Я повторил свое обещание хранить верность и преданность царю. И сдержал его. Защитить фараона можно было только одним способом: оставив его в Ахетатоне. Тийя могла убедить кого угодно, но переубедить Эхнатона ей не удалось.

Она покинула Ахетатон, умирая от страха. Когда над городом сгустилась туча, я убедился, что новый бог неспособен защитить себя, не говоря о своем любимом избранном царе. Мы пили горечь отрезанности от страны; со всех сторон нас окружала смерть. Но фараон не колебался. Наоборот, казался настроенным еще более решительно. Пламя его духа отказывалось гаснуть.

— Мой Бог никогда не покинет меня, — продолжал твердить он. Я видел лицо Эхнатона, сиявшее от воодушевления, и все сильнее убеждался, что он безумен. С виду могло казаться, что речь идет о религиозной битве, но на самом деле это был острый припадок безумия, охвативший мозг человека, который родился с клеймом на лбу.

А потом прибыл верховный жрец и сделал нам последнее предупреждение. Он крепко сжал мою руку и сказал:

— Хоремхеб, ты человек, обладающий множеством достоинств. Облегчи свою совесть, сбрось с себя бремя и сделай то, чего от тебя ждут.

Признаюсь тебе честно, меня восхитил этот человек, поднявшийся над желанием отомстить и пытавшийся избавить страну от новых бед.

Мы попросили у царя аудиенции. Встреча получилась трудная, болезненная и грустная. Все выглядело так, словно мы нарушали клятву верности человеку, который не знал ничего, кроме любви, человеку, который создал из искры безумия чудесную мечту и хотел только одного: разделить ее с нами. Я посоветовал ему издать указ о свободе вероисповедания и немедленно разработать план защиты границ империи от внешнего врага. Выслушав отказ, я предложил фараону отречься от престола и полностью посвятить себя религиозному призванию. Мы дали ему время на раздумье. Затем он назначил Семнехкара своим соправителем. Царь продолжал стоять на своем даже тогда, когда его покинула Нефертити. Поэтому мы тоже решили оставить его и заключить мир с его врагами во имя сохранения единства страны. Мы приняли это решение только тогда, когда получили гарантии, что никто не причинит зла ни Эхнатону, ни его жене. Я присягнул новому фараону, Тутанхамону. Это был последний эпизод величайшей трагедии в истории Египта. Ты сам видишь, что сделало со страной безумие одного человека.

Наступило молчание, которое обычно означает конец аудиенции. Я начал собирать свои приспособления для письма [31], готовясь уйти. Но тут мне пришло в голову задать вопрос:

— Как вы думаете, почему она покинула его? Я имею в виду Нефертити.

Он ответил без промедления:

— Должно быть, она поняла, что безумие фараона угрожает ее собственной жизни, и ушла из дворца, чтобы спастись.

— Но тогда почему она осталась в городе? Почему не уехала из Ахетатона вместе с вами?

— Была уверена, что жрецы считают ее виновной в преступлениях мужа, — насмешливо сказал Хоремхеб.

Пожимая ему руку на прощание, я спросил:

— Как он умер?

— Природная слабость делала его неспособным перенести поражения. Когда Эхнатона оставил его бог, вера фараона поколебалась. Он проболел несколько дней и умер.

— Начальник, как вы узнали о его смерти? — слегка помешкав, спросил я.

— Я сказал все, что должен был сказать, — непреклонно ответил он.

