Марианна села в глубокое кожаное кресло и закрыла глаза. Воспоминания не давали покоя. Расположившись в этом кресле, ее отец, бывало, любил сажать дочку на колени, когда она была ребенком; он ходил с ней на прогулки, терпеливо рассказывал о различных растениях и деревьях в саду.

Марианна не рыдала от горя и боли, как ее мать. Слезы текли сами собой, и она даже не смахивала их.

Призрачное чувство нереальности происходящего, преследовавшее Марианну последние три месяца, ушло. Она вспоминала полисмена, принесшего им известие об автомобильной катастрофе, в которой погибли оба пассажира, и уже не пыталась убедить себя, что все это — лишь ужасный ночной кошмар и в любой момент она может проснуться.

За рулем «ягуара» был Стив. Он обгонял другой автомобиль и столкнулся со встречным грузовиком. Ее муж превысил скорость.

Марианна старалась изо всех сил, но презрение к Стиву перекрывало любую боль. Она все еще ненавидела его. Ненавидела за свою разбитую жизнь.

На следующее утро Марианна позвонила мистеру Добсону и попросила его подготовить все документы для продажи фирмы.

— Я доверяю вам в этом деле, мистер Добсон, — заявила она ему. — Я сделаю и подпишу все, что нужно, но хотела бы обойтись без каких-либо нежелательных последствий.

Ее матери не будет сегодня все утро. Она и мать Стивена собирались встретиться в городе, в каком-то кафе. На похоронах мать мужа Марианны почти обезумела от горя, но по прошествии нескольких недель стала настоящей опорой, поддержкой, источником сил для миссис Лойтер.

Таким образом, Марианна была предоставлена самой себе, и она решила заехать в собственный дом. Сразу после катастрофы она переехала жить к матери — это стало хоть каким-то утешением.

Марианна никогда, даже после четырех лет замужества, не воспринимала дом, в котором они жили со Стивеном, как дом в полном смысле этого слова. Она смотрела за садом, расставляла вазы с цветами, развешивала картины, но они все равно жили как бы в окостеневшей, пустой раковине. Дом никогда не сможет стать настоящим без любви, которая заполняет его и притягивает к себе обитателей, а любви как раз и не хватало.

Она вспомнила себя в двадцать лет, любовь к Фредерику. Горло сдавил спазм. Конечно, то была другая жизнь, и она сама ушла от него. Время залечило раны, но шрамы остались.

Марианна не очень хорошо помнила его родителей, потому что семья Галли эмигрировала в Америку почти три года назад, чтобы быть рядом с сыном.

Однако она не могла забыть то болезненное чувство отчаяния, охватившее ее, когда Фред появился на венчании, и потом, когда он пришел сообщить ее родителям о решении покинуть Англию.

— Через две недели я уже буду в Чикаго, — небрежно сказал он. Фредерик стоял, засунув руки в карманы, и смотрел мимо Марианны. Он вычеркнул ее из жизни раз и навсегда. Его неприступный вид и ледяные нотки в голосе говорили все, что он думает о бывшей любовнице, вышедшей замуж за другого. Марианна всем существом ощущала его неприязнь, почти ненависть. Уже тогда она в полной мере осознала, что потеряла.

Пролетели четыре года, но воспоминания оставались такими четкими, как будто все произошло только вчера.

Марианна услышала жужжание дверного звонка и поспешила вниз. Патриция. Дружелюбная, полная настоящей радости улыбка осветила лицо Марианны. Она так давно не видела подругу. Только на похоронах, почти мельком, три месяца назад.

— Сначала я заглянула к твоей маме, — сказала Патриция, заходя в холл, — а когда никто не ответил на звонок, я подумала, что, может быть, ты здесь. — Она сочувственно посмотрела на Марианну. — И пришла поддержать, протянуть руку помощи, если надо.

Подруги поднялись на второй этаж и, болтая, продолжили упаковывать одежду. В течение последних нескольких лет известность Патриции достигла громадных размеров. Ее фото то и дело появлялись в газетах, а все ее поездки по стране неукоснительно со всеми подробностями описывались репортерами.

— Как держится твоя мама? — спросила Пат.

Марианна прервала работу, взглянув на подругу.

