Моника так растерялась, что не могла произнести ни слова, только смотрела на эту целующуюся парочку, судорожно сжимая в руках сумочку. Девушка, что-то почувствовав, оторвалась от Майкла и обернулась.

— Эй, а ты кто? Я тебя не знаю. — Она была совершенно пьяна и говорила с трудом. — Иди к нам, втроем веселее, правда, мой сладкий?

— Не надо никого, — пробормотал Майкл. — Надоели все, убирайтесь!

Он встал так резко, что девушка почти упала, но успела ухватиться за его плечо.

— Что с тобой? — пересохшими губами прошептала Моника.

— Я пьян! — гордо возвестил он, покачиваясь на месте с закрытыми глазами. — Очень много вина.

— Он богатый, — доверительно пояснила девушка. — Мы были в клубе, а он говорит, мол, поехали ко мне, а то скучно. Ну, мы расселись в такси... — Она пошатнулась и громко рассмеялась. — Пойду в дом, там танцы.

Моника с ужасом смотрела на Майкла, не веря глазам. Во что он превратился? Она с опаской приблизилась и коснулась его плеча.

— Это я, — сказала она тихо. — Я вернулась.

— Вот... Уже мерещится... — Он покачал головой и хитро улыбнулся. — Маленькое привидение моей сестренки.

— Подожди!

Но Майкл, не замечая ничего вокруг, удалялся в сторону дома неуверенными шагами, раскачиваясь из стороны в сторону и бормоча что-то несвязное о галлюцинациях, виски, бледных тенях и почему-то об Офелии.

Моника не могла больше здесь оставаться и бросилась к выходу, даже не оглянувшись. Острая жалость пронзила ее — как опустился Майкл! Он перестал быть похожим на того, любимого, он даже не узнал ее. Или не захотел узнать? Она брела по улице, ничего не замечая вокруг, и чувствовала не отвращение, нет, а раскаяние. Неужели это произошло по ее вине?

Может ли быть, что на Майкла так повлиял ее отъезд. Или измена? Ведь она изменила ему, пусть только телом, но изменила, причем с первым попавшимся мужчиной, к которому не испытывала ничего. Два года она старалась не вспоминать о Билле, о его прикосновениях и тяжелом дыхании. Теперь же ей стало так противно, что замутило от отвращения. Как она могла? Наверное, на нее нашло какое-то помрачение, иначе чем объяснить, что она отдалась этому чужому человеку, с которым ее связывало лишь случайное знакомство? Она хотела причинить боль Майклу? Похоже, это удалось.

Мир Моники снова рушился. Дойдя пешком до отеля, она поднялась к себе и набрала номер Дайаны. Та всегда была в курсе всех событий и могла рассказать, что здесь происходило.

— Девочка моя, с возвращением! — радостно закричала она, едва услышав знакомый голос. — Ты очень вовремя приехала. Ты уже была у Майкла?

— Нет, — соврала Моника, — я недавно прилетела.

— Он совершенно потерял над собой контроль! Ведет себя ужасно, постоянно приводит к себе какие-то компании и пьет с ними до утра. Кошмар! Неужели он тебе ничего не писал?

— Нет, — повторила она.

— Надо что-то делать! Завтра увидимся, хорошо? А сейчас мне надо бежать, меня пригласили к мистеру Дэвидсону на карнавал, представляешь?

Моника положила трубку. Что ж, хотя бы Дайана не изменилась за это время и осталась верной себе: радушие пополам с равнодушием. В сущности, никому не было до Майкла дела: его состояние служило лишь поводом для сплетен и притворно сочувственных вздохов. В этой ситуации не на кого было рассчитывать, и Моника поняла, что пойдет на все, но не позволит Майклу скатываться все ниже и ниже по наклонной плоскости.

Поспав урывками, утром она снова отправилась к нему. Дверь была не заперта, На полу валялись обрывки бумаги, ленты серпантина, пустые бутылки. А ее любимый спал на диване, так и не раздевшись, уткнувшись лицом в подушку. Моника присела рядом и взяла его за руку.

— Просыпайся, — негромко сказала она.

Он что-то недовольно пробормотал и попытался повернуться на другой бок. Но она была настойчива.

— Майкл, хватит спать.

Он открыл глаза и недружелюбно посмотрел на нее. Потом зажмурился, потер лицо ладонями и недоверчиво спросил:

— Это ты?

