Вновь встав перед плитой, уже босым, он почувствовал себя неуютно — несокрушимый металл шевельнулся, плотно обхватив его обнаженные ступни. Тем не менее, он положил на плиту руки — и в тот же миг его тело пронзил резкий электрический разряд. Он закричал от боли, вокруг вспыхнул белый, ослепительный свет, нестерпимый, жгучий, невозможный, потом — темнота…

Его поглотил рой непонятных ощущений, столь разнородных, что его сознание мгновенно потерялось в них. Он понял, что чувствует разум машины — непонимающее прикосновение сознания к сознанию, мучительное и в то же время приятное — словно его изнутри гладило множество легких рук, но он мог выдержать это ещё несколько мгновений, не больше… он мог просто растаять в этих огненных бездонных сплетениях, точно кусок льда в руке. Тот, кто держал его, изо всех сил старался не допустить этого — Элари ощутил его отчаянное усилие и ему захотелось узнать так много сразу об этом существе… но его суть спросила лишь — о чем оно мечтает? Ответ был мгновенным и точным. Юноша хотел и мог исполнить эту мечту… хотя это и могло стоить ему жизни. Он начал…

Все огненные сплетения собрались в одну нить, обрушились на него, и вышвырнули прочь, в черноту.

18.

Элари долго приходил в себя. Он словно рассеялся, стал облаком тумана и никак не мог вспомнить, где его руки и ноги, и есть ли они вообще. А если и есть — как ими управлять?

Кто-то бережно приподнимал ему голову, стирал кровь с лица, осторожно растирал уши… Постепенно его сознание прояснилось. Он лежал на теплом вибрирующем металле, возле плиты — она возвышалась нам ним черным, окаймленным светом утесом. Элари отстранил чужие руки, потом подтянул ноги и сел. Это получилось неожиданно легко. Повернувшись, он заметил, что на верхней ступеньке пирамиды, совсем рядом с ним, тоже кто-то сидит.

Сначала юноша увидел лишь обтянутые серым плечи и гриву черных волос, потом, когда зрение сфокусировались — широкоглазое смуглое лицо… Ньярлат!

Он инстинктивно схватился за оружие. К его величайшему удивлению, пистолет оказался на месте. Он вскинул его, нажал спуск…

Грохнул выстрел, но файа даже не пошевелился. Решив, что промахнулся, Элари сжал оружие двумя руками и выпустил в сидящего всю обойму. Он знал, что хотя бы половина пуль должна была попасть в цель — они попали, но отразились с пронзительным визгом, не оставив ран, вообще никаких следов, лишь очертания серой фигуры на несколько мгновений исказились.

— Это бесполезно, — файа улыбнулся, показав белые зубы. — Я и так уже давно мертвый, — а разве можно убить мертвого?

— Ты не очень-то выглядишь мертвым.

— Между жизнью и смертью иногда бывает мало разницы.

— Что это значит?

— Мертвое иногда может стать живым.

Файа встал. Лишь сейчас Элари понял, что перед ним — не Ньярлат. Несколько секунд они смотрели друг на друга. На незнакомце был серый удобный комбинезон из грубой ткани, снабженный множеством накладных карманов, и сандалии на босу ногу — точно так же одевался Суру. В общем, это был сильный, гибкий юноша, его ровесник, высокий и стройный. И красивый — правильные и четкие черты лица, высокие скулы и лоб, густые прямые волосы, ровно падающие вниз — с неумело выстриженной над глазами челкой — и сами эти глаза — яркие, чистые, ясные, глубокие…

Неожиданно Элари обнаружил, что у этих серых глаз с вертикальными, как у всех файа, зрачками, есть ещё одно, неприятное свойство — их прямой взгляд никак нельзя было выдержать больше нескольких секунд. Почему? Он не знал. В этих глазах не было зла. Их взгляд был спокоен и слегка насмешлив, но насмешка была дружелюбной. Просто…

Элари чувствовал, что бы не происходило вокруг — выражение этих глаз останется неизменным. В них могло появиться удивление, ярость, страсть, может быть, боль — но никогда растерянность, страх или глупое восхищение. И он хотел, чтобы файа с такими глазами стал его другом. Лишь сейчас он вспомнил, что этот парень помог ему прийти в себя — а он чуть было его не убил.

Элари захлестнул прилив жаркого стыда. Он не считал себя святым, но чуть не убить того, кто помогал тебе — это уже чересчур. Как бы то ни было — он ощутил симпатию к этому странному файа.

— Кто ты? — спросил он незнакомца.

