Спустя два дня (30 июля) он издал грамоту, обращенную не к митрополиту только и епископам, но и ко всему православному духовенству, которою отзывался как на эту, так и на некоторые другие их просьбы. Сказав о том, что он "часто" напоминал духовным греческого закона, особенно старшим, стараться о соединении в его владениях последователей греческой веры с римлянами и что наконец митрополит и все епископы единодушно положили соединиться с Римским Костелом и подчиниться папе, с сохранением только своих таинств и обрядов, король объявлял владыкам свою признательность и с своей стороны давал им и всему духовенству за себя и за своих преемников торжественное обязательство: а) не придавать никакой силы и значения неблагословениям и проклятиям, какие вздумали бы патриархи присылать в своих грамотах на духовенство и владык, принявших унию, и даже не пропускать таких грамот в пределы Литвы и Польши; б) не отнимать ни у кого из владык до самой их кончины их кафедр и церковных имений; в) уравнять русское духовенство в правах и вольностях с духовенством римским, согласно с грамотою короля Владислава, данною после Флорентийской унии, так как эту самую унию и принимает теперь русское духовенство. Еще чрез два дня (2 августа) король издал новую грамоту, в которой высказывал обещание исполнить не некоторые только, а все просьбы, изложенные в известных нам артикулах, или условиях, унии, которые представлены были ему Потеем и Терлецким от имени митрополита, епископов и всего духовенства. Исполнение этих просьб, перечисляемых в грамоте, должно было последовать, по словам короля, тотчас как окончательно состоится уния; только о двух просьбах он выразился не довольно решительно. "О месте в сенате (для митрополита и владык), - говорил король, - мы обещаем рассудить с панами радами нашими и с чинами Речи Посполитой, так как это дело принадлежит власти сейма… А чтобы монастыри и церкви русские не были обращаемы в костелы, это в наших королевских имениях мы запретим, но в имениях шляхетских сделать того не можем".

Надобно заметить, что Потей и Терлецкий по прибытии в Краков, если еще не прежде, разделили врученные им владыками артикулы, или условия, унии на две части: особо изложили те условия, которые подлежали рассмотрению короля, и представили королю и особо - те, которые подлежали рассмотрению папы, и представили папскому нунцию, находившемуся в Кракове. Король с своей стороны отвечал на эти условия, как мы видели, грамотою от 2 августа. А папский нунций прислал свой ответ Потею и Терлецкому еще 1 августа. В ответе нунций удостоверял, что просьбы русских владык, которые касаются догматов, как выраженные согласно с католическою верою и определениями Флорентийского Собора, папа, без сомнения, примет и одобрит и что он наверно уступит и по остальным просьбам, относящимся к праву человеческому, если найдет их не противоречащими католической вере и согласными с здравым разумом.

Объявив свое согласие на условия унии, предложенные владыками, король полагал, что пора отправить избранных депутатов с этими условиями и к Римскому первосвященнику. Поэтому разрешил, 28 июля, Кириллу Терлецкому отдать в аренду для покрытия путевых издержек все церковные имения Луцкой епархии на двадцать лет, хотя с тою же целию в прошлом году уже отдано было имение Водирари на сорок лет, и в тот же день подписал приказ в суды и уряды земель Волынской, Русской и Подольской, чтобы судебные дела, касающиеся Потея и Терлецкого, были приостановлены до их возвращения из Рима. А Потею и Терлецкому велел ехать домой и готовиться в дальнюю дорогу, с тем чтобы они возвратились в Краков не позже как через четыре недели. В последовавшие затем четыре недели и вообще во все время до поездки Потея и Терлецкого в Рим ни митрополит со владыками, ни князь Острожский, ни сам король не оставались недеятельными по отношению к унии.

