Элари печально смотрел на нее. Он знал, что не сможет справиться с Иситталой — никогда. Даже будь у него в руках пистолет, он бы скорей сам застрелился, но не причинил ей вреда. Но при этом он знал — если она решит убить Усвату, то прежде умрет он сам.

4.

Назавтра Суру разбудил его ещё затемно. Не обращая внимания на спящую в его постели Усвату — сам юноша спал на полу, — он тихо сказал:

— Вчера вечером основная масса беженцев из Байгары вышла на берег залива. Иситтала решила стрелять по ним из форта.

— Атомными снарядами? — они уже шли по улице.

— Только один снаряд. Она надеется, что этого хватит. Остальные — для сурами.

— Но это… это…

— Их там двадцать тысяч — думаешь, мы можем пойти и переколоть их ножами, да? Они стали лагерем в шести милях от порта. Ветер северный. Они тронутся в путь вместе с солнцем и, если подойдут ближе, радиация накроет и нас. Это жутко, но Иситтала тебе уже всё объяснила. У нас нет выхода. Увы.

— А что я должен делать?

Суру пожал плечами.

— Я просто подумал, что ты захочешь посмотреть. Это не очень весело, зато красиво. Я имею в виду взрыв. Ты согласен?

Элари на минуту задумался. Ему не хотелось смотреть, как убивают других людей — или файа, — но он сомневался, что с расстояния в шесть миль увидит что-либо, кроме самого взрыва. А он очень любил взрывы, пожары, огонь — в бедной событиями жизни Айтулари они были самыми яркими из его впечатлений. Увидеть ядерный взрыв… пусть небольшой… какой юноша восемнадцати лет от этого откажется?

Он увидел всё с самого начала — как открыли ворота хранилища, как трактор вывел из них тележку, на которой лежал цилиндрический контейнер с ядерным снарядом (Иситтала решила пока не трогать гаубицу, в форте тоже были шестидюймовые пушки), как процессия двинулась к устью долины. Трактор сопровождала целая вереница машин с воинами, — но сочетание панцирей и луков с грузовиками создавало впечатление маскарада, зачем-то затеянного среди ночи. Рассвет ещё и не брезжил, и за пределами пятен света от фар ничего видно не было.

Добравшись до устья долины, колонна долго взбиралась по извилистой, размытой дождями дороге на крутой склон увала. Машины буксовали в грязи, норовили сползти вбок или вовсе опрокинуться. Элари предпочел пойти пешком и оказался на гребне одним из первых, затерявшись в толпе немногочисленных зрителей, пришедших ещё раньше — в форт, во входной туннель которого закатили тележку со снарядом, его не пустили.

Постепенно рассвело, но утро выдалось пасмурным и хмурым, как всегда. Ночью было холодно, теперь стало ещё холоднее. На горах вокруг Лангпари выпал снег. От увалов на юге до угрюмых пиков на севере небо затянул сплошной покров белесых мутных туч, но на востоке они уже отливали розовым — там солнце начинало пробиваться сквозь облака. Те плыли, казалось, прямо над головой юноши. У его ног виднелись старые, обвалившиеся траншеи, потрескавшиеся, заросшие мхом доты. Ещё ниже по склону тянулись ржавые проволочные заграждения. Кое-где пятна вывороченной земли отмечали новые укрепления, но он на них не смотрел. Всё его внимание обратилось на западный берег отливающего свинцом залива — там виднелся обреченный лагерь беженцев, большое смутное пятно, над которым поднимались тонкие нити белого дыма. Элари пожалел, что у него нет бинокля. Впрочем, он не слишком-то хотел видеть тех, кто сейчас умрет.

Громкие крики отвлекли его — солдаты предупреждали зрителей, что после выстрела пушки надо лечь и закрыть глаза, чтобы свет взрыва не выжег их. Толпа начала расходиться, большинство пряталось в старых укреплениях, лишь Элари и ещё несколько юношей остались наверху. На них никто не обращал внимания — солдаты уже скрылись внутри форта.

Прошло несколько томительных минут. Элари поймал себя на том, что чувствует себя как в театре, перед началом увлекательного спектакля — он не мог осознать до конца трагизм происходящего.