— Да. Я прилетела вчера и заходила, но...

— А я уже испугался, что начались галлюцинации, — перебил он и неуверенно добавил: — В холодильнике должно быть пиво. Ужасно болит голова.

— Нет. — Моника решительно встала, преграждая ему дорогу. — Достаточно. Я сварю тебе кофе, а потом мы поговорим. Кстати, надо позвонить миссис Перкинс, пусть придет и займется уборкой.

— Я ее выгнал, — со вздохом сказал Майкл.

— Почему? Она же проработала у вас пятнадцать лет!

— Я был не в себе. Впрочем, это не важно. Хорошо, что ты вернулась.

— Да. — Моника обняла его, заглянув в глаза, — под набрякшими веками они по-прежнему светились чистой синевой. — Я вернулась, хоть и не собиралась. И теперь я займусь тобой всерьез.

Самым трудным оказалось избавиться от новых приятелей Майкла. Они еще долго приезжали по ночам, но Моника наняла охрану, и скоро эти посещения прекратились. Она пыталась узнать, почему он вел такую жизнь, но не получила ответа ни на один из своих вопросов.

Майкл стал очень замкнутым и молчаливым, часами сидел в саду и смотрел на небо, откинувшись в шезлонге. Что бы ни предлагала Моника, он от всего отказывался с вежливой улыбкой — никаких ресторанов, вечеринок, казино. Он словно бы наказывал себя за что-то. Зато вообще перестал пить. Он всегда был такой — бросался из крайности в крайность и никогда не мог найти золотой середины.

И по-прежнему не обращал внимания на Монику. То есть он, конечно, был очень мил, но держал себя так, как будто она была посторонним человеком. Переехав из отеля в дом, она еще надеялась, что сможет повернуть время вспять и возвратить их доверительные отношения. На большее, похоже, рассчитывать уже не приходилось.

И Моника смирилась — на сей раз с ролью сиделки. Завтрак в саду, чтение вслух, обед, прогулка по набережной, ужин, телевизор, сон. Размеренная жизнь, как в больнице, где дни тянулись бесконечной одинаковой чередой. И она бы согласилась с таким существованием, если бы чувствовала от Майкла хоть какую-то отдачу. Но он походил на глыбу льда, и все было безнадежно.

Последним ударом стали дошедшие до Моники — не без помощи Дайаны, конечно, — слухи. Начали говорить о том, что мисс Брэдли ухаживает за своим сводным братом с одной лишь целью — завладеть его деньгами. Мало того, говорили и о том, что она всячески пытается его соблазнить, держит при себе и никуда не выпускает, опасаясь, что он найдет себе нормальную девушку из порядочной семьи, с которой можно без стыда вступить в брак.

Моника была потрясена — такого поворота событий она никак не ожидала. Она рассказала обо всем Майклу, но он только пожал равнодушно плечами.

— То есть ты согласен? — спросила она настойчиво.

— Не знаю, ничего не знаю. — Он старался не смотреть ей в глаза. — Но юрист сказал, что с моего банковского счета исчезают деньги.

Моника побледнела.

— Ты думаешь, я ворую твои деньги?

Майкл молчал, а она словно окаменела. Он, ее любимый человек, ради которого она была готова на все, ей не доверяет. Сердце вдруг пронзила резкая обжигающая боль, она покачнулась, схватилась за спинку стула.

— Ты могла бы просто попросить у меня денег, я бы с радостью поделился.

Моника оказалась в ужасном положении — оправдываться было бессмысленно, да она и не собиралась унижаться. А уйти сейчас и навсегда — значит признать свою вину. Безвыходная ситуация.

Она подождала еще, но Майкл по-прежнему равнодушно смотрел куда-то в сторону. Ей стало страшно, но мысль работала: подделать подпись на чеке, хорошо зная почерк владельца, не так уж и сложно. А в доме в последнее время бывало столько разных людей: вполне возможно, что кто-нибудь из них, воспользовавшись случаем, украл какие-нибудь бумаги.

— У тебя больше ничего не пропадало? — спросила Моника.

Терять ей было нечего, а оставаться навсегда с пятном позора — нет уж, увольте.

— Не знаю.

— Пожалуйста, сходи и посмотри.

— Да зачем? — Майкл лениво потянулся. — Все документы лежат в сейфе, а код знаю только я.