— Анмай Вэру, — с улыбкой ответил тот. — Просто Анмай. Мои былые звания едва ли имеют значение.

— Айскин Элари, — представился юноша. — Или Элари. Я не люблю своего имени. На старом языке Ленгурьи оно значит "лис".

Анмай улыбнулся.

— Но оно подходит тебе. Я думал, ты знал, кого освободил, но это было… довольно глупо.

— Откуда ты? — спросил Элари.

— Хороший вопрос. Хотя бы потому, что на него не так просто ответить. Видишь ли, я умер пять тысяч лет назад… я имею в виду — мое тело. Когда ты вступил в контакт с про-Эвергетом…

— С чем?

— С этой машиной, на которой мы стоим. Она называется про-Эвергет. В сущности, она лишь действующая модель настоящего Эвергета и может только убивать. Больше — ничего. Так вот, я был… скажем, сердцем её сознания. Когда ты решил освободить меня, структурная матрица наложилась… ну, это так сразу не объяснить. Короче, я оказался здесь, а как — уже неважно.

— И… много вас там?

— Около восьмисот. Но большинство — просто посланные ко мне зомби. Самосознания у них не больше, чем у лампочки.

— Но Ньярлат говорил мне…

— Ньярлат? Он был сумасшедший лгун и садист. Живая мерзость. Знаешь, кто здесь, в этом мире, мой народ? Изгнанники, беглецы, семя, брошенное в бесплодную почву. Их просто высадили здесь — а потом забыли. Эта машина была оставлена им для связи и защиты — но её техническое описание затерялось ещё восемь веков назад. Осталась известна лишь эта сопрягающая суть, — он показал на плиту. — С её помощью тоже можно кое-что делать, но не всё. А я не хотел делать всё, что мне приказывали… хотя и не мог действовать сам. Тогда эти твари попытались меня заставить. Они не могли, конечно, взломать интеллектронное ядро, но… Видишь ли, тут две ступени контроля — я и контрольный совет, как бы. Две трети его голосов могут отменить любое мое решение — а его членов можно менять, добавляя новых, тогда старые просто стираются… Эту возможность оставили на случай, если контрольная суть сойдет с ума или просто откажется действовать — когда народ считает, что прав, найти семьсот добровольцев несложно. Сначала это действительно были добровольцы — и мне… нам часто удавалось переубедить их. Потом предшественники Ньярлата добрались до интеллектронного программатора и ко мне стали приходить только зомби. Часть их нам удавалось убивать — стирать и разрушать их сознания — но соотношение сил постоянно менялось не в нашу пользу. И, если бы они заполучили ещё и тебя — то получили бы и контроль над машиной. И начали бы с того, что истребили всё население Ленгурьи. Защита программатора — добровольное согласие — очень мешала им, но её они обходили с помощью фанатизма и обмана, а тех, кто отказался, убивали. Нярьлат сам убил двадцать семь файа и людей. Обычно он пытал их до смерти у меня на глазах — прямо здесь. Я сжег его… Господи, какое это было наслаждение! — Анмай зажмурился и опустил голову, внезапно смутившись. Через минуту он продолжил. — Мой мир в машине давно превратился в воплощенный ад. Я мечтал, как сбежать из него, но думал, что это несбыточная мечта. А теперь… Если бы ты был босой девушкой, я бы с наслаждением расцеловал тебе ноги.

— Так тебя тоже… скормили?

Анмай зло рассмеялся.

— Нет. Я был правителем файа, когда они создали первую такую машину. Тогда Уарк, моя родина, не очень отличался от Ленгурьи. Потом я умер. Матрица моей личности пропала и я был мертв — три с половиной тысячи лет. Потом её нашли и размножили, — я далеко не первая копия с неё… Не знаю, как у других, но мне кажется, не всю мою суть удалось записать в матрицу. Было что-то ещё, самое главное — и это получил только первый Анмай. Всё множество последующих оказалось… неполным. Настоящий Анмай давно ушел, исчез — и вместе с ним ушла моя… наша душа. Я чувствую себя лишь его подобием. Это очень мучительно, хотя я вряд ли смогу объяснить… Потом в руки строителей Унхорга попала одна из этих остаточных копий — и меня превратили в сторожевого пса, но я горжусь этой работой. Я хорошо подходил для неё. Они не могли лишь представить, что до про-Эвергета доберется парень, который спросит всесильную машину — чего она хочет? Я имею в виду — чего хочу я. Ладно. Хватит, — Анмай встряхнул волосами, так, что те закрыли глаза. Он отбросил их назад рукой и сказал: