Протоиерей Иоанн Восторгов, убежденный, действенный монархист, мужественно бичевавший революцию и ее вернейших слуг большевиков. 21 января 1918 года в храме Василия Блаженного он, будучи настоятелем, говорил пастве: "Да сгинет то неделание и непротивление злу, которым теперь охвачено русское образованное общество под ударами обрушившихся на него несчастий — правда, им же самим и подготовленных. Такая борьба не только совместима с христианством, но и составляет обязанность христианина. Такая борьба приобщает нас к подвигу исповедничества." В борьбе этой обрел он мученический венец… Доблестный потомок славного рода Василий Павлович Шеин, в иночестве архимандрит Сергий, мужественно, исполняя долг свой, взиравший в глаза смерти, уготованной ему большевиками… Многие тысячи безвестных священников, иноков, инокинь и мирян, замученных во славу Христа Спасителя Его врагами, полонившими Русь Святую.

Митрополит Петроградский Вениамин, о котором архиепископ Анастасий пишет: "Среди этой доблестной дружины зрим и тебя, священная глава, славный первостоятель града святого Петра, возлюбленный твоею паствою так же, как тезоименитый тебе древний патриарх своим отцем Иаковом. Младший многих из твоих собратий, ты предупредил, однако, их твоим апостольским дерзновением и духовным разумом. Еще в юности ты лобызал пламенеющим сердцем раны первых мучеников и скорбел, что не можешь приобщиться к их славному подвигу. Господь узрел твою святую ревность и по исполнении времен послал тебе тот же искус. По Его изволению, преемники Ирода и на тебя наложили руки, чтобы сделать тебе зло, и, задержав, ввергли в темницу (Деян. 12, 4). Напрасно преданная тебе паства волновалась, как море, вздымающее гневные волны. Ни ее мольбы и угрозы, ни твое незлобие и смирение — ничто не могло исторгнуть тебя из рук нечестивых, повлекших тебя на свое беззаконное судилище. Исполненный веры и силы, кроткий и дерзновенный, как первомученик Стефан, предстал ты перед новым синедрионом. Враги не могли противостоять мудрости и Духу, вещавшему твоими устами, когда ты изобличал их клеветы и выражал радостное желание умереть, как христианин, стражда без правды. (1 Петр. 2:19; 4:16)."

Красотой истинного христианства, чуждого духу непротивленства, приспособляемости, захватившего суетных сынов века нынешнего, внимающих лжепророкам и лжеучителям, полно предсмертное письмо владыки Вениамина, написанное им, уже обреченным в жертву. Страшным укором является оно тем служителям Церкви, которые выи свои склонили перед сатанистами-большевика-ми, уверяя, что этим они спасают церковь Христову.

"В детстве и отрочестве, — писал он одному из своих сподвижников-пастырей, — я зачитывался житиями святых и восхищался их героизмом, их святым воодушевлением, жалел, что времена не те и не придется переживать то, что они переживали. Времена переменились, открывается возможность терпеть ради Христа от своих и чужих. Трудно, тяжело страдать, но по мере наших страданий избыточествует и утешение от Бога. Трудно переступить этот рубикон, границу и всецело предаться воле Божией. Когда это совершится, тогда человек избыточествует утешением, не чувствует самых тяжких страданий, полный среди страданий радости и внутреннего покоя, он других влечет на страдания, чтобы они переняли то состояние, в котором находится счастливый страдалец. Об этом я ранее говорил другим, но мои страдания не достигали полной меры. Теперь, кажется, пришлось пережить почти все: тюрьму, суд, общественное заплевание, обречение и требование самой смерти под якобы народные аплодисменты, людскую неблагодарность, продажность, непостоянство и т. п., беспокойство и ответственность за судьбы других людей и даже за самую Церковь.

Страдания достигли своего апогея, но увеличилось и утешение. Я радостен и покоен, как всегда. Христос наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше ее надо иметь нам, пастырям. Забыть свою самонадеянность, ум, ученость и дать место благодати Божией.

Странны рассуждения некоторых, может быть, и верующих пастырей (разумею Платонова) — надо хранить живые силы, т. е. их ради поступиться всем. Тогда Христос на что? Не Платоновы, Вениамины и т. п. спасают Церковь, а Христос. Та точка, на которую они пытаются встать, погибель для Церкви. Надо себя не жалеть для Церкви, а не Церковью жертвовать ради себя. Теперь время суда. Люди и ради политических убеждений жертвуют всем. Посмотрите, как держат себя эс-эры и другие. Нам ли, христианам, да еще иереям, не проявить подобного мужества даже до смерти, если есть сколько-нибудь веры в Христа, в жизнь будущего века?!"

И немало видит теперь истомленная, поруганная Россия людей Вениаминова склада, предавшихся на волю Божию, вере своей не изменяющих, сатане не поклонившихся и в тиши возводящих камень за камнем великое здание будущей — вновь Святой Руси.

Люди эти, живя в миру, будучи прикованными к определенному месту или странничная по все еще широкому простору нашей Родины, проповедуют, обличают, укрепляют веру, зовут к подвигам и привлекают новые и новые тысячи просветленных людей к строительству грядущей Руси.

"О, Пастырь наш Небесный… Ты сам

Стезею правой нас веди на пажити Небес

И дай нам пастырей по сердцу, самоотверженных,

Пред полком не бегущих, готовых душу,

Положить за них, а слабых укрепи,

Колеблемых направь. Мы тяжко

Пред Тобою согрешили, но сжалься Ты над нами

И в Отчем лоне нас укрой…

В конце этой духовной поэмы сегодняшней Руси отразился истинный лик православных людей из Вениаминова стада, считающих, что именно в "подполье," в духовных катакомбах совершается теперь служение Господу Богу.

"Мы в подполье… Гудят колокола. Горят паникадила ярко.

Мигают свечек огоньки, мерцают у икон лампады

Струится к сводам благоуханный фимиам

И золотом сверкают ризы, митры,

И бас могучий то громом потрясает,

То нежным бархатом ласкает

И звуки хора льются, замирают —

И вновь растут… Но мы — в подполье…

Разве ж не подполье

Та жизнь церковная, которой мы живем?

Разрознены, разбиты по приходам,

Ни съездов, ни собраний, ни школы пастырской…

Ни детям поученья в Законе Божьем,

Ни книжечки духовной, ни слова гласного,

Ни справок, ни сообщений, ни обсужденья наших дел.

На службе — кто?

Урадкою идет он в церковь

И озирается тревожно, и в дом принять

Священника боится.

И озираемся с боязнью друг на друга

И шепотом мы говорим…

И как Христова церковь, не та, что вдалеке,

А возле нас живет — не знаем мы.

Случайно весточка придет.

И только слухи

Переходят, все слухи грустные.

Теперь зовешь ты нас