— Касси, — прошептал он. — Прости.

Я кивнула. И поверила ему, вынуждена была поверить.

— Этого больше никогда не случится, — пообещал Алекс.

Он положил голову мне на колени, и мои руки помимо воли начали гладить такие знакомые волосы, уши, подбородок.

— Знаю, — ответила я.

Но когда я произносила эти слова, перед моим взором предстала картинка штормов, что бушуют на Среднем Западе, сметая привычный мир и оставляя после себя, словно принося в жертву, радугу, которая заставляет человека забыть о случившемся ненастье.

—  Что важно знать о природе костей, — вещала я морю лиц в лекционном зале, — так это то, что они не всегда были такими, как мы себе представляли.

Я вышла из-за кафедры и подошла к демонстрационному столу, который установила перед началом лекции по антропологии. Мы уже почти два месяца изучали предмет, и я изо всех сил старалась передать студентам все необходимые знания, которые обязательно понадобятся им в конце семестра, когда мы выедем на место раскопок.

—  Когда мы находим кость, то предполагаем, что это что-то крепкое и статичное, хотя на самом деле раньше кости были такими же живыми, как и другие ткани тела.

Я прислушивалась к скрипу ручек по линованным тетрадям и перечисляла свойства кости как живого организма.

—  Кость может расти, ее может поразить болезнь, она может восстанавливаться. И кости приспосабливаются к нуждам определенного человека. — Я взяла со стола два фрагмента бедра. — Например, кости становятся крепче, чем необходимо. Вот это бедро тринадцатилетней девочки. Сравните его ширину с шириной другой кости, которая принадлежала олимпийскому тяжелоатлету.

Мне нравилось читать эту лекцию. Отчасти из-за сенсационных демонстрационных образцов, отчасти потому, что она развеивала большинство предрассудков, которые были у студентов о костях.

—  Кости, как и мел, состоят из органических материалов. Это органическая цепочка волокон и клеток, в которых содержатся неорганические вещества, например фосфат кальция. Именно комбинация этих двух компонентов делает кости устойчивыми к внешним воздействиям и твердыми.

Краешком глаза я замечаю стоящего в дверях Арчибальда Кастера. В прошлом году он попенял мне на то, что я отношусь к науке, как к истории из таблоида «Нэшнл инкуайрер». Я возразила, что трактат о природе кости слишком сухой, чтобы в течение часа удерживать внимание студентов, не говоря уже о том, чтобы заинтересовать их антропологией. После пожертвования Алекса у Кастера не хватало духу критиковать мои методы обучения или дать мне другой курс. Я, наверное, могла бы читать лекцию голой и не получила бы взыскания.

Мой блуждающий взгляд остановился в глубине лекционного зала, как раз под скрещенными на груди руками Кастера. На студенте, сидящем в наушниках, двух перешептывающихся девицах и Алексе.

Иногда он приходил на мои лекции — он говорил, что просто изумлен моими обширными познаниями. Он всегда проскальзывал в аудиторию после начала лекции, чтобы не привлекать внимания; обычно на нем были темные очки, словно ему было что скрывать. Большинство студентов знали, что я замужем за Алексом, — думаю, некоторые выбрали этот курс только затем, чтобы посмотреть на меня или в надежде увидеть Алекса.

Я посмотрела прямо на мужа, он снял очки и подмигнул мне. Когда приходил Алекс, я чувствовала себя в ударе. Наверное, в некотором роде я играла для него.

—  Сейчас вы увидите, сколько в кости органических соединений. Погрузим ее на время в кислоту. Она растворит соли, оставляя органический материал в том виде, в котором он пребывал до погружения. Но, — добавила я, доставая малоберцовую кость из стеклянного сосуда, в котором она лежала в кислоте, — как только вымоются соли, кость станет чрезвычайно пластичной.

Я взялась за оба конца длинной кости, которая провисла посредине, а потом завязала ее в узел.

