— Стойте!

Под сенью огромных каштанов сидел на скамье Шелленберг, а рядом с ним — рейхсфюрер Гиммлер. На столе перед ними лежала раскрытая папка с рукописью Вайса.

Вайс вытянулся и доложил о себе рейхсфюреру.

Гиммлер сидел, разбросав руки на спинке скамьи и закинув ногу на ногу. Стекла очков ледяно блестели. Шея тонкая, с дряблой кожей, плечи узкие и — что самое отвратительное — крохотные, женские руки с розовыми отшлифованными ногтями. Большой белый и жирный лоб, обрюзгшие, слабо свисающие щеки, петлистые уши.

Шелленберг показал глазами на рукопись:

— Рейхсфюрер одобрил вашу работу.

Вайс снова вытянулся, замер. Ах, если бы у него был пистолет! Лицо его стало бледным от отчаяния...

Наклонясь к рейхсфюреру, Шелленберг сказал, кивнув на Вайса:

— Вы только взгляните на него — и убедитесь, какой благоговейный трепет внушаете вы моим людям.

Гиммлер рассмеялся, но глаза его при этом не утратили мертвенного выражения. Он спросил неожиданно тонким голосом:

— Это вас должны были повесить?

— Да, мой фюрер.

Гиммлер, будто не заметив, что ему присвоили титул фюрера, чуть подавшись вперед, чтобы лучше разглядеть лицо Вайса, осведомился:

— И почему же вас не повесили? Вы ведь нарушили валютное законодательство империи.

— Виноват, мой фюрер, — сказал Вайс.

— Так вот, — сказал Гиммлер, — если вы дадите нам новый повод, мы вспомним об этом вашем преступлении, и тогда уж вам не миновать петли. — Обернулся к Шелленбергу, объяснил: — Я только тогда верю в преданность, когда она зиждется на страхе, — и махнул рукой.

Вайс отдал приветствие, повернулся, щелкнул каблуками и пошел по аллее к выходу, стараясь ступать твердо и четко.

Когда он вернулся на Бисмаркштрассе, поджидавший его Густав сообщил радостно:

— Поздравляю вас: вы произвели благоприятное впечатление на рейхсфюрера!

Еще раньше, когда Иоганн занимался поисками книг для Гиммлера, он неожиданно встретился с Хакке — бывшим радистом «штаба Вали». Хакке был в гестаповской форме. Он рассказал Иоганну, что в ночь на 23 ноября 1943 года, когда было разбомблено здание гестапо в Берлине, на Принц-Альбрехтштрассе, 8, он оказался там на третьем этаже, где располагался штаб Гиммлера, и только чудом уцелел.

В знак особого расположения к Вайсу за то, что тот в свое время выручил его, Хакке сообщил доверительно:

— Во время бомбежки все заботились только о том, как спасти свою шкуру. Горели важнейшие документы, но никто о них и не подумал.

— А вы? — спросил Вайс.

Хакке хитро подмигнул.

— После того, как меня тогда все предали, я поступил на службу безопасности. И в ту страшную ночь кое-что предпринял, чтобы обеспечить на дальнейшее свою личную безопасность. — Сказал злобно: — Теперь многие вот где у меня! — и показал сжатый кулак.

Вайс, делая вид, что не понял намека Хакке, заметил одобрительно:

— Конечно, теперь, когда вы работаете в гестапо, никто и ничто не может вам угрожать.

— Ясно, — согласился Хакке и тут же пригласил Вайса зайти к нему домой.

По всему видно было — здесь, в Берлине, Хакке сумел о себе позаботиться. Его комнату заполняли дорогие вещи. Возле дивана, накрытого пушистым ковром, Иоганн заметил несгораемый шкаф. Он почему-то не стоял, а лежал на полу, вниз дверцей, прикрытый спускающимся с дивана ковром.

Уходя, Вайс записал адрес и номер телефона Хакке. О себе он сказал, что в Берлин приехал на короткое время, в командировку.

Вечером Иоганн через тайник сообщил Зубову адрес Хакке и рекомендовал ему поинтересоваться содержимым несгораемого шкафа, если дом, где он живет, подвергнется бомбардировке и представится такая возможность.

В эти же дни Иоганн узнал о довольно странной операции, которая проводилась якобы по указанию Гиммлера. Агенты полиции получили несколько тысяч фотографий и картотеку примет некиих безымянных людей. Их следовало обнаружить в Берлине в течение двух недель, но применять при этом оружие строжайше запрещалось. Несомненно, тут что-то крылось, и, по-видимому, важное, так как были мобилизованы все лучшие криминалисты.

Вайс зашел в дирекцию полиции и пожаловался, будто в число фотографий разыскиваемых людей по ошибке попала и карточка его агента, задержание которого весьма нежелательно.

Полицейский офицер предложил ему просмотреть все фотографии разыскиваемых, чтобы изъять этот снимок.

Перебирая пачки снимков, Вайс обнаружил среди них фотокарточки нескольких знакомых ему эсэсовцев и сотрудников гестапо, в том числе и Хакке. Закончив работу, он поблагодарил офицера за любезность и сказал, что фотографию своего агента, к сожалению, не мог найти. Но если будет задержан человек, который скажет, что его кличка «Лунатик», он просит полицейского офицера немедленно позвонить в гестапо. Иоганн укрепился в своей догадке о том, что назначение этой операции — тренировка лиц, отобранных для «вервольфа».

Возвращаясь из полиции, Вайс встретил на Кенигсаллее штурмбанфюрера Клейна, начальника экспериментального концлагеря, который он некогда посетил вместе с Дитрихом. Узнав, что Вайс теперь служит в СД и стал офицером, Клейн захотел в свою очередь похвастаться собственными успехами. Он сообщил, что его вызвали в Берлин прочесть для видных сотрудников СС и гестапо цикл лекций о правилах поведения, нравах и обычаях заключенных в концлагерях. И что лекции на эти темы для такого же состава слушателей он уже прочел в других крупных городах.

— Вы, вероятно, делитесь также своим богатым опытом обращения с заключенными? — предположил Вайс.

— Нет, — ответил Клейн. — Моя тема строго ограничена: быт, нравы, обычаи, правила поведения заключенных. Особенности их взаимоотношений друг с другом. Приемы, к которым они прибегают для конспирации и укрывания тех, кто подлежит ликвидации, а также некоторые особенности их терминологии. — Похлопал Вайса по плечу, сказал снисходительно: — Что касается вас, то, если вы будете продолжать подвиг наци в иных условиях, нет оснований для беспокойства. Я уверен, вас не понадобится обучать, как вести себя с заключенными, чтобы удостоиться их доверия. — Рассмеялся. — Вы меня поняли?