Продолжение представления после антракта отнюдь не улучшило ее настроения. Исключением стал лишь грациозный и изящный танец, который исполнили мужчина и женщина в вечерних туалетах. Он вызвал у Марты воспоминания о тех временах, когда у них с Карло еще не было детей и они частенько ходили на танцы в клуб «Рэйнбоу румз» на Скотланд-роуд. Марта взглянула на мужа, сидевшего через несколько кресел от нее, и увидела, что в глазах у него стоят слезы.
Последний номер, в котором выступала затянутая в корсет женщина в изумрудно-зеленом платье и с ярко-рыжими волосами до пояса, конферансье предварил словами:
— А теперь, дамы и господа, гвоздь программы, ярчайшая звезда на нашем небосклоне, единственная и неповторимая Моди МакКри!
Должно быть, женщина пользовалась бешеной популярностью, потому что зрители засвистели и захлопали в ладоши, когда она прошлась по сцене, посылая в зал воздушные поцелуи.
— Дорогие мои, — произнесла она на удивление хриплым голосом, — как же я рада видеть вас.
— Это мы рады видеть тебя, Моди! — выкрикнул в ответ какой-то мужчина.
Моди ответила ему водопадом воздушных поцелуев, а потом замерла, воздев одну руку над собой, а вторую простирая к аудитории, и запела:
Если бы ты был единственным парнем
на всем белом свете…
Зрители тут же подхватили припев, включая Джойс и Эдварда, которые, очевидно, знали слова.
Затем женщина спела «В старой таверне» и «Долог путь до Типперери».
Марте пришлось признать, что Моди и впрямь была звездой. Она сумела увлечь и покорить аудиторию, заставляя ее сопереживать каждому звуку и ноте. И когда она подняла руку, призывая зал к молчанию, зрители затаили дыхание, слушая ее.
— Дамы и господа, сегодня вечером к нам пожаловал особый гость, молодой человек, который вскоре присоединится к нашим храбрым солдатам, сражающимся за нас с вами во Франции. Итак, встречаете… — последовала долгая пауза, — Джо Росси! Прошу любить и жаловать!
И тут лучи прожекторов устремились на Джо. Люди, сидевшие сзади, заставили его подняться, а он лишь растерянно и застенчиво моргал, ослепленный светом рампы, словно боялся, что сцена сейчас разверзнется у него под ногами и поглотит его.
— Джо отправляется во Францию!.. — прокричала Моди МакКри. — Когда ты отправляешься, Джо?
— Послезавтра, — ответил Джо. — В воскресенье.
— В воскресенье. Что ж, мы не хотим потерять тебя, Джо, — запела она, — но мы думаем, что тебе пора в путь. — Песня была известной и популярной; Марта уже слышала ее раньше.
Джо, ееДжо попросили подняться на сцену, пока Моди пела «Парням в хаки достаются лучшие девчонки».
— Леди и джентльмены, — сказала она, закончив петь. Джо стоял рядом с нею. — В фойе нашего театра сидит сержант-вербовщик. Если здесь есть еще молодые люди, такие же, как этот замечательный парень рядом со мной, то сержант запишет ваши имена, и не успеете вы и глазом моргнуть, как отправитесь во Францию сражаться за свою страну. — Обняв Джо за плечи, Моди запела «Пусть не погаснет домашний очаг», и зрители подхватили слова песни, все, не считая Марты, которой не понравилось, что на войну заманивают других мальчишек, используя ее сына. Моди не упомянула о том, что Джо всего четырнадцать лет, и Марта хотела крикнуть об этом, но поняла, что лишь поставит свою семью в неловкое положение, и Джо — в первую очередь.
Наконец представление закончилось. Моди проводили аплодисментами, но она вернулась, и в зале раздались бурные овации. Аудитория требовала еще одной песни, и она спела «Выходи в сад, Мод» в непристойной и провокационной манере, после чего — Марта не поверила своим глазам — сняла с головы огненно-рыжий парик, и оказалось, что это мужчина.
Когда семейство Росси возвращалось домой из театра, с другой стороны к Кингз-корт приближался еще один человек. Артур Хансон, личный помощник Нормана Брауна, депутата парламента от Центрального округа Ливерпуля, понял, что его начальник ни за что не станет связываться со столь непредсказуемым делом, как призыв несовершеннолетних мальчишек на военную службу, и обратился к другому политику, который, как он был уверен, возьмется за это дело.
