационной форме, с рюкзаком. Отдал приветствие. Вайс набросился на него:

— Почему без сопровождающего? Документы! — Посмотрел, сунул дежурному, сказал небрежно: — Вам чертовски везет. — Подмигнул ему. — Подозреваю, что я напрасно вас упрекал: очевидно, вы оказались более предусмотрительным, и этот ваш человек явился не через двадцать минут, а мгновенно. — Похлопал дежурного по плечу: — Умеете работать, а?

Дежурный мельком взглянул на документы, приказал Зубову:

— Марш в машину!

Зубов сказал:

— Но, господин унтерштурмфюрер, у меня назначение на другой рейс.

— Марш, не разговаривать!

Зубов ушел. Ушел, положив документы в карман.

А если докуметы не будет сегодня же возвращены Наде, Штутгоф, потерявший здесь жену, завтра, а может, уже сегодня ночью потеряет и дочь.

Вайс предложил дежурному пройти с ним к самолету. Дежурный записывал в книгу, что снят с полета борт-стрелок и заменен другим.

Пассажиры уже находились в кабине. Зубов не показывался. Гестаповец поглядывал на часы, его попросили подняться в самолет.

Вайс остался один и уже готов был последовать за дежурным, чтобы разыскать Зубова, но Зубов появился у дверцы, держа ранецпарашют. Он бросил его на взлетную площадку и успел передать Иоганну свои документы.

Вайс был необыкновенно счастлив и обрадован тем, что документы Зубова у него в руках. Он удивился, но вначале не придал особого значения факту, что Зубов выбросил парашют и что за этим парашютом последовало еще три других.

Как только гестаповец спустился из самолета по лесенке, лесенка была убрана, люк туго и гулко захлопнулся, и машина, гудя прозрачными нимбами пропеллеров, покатилась по взлетной полосе, все больше и больше набирая скорость. Оторвавшись от земли, транспортник круто стал набирать высоту.

Возвращаясь вместе с гестаповцем с аэродрома, Вайс спросил:

— Почему выбросили из самолета парашюты? Что они, лишние?

— Нет, — сказал гестаповец, — не лишние. Просто старший группы — штандартенфюрер — очень взволновался, когда узнал, что один из членов экипажа снят с полета как не заслуживающий доверия. И потребовал, чтобы у всех членов экипажа отобрали парашюты. Он считает, так больше гарантии, что летчики не бросят самолет, если машину подобьют вражеские истребители. Они будут до последней минуты стараться спасти машину, а значит, и пассажиров. — Одобрил: — Что ж, в этом есть логика. Мне оставалось только выполнить его категорическое приказание.

Вайс смотрел в пустое небо, гигантское, как бездна. Он испытывал непреодолимое отчаяние, пустоту, будто утратил сейчас свою собственную жизнь. И все вокруг казалось ему мертвым.