„Надо же… „Три шляпки“… — подумал Принц. — Я и не знал, что в наших краях есть такая станция“. Окно в тамбуре было покрыто снежными узорами, и Принц начал выдувать в нем круглое пятнышко, а потом припал к нему глазом…
И увидел Принцессу! Он сразу узнал ее! Да, да, он ни за что бы не спутал ее ни с одной девушкой в мире! Эти голубые глаза, которые он сто раз видел во сне, эта приветливая улыбка и эти нежные руки. А главное: из-под клетчатого теплого платка выглядывали две старомодные косички с алыми лентами. Да, да — это была Принцесса! Она стояла одна-одна-одинешенькапосреди снежных заносов и смотрела на поезд. Ветер развевал ее юбку, трепал платок и ленты на косичках.
„Это она! Как хорошо, что я вышел в коридор! — подумал Принц. — Но как же холодно!“ Принц побежал в купе за мантией и шляпой. Пока он одевался, поезд дрогнул один раз, другой. А потом медленно тронулся с места. Принц бросился в тамбур и толкнул металлическую дверь. Она была закрыта. Тогда Принц во весь дух помчался по вагонам, время от времени выглядывая в окна. Он видел, что и она заметила его и тоже узнала. Она встрепенулась и, теряя тяжелые ботинки, побежала за поездом. Принц перебегал из вагона в вагон, но двери везде были надежно закрыты. Наконец Принц добрался до последнего вагона. Дальше бежать было некуда! Он припал к окну и в отчаянии смотрел, как Принцесса бежит по заснеженной равнине, а алые ленты слетают с ее кос.
Поезд снова распевал свою нехитрую песенку. В купе укладывались спать. Принц забрался на верхнюю полку и закрыл глаза. „Ничего, я скоро вернусь и заберу ее“, — подумал он, засыпая.
Утром Принца встречала шумная свита. Его подхватили, закружили, стиснули в объятиях, повели к белому лимузину.
— Мне нужно… Я должен… — бормотал Принц, сопротивляясь. Но его никто не слушал. В королевском дворце его ожидал пир, несколько встреч с послами, визиты пяти красавиц, мечтающих стать его подругами, и урок танцев.
„Ничего, поеду завтра!“ — решил Принц, садясь в лимузин. Весь день он вертелся как белка в колесе. Наконец наступила ночь, и его оставили в покое.
„Завтра незамедлительно возьму билет и поеду на ту станцию, — думал Принц. — Кстати, как она называется? Три улитки? Три зонтика? Три медведя?..“ Он уснул, так и не вспомнив названия.
С тех пор пролетели месяцы…
Каждый день Принца ждали новые балы, встречи и приемы.
Каждый вечер он пытался вспомнить название маленькой станции.
Каждую ночь ему снился один и тот же сон: фигурка с золотистыми косичками посреди заснеженной равнины. Ветер дергает ее за платок, играет алыми лентами, сбивает с ног. А он, сильный и решительный, вышибает двери, соскакивает на полном ходу с поезда, бежит ей навстречу, широко раскинув руки, и ему совсем не холодно в тонкой кружевной сорочке…»
Порывшись в других письмах, мы написали о беседе двух кружек, о морковке, которая вообразила себя женой кролика, о шерстяной нитке, полетевшей вслед за ветром, о медведе, который стал кондуктором в троллейбусе, о продавщице мороженого, которая родила почтовый ящик, о…
Я с сожалением заметила, что писем больше нет.
Но за окном уже на полную катушку светило солнце. А мои глаза были будто свинцом налиты. Я мысленно вставила в них спички и сгребла все написанное. Пусть оценивает!
Душ. Прозрачный балахон. Круассаны — в мусорном пакете. Все, как всегда. Пошла.
5
Пока спускалась вниз, китайские воздушные колокольчики в моей голове превратились в военный набат и пытались проломить висок. В стекле картины отразилось мое лицо — оно было помятым и пожелтевшим, как простыня в третьеразрядном доме терпимости.
Если мсье сегодня задаст свой коронный вопрос — о том, как мне спалось, — ему не позавидуют и раки, которые где-то зимуют!
Я вошла в обеденный зал. Как всегда, старик сидел во главе длинного стола. Мне так хотелось спать, что показалось — пока дошла, одолела километров пять. В одной руке держала кувшин с вином, под мышкой — письма.