Сэр Артур Маркхэм, депутат от округа Мэнсфилд в Ноттингеме, поднял в парламенте вопрос о несовершеннолетних солдатах. Артур Хансон рассказал ему о Джо Росси, и парламентарий согласился принять к рассмотрению дело Джо. Но для того чтобы назвать его имя в Палате общин, ему требовалось письменное согласие кого-либо из родителей Джо.
Артур Хансон так и не смог привыкнуть к ужасным условиям, в которых жили многие избиратели его руководителя. Кингз-корт и его жалкие обитатели, включая детей, которые даже в столь поздний час играли во дворе, повергли его в шок. Один малыш, настоящая кроха, с грязной повязкой на голове, выглядел настолько больным, что ему наверняка следовало находиться в больнице.
Найдя дом Росси, Хансон постучал в дверь. Когда ему никто не открыл, он постучал в окно. Не получив ответа, Артур Хансон быстро нацарапал коротенькую записку и просунул ее в щель почтового ящика в двери, и она упала на пол, на груду обрывков бумаги, кусков шпагата, комков пыли и грязи, перьев и даже обломков морских ракушек, которые скопились в общем коридоре дома.
Когда Росси вернулись из театра, то сквозняк от входной двери подхватил записку и унес ее в дальнюю часть дома. На следующее утро она оказалась уже на заднем дворе, где на нее наступали все, кто пользовался уборной, так что уже никто не смог бы прочесть ее, даже если бы наклонился и поднял ее с земли.
Что же касается Джо Росси, то на следующий день грузовик отвез его в другой конец страны, и в воскресенье он отплыл во Францию.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Джо уехал, Франк опять куда-то исчез, и тут к ним пожаловала Джойс и объявила, что Марта так понравилась Эдварду, что он хочет познакомить ее со своими отцом и матерью, и Лили и Джорджи тоже. В воскресенье в четыре часа дня их приглашали в дом его родителей на Спеллоу-лейн на вечерний чай. Джойс заявила командным тоном, что Марта к этому случаю должна купить себе новое платье на рынке на Грейт-хомер-стрит, и онадаст ей для этого денег. Серое, по ее словам, выглядело так, будто прежняя владелица мыла им полы. К шляпке с красной атласной лентой у дочери претензий не было, но Лили, к ее розовому платью, необходим широкий пояс, желательно белый, в розовую полоску или крапинку. И, пожалуйста, ни в коем случае не следует называть Эдварда Эдди. Он этого терпеть не может.
— А у Эдварда есть фамилия? — ледяным тоном осведомилась Марта. Судя по многочисленным указаниям, можно было подумать, что их приглашают на чай к особе королевской крови.
— Разумеется, у него есть фамилия. МакДональд.
Марта не стала спрашивать, принадлежат ли эти МакДональды к католической вере. Говоря откровенно, ей было все равно, хотя как знать, если Джойс и Эдвард решат пожениться, она может и передумать.
Если верить Джойс, то Франк до сих пор был должен Мэгги О'Коннор несколько фунтов, хотя и заплатил ей больше половины долга. Где он взял деньги? Мысль об этом не давала Марте покоя. И причина, по которой он однажды пришел домой, дрожа от страха, как оказалось, не имела никакого отношения к его долгу. Просто он был любовником женщины, муж которой, уличный музыкант, неожиданно вернулся домой и застал Франка в постели со своей женой. Так что скрывался Франк не от ростовщика, а от обманутого супруга.
Марта поинтересовалась, сколько лет этой женщине.
— Около двадцати пяти, — ответила Джойс. — Она очень красивая; во всяком случае, именно так он сказал Эдварду.
Очевидно, Франк решил произвести на Эдварда впечатление своими победами на любовном фронте. Но тот пришел в ужас и рассказал обо всем Джойс, которая, в свою очередь, посвятила в эти подробности мать. Марта же не просто изумилась — «возмутилась» было более подходящим словом, — но Франк был ее сыном, и она решила, что Эдвард повел себя, как болтливая старая дева.