—  Ни фига себе! — прошептал первокурсник на первой парте.

Я улыбнулась студенту.

—  Именно так я и подумала, — призналась я. Взглянула на часы, вернулась за кафедру и начала собирать свои записи. — Не забывайте, в следующий четверг — контрольная.

Кастер ушел, и студенты поспешили по проходам в коридор. Обычно после лекции слушатели толпятся возле демонстрационного стола, трогают желеобразные кости, развязывают их, ощупывают края. Раньше я отвечала на вопросы и позволяла им оставаться у столика столько, сколько они хотят. В конце концов, антропология — это практическая дисциплина, где главным инструментом являются руки.

Но в этом году, невзирая на восхищенное внимание аудитории, казалось, никого кости не заинтересовали, хотя я ни на йоту не изменила лекцию. Я молча начала убирать со стола, заворачивая образцы костей в мягкую вату. Неужели я теряю сноровку?

Я подняла глаза, помня, что меня ждет Алекс, и увидела плотное кольцо студентов, которые окружили его, протягивая конспекты по антропологии для автографа.

Я побледнела. «Подожди! — хотелось воскликнуть мне. — Они мои!» Но слова застряли в горле, а когда утих первый приступ гнева, я поняла, что мне не к чему ревновать. Алекс не намеренно собрал их вокруг себя, и даже если бы его не было в аудитории, нет никакой гарантии, что кто-нибудь из студентов подошел бы к столу посмотреть на мои образцы.

Он протиснулся мимо студентов и встал, засунув руки в карманы, у стола, где в переносных ящиках лежали кости.

—  А когда кость превращается в окаменелость, соли растворяются в почве? — громко спросил он.

Я засмеялась, потому что точно знала, что он делает.

—  Конечно, — ответила я.

—  В таком случае, почему никогда не обнаруживали таких мягких костей, как эта?

Он дотронулся до завязанной узлом кости. Двое студентов вернулись по проходу, встали по обе стороны от Алекса и коснулись экспоната в тех местах, где секунду назад лежали пальцы Алекса. К ним присоединились еще несколько студентов.

—  Во-первых, для этого понадобятся столетия. Но даже если уровень кальция снижается, это происходит не настолько резко, поэтому кости обычно сохраняют свою форму. Разумеется, случается, что климат и состав почвы подходящие… — я роюсь в наполовину сложенной коробке,— … и встречается что-то подобное. — Я достаю челюстную кость, датируемую железным веком, обнаруженную в торфяном болоте в Ирландии, которая изогнута в форме жареного пирожка. — Из-за костей, которыми была придавлена именно эта, она и приобрела подобную форму.

Когда подушечки десятков пальцев коснулись костей, которые я принесла, поверх голов студентов я поймала взгляд Алекса. Он на самом деле умел задавать правильные вопросы. В действительности, если бы он не был таким хорошим актером, то стал бы великолепным антропологом. Он зашел за стол и обнял меня за талию. Как по сигналу, студенты подняли головы и, перешептываясь, потекли ручейком из аудитории.

—  С юбилеем. — Алекс нежно меня поцеловал.

Я не закрывала глаза. Вокруг нас в льющемся из окон свете кружились пылинки.

—  С юбилеем, — ответила я. Потом разорвала кольцо его объятий и принялась аккуратно заворачивать экземпляры, которые разглядывали студенты. — Дай мне убрать, и можем идти.

Он обхватил меня за плечи и притянул к себе.

—  Хочу провести эксперимент, — негромко сказал он. — Согласна?

Я кивнула и увидела, как он наклоняется, чтобы снова меня поцеловать. Его губы двигались у моих губ, заставляя меня шептать. Когда поцелуй стал более страстным, Алекс обхватил мою голову, чтобы я не вздумала улизнуть.

К тому времени, как Алекс оторвался от меня, я уже почти лежала на нем и с трудом понимала, где нахожусь.