С громовым раскатом, заставив его вздрогнуть, выстрелило одно из орудий форта. Он перевел взгляд на смутное пятно лагеря, чувствуя сильнейшее волнение и начисто позабыв, о чем его предупреждали. Сейчас…

Прошло уже секунд двадцать, но взрыва всё не было. Элари попытался вспомнить, за какое время снаряд пролетает шесть миль, — и в этот миг у моря вспыхнул эллипс слепящего сине-белого пламени, похожего на электросварку. Оно ярко озарило тучи и глаза юноши мгновенно зажмурились от острой, словно удар, рези. Он протер их руками, а потом вновь взглянул на берег — пламя уже погасло и там поднималось плотное серое облако, похожее на кулак. За ним тянулся серо-черный столб пыли и пепла.

Запоздало вспомнив об ударной волне, Элари бросился на землю. Секунд через десять донесся мощный оглушающий удар, воздух упруго толкнул его… и затих, но звук долго перекатывался между горами — за ударом последовал громоподобный раскатистый гул секунд на пятнадцать, а потом ещё два-три сокрушительных эха — это производило впечатление.

Юноша поднялся, напуганный видом грибовидного облака — всё оно стало жуткого черного цвета. Его лохматая шапка неторопливо клубилась. Минут через пять она скрылась в облаках и те сразу сильно почернели — казалось, собиралась страшная гроза. На этом всё кончилось. Неспешно плывущие тучи поглотили гриб, его ножка, оседая, превратилась просто в бесформенную массу сползавшей в море пыли — казалось, на берег залива спустился серый лохматый туман. И всё. Ни пожаров, ни землетрясения. Элари вспомнил, что свет был ярким — но явно не ярче солнечного. Он был разочарован и спустился вниз. Там он столкнулся с Суру — тот хотел подойти к месту взрыва по морю. Юноша решил последовать за ним и легко уговорил сумрачного файа взять его на борт.

Они плыли на сторожевом корабле. Элари всё время стоял на палубе, внимательно разглядывая берег. До него было не меньше мили и уцелевших, если они и остались, отсюда нельзя было рассмотреть.

Пыль уже снесло ветром и они издали увидели пятно оплавленного камня и песка радиусом метров в двести — там всё было выглажено огнем, виднелись лишь потрескавшиеся опалины, комья и брызги застывшего стекла. Даже в свете пасмурного дня оно ярко блестело. Там, куда ударил снаряд, не образовалось кратера — только нечто похожее на блюдце диаметром метров в сорок, с неровной, бугристой поверхностью.

— И это всё? — спросил Элари. Он был уверен, что взрыв проломит хребет, или, по крайней мере, проделает у его подножия новый залив. А тут — просто серо-черные, оплавленные, словно залитые глазурью камни, спекшийся пляж. По обе стороны от выжженного пятна ещё метров на сто тянулись поваленные и тлеющие заросли — но это было всё.

— Три килотонны. Но, — Суру навел на берег счетчик радиации, — там две тысячи рентген. Я не стал бы даже подходить к этому пятну. А сурами вряд ли знают о радиации. Жаль лишь, что она убивает не мгновенно. Неплохо было бы создать перед Лангпари радиоактивный пояс, но у нас слишком мало снарядов. Придется стрелять прицельно, лишь по скоплениям врага…

Корабль приблизился к побережью. Все по очереди смотрели на берег в бинокль. Когда очередь дошла до Элари, он жадно схватил его, наводя на самый край зоны опустошения. Лучше бы он этого не делал.

5.

На берегу лежал сплошной слой обгорелого тряпья. Элари не сразу понял, что это трупы. Потом он увидел вытекшие или вылезшие из орбит глаза, висящие на ниточках — нервах, сгоревшие на головах волосы, кожу, свисающую лохмотьями. Большинство из этих жутких созданий лежали, но другие шевелились… или ходили… весь берег был полон этих корчащихся фигур. Ничего страшнее юноша в своей жизни не видел. Он чуть не уронил бинокль за борт, а потом его стало долго и мучительно рвать.

— Они же ваши! — крикнул он, когда Суру оттащил его от борта. — Ваши родители! А вы убиваете их! Вы…

— Хватит! — Суру пару раз ударил его по щекам. Острая боль привела юношу в себя. — Я сам это знаю! Но нас отрывают от родителей в семь лет — мы не можем любить их так же, как вы. И потом, мы — будущее, они — прошлое. Что выбрать? Для эволюции тот, кто оставил потомство, уже просто не существует. Его уже нет в потоке жизни, понимаешь? Но мне кажется, — теперь он говорил очень тихо, — что есть вещи, которые нельзя делать никому. Говоря по-старинному, все мы навлекли на себя проклятие. Страшное проклятие. И я не думаю, что кто-нибудь из нас спасется. В Лангпари не осталось невинных.