Стала за спиной, мастерски (ведь уже научилась) наклонила хрустальный кувшин, и… большое красное пятно расползлось по белоснежной скатерти.
Рука, как оказалось, хорошенечко дрожала. Мсье, как воспитанный человек, и глазом не моргнул. Промокнув салфеткой колени, переместился на другой стул и сказал:
— Сегодня у меня ответственный день, это знак, чтобы я не пил.
— Видите, мсье, я и тут вам угодила… — сказала я.
— Садитесь, госпожа Иголка! Вы едва держитесь на ногах.
— Да. Я не сплю уже вторые сутки! — гордо сообщила я. — То читаю, то пишу. И ничего в этом не понимаю. Нельзя ли мне поменяться местами с матушкой Же-Же? Я бы вам сварила борщ…
— Да, вид у вас нездоровый, — сочувственно покачал головой мсье. — Но, поверьте, скоро у вас будет прекрасный сон и хороший аппетит.
Он протянул руку, указывая на листки под моей мышкой:
— Вижу, что вы потрудились…
Я протянула ему письма. И сложила руки на коленях. Не очень-то приятно, когда тебя вот так экзаменуют.
Я налила себе остатки вина и наблюдала, как мсье погрузился в чтение.
Не была уверена, что это — именно то, на что он рассчитывал.
Интеллектуальные пытки продолжались минут сорок. Затем он оторвался от бумаг и посмотрел на меня.
И его лицо снова поплыло перед глазами, как тогда, в первый раз. Глаза, эти маленькие «земные шарики» с параллелями и меридианами, засветились молодостью и снова застлались туманом. Я почувствовала укол в сердце: оказывается, я привыкла к нему, не просто привыкла — полюбила. Как жить потом без этих насмешливо-ласковых глаз и убийственной иронии? Потом я подумала: хорошо, что в контракте не указаны даты!
А еще подумала: собственно, что это за настроение, почему оно такое, будто я сижу на собранных чемоданах!
Мсье Паскаль прервал долгую паузу:
— Ну вот видите, хитрунья, а говорили, что это — не ваш блокнот…
Я ожидала всего что угодно — только не этой фразы!
От неожиданности выплеснула на свою шифоновую накидку остатки вина. Снова — кровавое пятно… Уже второй раз…
Я выхватила из рук мсье бумаги и, не сказав ни слова, выскочила из комнаты. Я бежала по лестнице, как безумная. И — будто оставалась на месте, ноги стали ватными. Или это чертова лестница растягивались передо мной! Портреты, кабаньи и оленьи головы, рога, ружья, канделябры, опять — портреты. Один виток закончился, я едва ползла по второму, и в голове моей звенели колокольчики. Наконец добралась до комнаты, стала выдвигать все подряд ящики. Куда я его засунула? Ага. Вот. Есть…
Я села на кровать и отдышалась. Разложила свою писанину. Раскрыла зеленый блокнот на середине… Впилась взглядом сначала в одно, потом в другое… Голова раскалывалась. Это была уже не голова, а яйцо, которое изнутри долбил цыпленок: цок-цок-цок. Сейчас развалится и из него появится монстр-мутант. Я заплакала. Море размывало строки — в одном и другом.
Одинаковые строки! С похожим наклоном, с загогулистой «а», с широким и незамкнутым «о», с кривой черточкой над «й»… Чтобы заметить это, не надо быть криминалистом!
Я перекатилась по кровати, и красные пятна от вина на моей накидке отпечатались по всей простыне. Я валялась как выпотрошенная рыба в собственной крови. И ничего, совсем ничего не могла понять.
Сколько это продолжалось? Час? Два?
Я еще раз полистала блокнот… Потом решительно встала, натянула старые джинсы, которые с трудом нашла под охапкой местных шмоток. Хорошо, что не выбросила футболку, в которой приехала. Я пыхтела, как поезд, набирающий скорость. Я больше не позволю издеваться над собой!
Видно, здесь все же установлены камеры наблюдения, и это милое шоу транслируется на весь мир. И то, как я стригу ногти, и… все такое прочее. С Иваном… А потом идет реклама: «Зубная паста „орал-би“ — лучшая в мире!»… Как остроумно! Ненавижу!
Я хлопнула дверью так, что за ней что-то упало. Возможно, соскользнул с окровавленной кровати тот зеленый блокнот… Или рыбьи кишки с бриллиантовым обручальным кольцом внутри.