Бек

Я встретился со скульптором Беком в его доме, расположенном на одном из нильских островов, в двух милях к югу от Фив. Он жил в добровольном изгнании, в маленьком, но изящном домике, стоявшем в середине его скромной фермы. По всеобщему признанию, Бек был самым талантливым скульптором в стране, но когда страна начала отстраиваться после войны, его не привлекли к работам — в отличие от многих других. Бек был известен преданностью своему бывшему царю. Его самого часто обвиняли в ереси. Этому высокому, стройному, смуглому, полному сил мужчине не было и сорока, но его взгляд переполняла печаль. Он приветствовал меня теплой улыбкой и раскрыл рекомендательное письмо, полученное мною от отца. Закончив чтение, Бек приступил к рассказу:

— Когда Эхнатон покинул этот свет, вместе с ним исчезли красота и мир; ни краски, ни музыка больше не доставляют мне удовольствия. Впервые я увидел его, когда был еще мальчиком и овладевал основами профессии в школе моего отца Менна, скульптора Аменхотепа III. Однажды нашу школу посетил юноша, которого несли в паланкине. Отец шепнул мне:

— Это наследник престола.

Я увидел подростка примерно моего возраста — тоненького, хрупкого, скромного, но с пронизывающим взглядом. Он смотрел на резец и камень с таким восхищением, словно те были чудом. Мальчик пришел посмотреть и поучиться; он общался с нами так дружелюбно, что скоро мы забыли о его принадлежности к царскому роду. Он продолжал регулярно посещать школу, и мы стали друзьями. Эта дружба доставляла мне огромное счастье. Отец гордился нашим близким знакомством и дал нам свое благословение.

— Сынок, Эхнатон — мальчик, обладающий мудростью взрослого мужчины, — часто говорил он.

Так оно и было. Даже верховный жрец Амона признавал его мудрость и зрелость, необычные для столь раннего возраста. Жрецы объясняли ее тем, что Эхнатоном владела некая злая сила. Это неправда, Мериамон. Злая сила обитала в душах самих жрецов. Мой царь не ведал зла. Возможно, в этом и заключалась его трагедия. Однажды в дни нашей юности отец вместе с помощниками высекал статую для царя Аменхотепа III, а Эхнатон следил за их работой.

— Мастер Менн, — сказал он, — я вижу, ты придерживаешься традиционного стиля. Лично я нахожу его отталкивающим.

— Традиции — это большая сила, ваше высочество. Они помогают преодолевать время, — с гордостью ответил мой отец.

— Новая красота приходит с каждым рассветом! — пылко воскликнул Эхнатон. Потом он повернулся ко мне. — Бек, друг мой, эта статуя может стать прекрасной, но правдивой она не будет. Где правда?

Эхнатон жил для правды и умер за нее. С самого раннего возраста его вдохновляло все мистическое, словно он был порождением чистой духовности. Однажды он сказал мне:

— Бек, я очень люблю тебя. Если ты станешь мастером своего дела, то когда я займу трон, поручу тебе все искусство и архитектуру.

Правда состоит в том, что я обязан Эхнатону всем — как в религии, так и в искусстве. Сначала он научил меня вере в Атона, потом показал путь к Единственному Богу. Когда я услышал, с какой верой и любовью он читает стихи, моя душа наполнилась миром:

Однажды по дороге из каменоломни в школу я сказал Эхнатону:

— Мой царевич, я верю в твоего бога.

Он был вне себя от радости.

— Ты мой второй обращенный после Мери-Ра; но врагов у нас будет достаточно.

Позже я узнал, что в то же время к числу почитателей Атона присоединилась Нефертити, еще жившая во дворце своего отца. Эхнатон время от времени жаловался мне на трудности, с которыми ему приходится сталкиваться из-за своей веры. Постоянное пребывание в оторванной от мира каменоломне не мешало мне быть в курсе происходившего.

Основам профессии меня научил отец, но духовность я получил от Эхнатона. Он посвятил себя правде — как в жизни, так и в искусстве. Именно поэтому он сердился на тех, кто вел суетную жизнь и слетался на любой пир, как вороны или стервятники.

— Бек, — однажды сказал мне он, — не позволяй, чтобы во время работы тебе сковывали руки учения мертвецов. Пусть твой камень станет вместилищем правды. Именно Бог создал все, поэтому будь верен ему в своих созданиях. Не позволяй, чтобы на твою работу влияли страх или алчность. Когда ты изваяешь мою статую, пусть на моем лице и теле будут видны все изъяны; красота твоего изделия будет заключаться в его честности.