Митрополит прислал в Вильну указ (от 12 августа), которым требовал своего наместника, протопопа Ивана Парфеновича, и всех виленских священников к себе в Новогродок на суд через полтора месяца, а до того времени запрещал всем им священнослужение за то, что они вместе с некоторыми мещанами виленскими бунтовали и делали протесты против своего архипастыря, возмущая народ. И в Вильне действительно во всех православных церквах на шесть недель прекращено было богослужение: доказательство, что не одни священники виленского Троицкого братства с братским дидаскалом Стефаном Зизанием, но и все вообще виленское духовенство восставало на Рагозу за его измену православию. Разразившись таким гневом на своих подчиненных, митрополит от того же 12 августа писал к князю Острожскому, по-видимому, с глубокою скорбию и смирением: "Я не в силах достаточно оплакать, пока жив буду, нынешнего горестного состояния, в которое попал, по несчастию, за грехи мои. Что делать мне впредь, знает только Бог Сердцеведец. Подлинно, приходится мне положить жезл и поблагодарить за него его королевскую милость, чтоб прожить спокойно, а не как теперь. Я обнесен пред Вашею княжескою милостию, будто бы забыл долг и призвание свое и отважился попрать богослужение и веру Восточной Церкви, увлекаясь алчностью или гоняясь за монастырем Киево-Печерским, о котором и не думаю. Хотя его королевская милость и поручил было мне взять этот монастырь в управление до времени, но я на это не покушаюсь… Что же до веры и закона греческого, то мог ли бы я отважиться нарушить такое великое и важное дело, за которое готов лишиться не только имения, но и жизни, особенно имея подпорою Вашу княжескую милость, без которого всякое дело шатко?.. Бога ради, благоволите нам, духовным и мирским, созвать Собор, в котором настоит великая и необходимая нужда. Здесь, в Литве, желают его все православные. Если будет воля Вашей княжеской милости, то легко можете исходатайствовать это у короля. А Собор должен быть не в ином месте, как только в Новогродке". В таком же тоне писал митрополит от 19 августа к новогродскому воеводе Федору Скумину и, уверяя его, что отнюдь не отдавался в послушание Римскому Костелу, говорил, между прочим: "Не зная ничего по-латыни, я не умел бы и служить с капланом римским у одного алтаря. Пусть тот, кто старается об этом, и ищет себе места в сенате и ласки у короля, а я, грешный человек, желал бы лучше быть с сынами Зеведеовыми, нежели между прегордыми и суемудренными. О новом календаре мы полагали было рассудить, но только на Соборе со всеми вами, нашими верными христианами… Получив известие, что владыки Владимирский и Луцкий на днях были у короля и собираются пуститься в Рим, я послал к ним своего посланца, напоминая им, чтобы они оставили свое предприятие, которое может произвесть в нашем христианском народе великое смятение, если не кровопролитие". А между тем на другой день, т. е. 20 августа, Рагоза извещал князя Николая Христофора Радзивилла (Сиротку), воеводу трокского, что посланный им ректор Несвижской иезуитской коллегии приходил к нему, Рагозе, и "поведал ему от лица князя все, что касается желания его, митрополита, вступить в унию с св. католическим Костелом". Наконец, спустя еще десять дней митрополит обратился ко всему православному духовенству и народу своей митрополии и говорил в своей грамоте (от 1 сентября): "Знаю, что вы имеете предубеждение против меня, будто я с некоторыми владыками ввожу новые какие-то обычаи в нашу кафолическую Восточную Церковь вопреки уставам и правилам св. апостолов и св. отцов. Уведомляю вас настоящим моим писанием: я не думал и думать не хочу, чтобы отдать свои права и веру в поругание, быть отступником своего исповедания и ни во что вменить рукоположение святейшего патриарха. Не помышляйте ж так обо мне, но, пребывая твердо и неподвижно в страхе Божием, в нашей вере христианской и в св. Божией Церкви Восточной, не давайте колебать себя, подобно трости, бурным ветрам. А я обещаюсь защищать то, с Вашими милостями, до пожертвования моею жизнию".

В то время как митрополит надеялся обуздать противников унии и успокоить православное духовенство и народ то проявлениями своей епархиальной власти, то уверениями, что он не причастен унии, напротив, ревностно стоит за православие, владыки Луцкий, Перемышльский, Львовский и Холмский смело и открыто выставляли себя борцами за унию. Собравшись в Луцке, они составили (27 августа) письменный акт, в котором говорили: "Мы приняли унию с любовию и не только исповедали ее сердцем и устами вместе с митрополитом нашим Михаилом Рагозою, но и подтвердили нашими писаниями. Теперь, утверждая ее снова, мы добровольно постановили, что не отступим от нее до смерти, а если кто из нас захочет разорвать унию или препятствовать ей, такого мы отвергаем и будем просить, чтобы он был лишен всех прав. Постановляем также, чтобы в епархиях наших, Луцкой, Перемышльской, Львовской и Холмской, никто из мирян не вступался в наши духовные дела и не смел противиться этому нашему постановлению под анафемою, а каждый противящийся будет отлучен от Святых Христовых Тайн и не будет допускаем в храм Божий". Впрочем, подпись имени Гедеона Львовского под этою грамотою, после того как он торжественно протестовал против унии, невольно возбуждает подозрение, не составлена ли грамота без его ведома и участия, не написал ли ее Терлецкий на одном из бланкетов, данных ему на съезде в Сокале Гедеоном и епископами Перемышльским и Холмским. Подозрение тем более представляется вероятным, что под грамотою находятся подписи только епископов, съезжавшихся в Сокале, а нет подписей прочих владык и даже Потея. Гораздо важнее была другая мера, какая употреблена была тогда от лица всех владык в пользу унии. В Вильне была издана написанная от их имени небольшая книга под названием Уния. Книга посвящена была новогродскому воеводе Федору Скумину, и в конце посвящения безымянный автор назвал себя "здавна знаемым слугою, а теперь и уставичным богомольцею" воеводы, как из числа поборников унии мог выразиться о себе преимущественно Потей. В предисловии к читателю автор горько жаловался на ненависть, укоризны и угрозы, какие терпели владыки, желавшие унии, от своего русского народа, и убеждал этот народ возвратиться к тому "прежнему и давнему" соединению с Римскою Церковию, в котором будто бы находились его предки (любимая мысль Потея). В самой книге изложены были следующие пять статей, которые считались тогда главнейшими препятствиями для русских к принятию унии: а) о происхождении Святого Духа, б) о чистилище, в) о верховной власти папы в Церкви, г) о новом календаре и д) об антихристе, или о том, что папа не есть антихрист. Экземпляры книги распространены были в большом количестве по всей Литве с целию расположить и привлечь православных к соединению с Римскою Церковию.