— Не слишком хорошо. По-моему, она все глубже уходит в себя.

— Понятно.

— Она даже не осмеливается выйти в сад. Она говорит, что каждая травинка, каждый листочек напоминает ей о нем.

Патриция помолчала с минуту.

— А как ты, Марианна?

Та отвернулась и занялась укладыванием одежды в коробки. У Стива накопилось много одежды. Он любил таким образом подчеркивать свое богатство.

— Я все время его вспоминаю, — тихо произнесла Марианна.

— Стивена?

Марианна встала, стряхнула пыль и коротко ответила:

— Ты знаешь, что автокатастрофа произошла по его вине. Об этом мне лично рассказал следователь. Я попросила его, если это возможно, не говорить родителям Стивена и маме.

— Ты всегда ненавидела его, да?

— Нет. — Марианна думала об этом, но впервые решилась сказать то, на что не отваживалась ранее. — Он заставил меня выйти за него замуж, и, пожалуйста, не спрашивай, как и почему. Те проклятые бумаги. — Марианна нахмурилась. — Где они? Он, должно быть, их где-то спрятал. Не могли же они раствориться в воздухе. О нет! Стив никогда не был настолько беспечен, чтобы доверить их кому-либо. Это же его главный козырь. Конечно, вначале я ненавидела, но нельзя ненавидеть вечно. Это слишком утомительно. Через какое-то время или инстинкт самосохранения берет верх, или же ты просто сходишь с ума. — Марианна пожала плечами и предложила Пат спуститься в кухню, чтобы выпить по чашечке кофе.

Это помогло переменить тему разговора. Марианна стала рассказывать подруге о предложении мистера Добсона, о том, что она собирается сделать с домом и работой.

— Я хочу узнать, можно ли мне закончить какие-нибудь ускоренные платные медицинские курсы, — покраснев, созналась Марианна. — Кент думает, что это отличная идея.

— Кент? — брови Пат удивленно вздернулись. — Доктор Левинсон, ты хочешь сказать?

— Он очень помогает мне.

— Ага, значит, вот как обстоят дела, — подмигнула Патриция.

— Конечно нет! — рассмеялась Марианна. — Ты всегда все драматизируешь и приукрашиваешь! Кент и я — просто добрые друзья. Он хорошо ко мне относился все эти годы. И только.

Патриция стала прощаться — поздно вечером она уезжала. Вернувшись домой, Марианна нашла мать в гораздо лучшем настроении, чем утром.

— Элиза — очень милая женщина. Она так помогает мне, — сказала миссис Лойтер, попивая чай и ковыряя кусочки салата на тарелке, как привередливая птичка, обдумывающая, какой бы кусочек ей выбрать. — Эмери ушел, и моя скорбь этого не изменит. Я слишком долго уходила от действительности. Теперь я хочу думать о завтрашнем дне. Что сказал тебе мистер Добсон?

Марианна рассказала матери обо всем, а на следующее утро, по какому-то случайному совпадению, бухгалтер позвонил ей, чтобы сообщить, что покупатель приехал. Марианне необходимо было прийти в офис бухгалтера на Лонг-стрит, чтобы подписать необходимые бумаги.

Она оделась соответственно случаю: светло-серый шерстяной костюм, поскольку в воздухе уже чувствовалось дыхание осени, и лакированные жемчужно-кремовые туфли.

Марианна остановилась перед зеркалом и увидела там красивую женщину двадцати четырех, почти двадцати пяти лет, которая после всех потерь впервые за долгие годы чувствовала себя свободной.

Она улыбнулась, и отражение улыбнулось в ответ, раскрывая ей то, что она не видела уже очень давно. То же очаровательное лицо, те же темные густые волосы, только теперь коротко подстриженные, тот же высокий гибкий стан, немного печальные глаза, как у человека, прошедшего нелегкие испытания.

Марианна выбежала из дома, чувствуя себя значительно лучше, чем в последние месяцы, и добралась до офиса мистера Добсона как раз вовремя.

Мистера Бентхилла не было. Она выпила предложенный кофе, немного поболтала с бухгалтером, скрывая раздражение, оттого что ей приходится ждать. Неужели этот человек никогда ничего не слышал о правилах приличия?