Другие пацаны смотрели теперь на неё со страхом, который, однако, быстро сменился угрозой.

— Джонни-О прав, — быстро сказала Алли. — Не стоит рисковать.

— Пройдём по туннелю, — решил Джонни-О.

Сказано — сделано.

С неба сыпались редкие снежинки, когда четырьмя часами позже дети достигли туннеля Линкольна.

Несмотря на то, что вдоль стены туннеля шла узенькая сервисная дорожка, Джонни-О повёл свою шайку прямо посередине проезжей части, нарочно подставляясь под проезжающий транспорт.

«Угу, междумирная версия мачо», — подумала Алли. Она гораздо охотнее воспользовалась бы дорожкой, но ей не хотелось выказывать хоть какой-нибудь признак слабости, поэтому она шла рядом с Джонни-О, стараясь не раздражаться и не обращать внимания на проносящиеся сквозь неё автомобили.

К тому времени, когда они достигли манхэттенского конца туннеля, снежок перешёл в метель — первую в эту зиму. Злющий ветер рвал одежду на живых людях.

Ощущение от проходящих сквозь девочку снежинок было совсем другим, не таким, как от дождя или мокрого снега. Щекотно.

Что касается ветра — она чувствовала его холод и силу. Но, как и со всей остальной погодой, чувствовать что-то и подвергаться воздействию этого «чего-то» — вещи совершенно разные. Каким бы холодным ни был воздух, он не мог заставить Алли дрожать. Живым людям, безусловно, доставляло мало радости бороться с метелью, но несмотря на это, Алли всё бы отдала за возможность снова стать живым человеком.

А вот Джонни-О, совсем как Мэри, живым миром не интересовался. Алли задавалась вопросом, через сколько времени она сама станет такой же.

Их продвижение было довольно медленным, потому что, как оказалось, чуть ли не в каждом квартале имелся китайский ресторан. Джонни-О всячески избегал их, переходя на другую сторону, а то и вовсе углубляясь в боковые улицы.

— Ну что за чушь! — не вытерпела Алли. — Интересно, какую опасность несёт утка по-пекински? Китайскую чуму?

Она отказалась переходить на другую сторону улицы и продефилировала прямо перед входом в «Ван Фуз Мандарин Эмпориум» [25].

— Вау, а она храбрая, — пискнул один из малышей, и, таким образом, Джонни-О был вынужден поступать так же, как Алли, чтобы не потерять лицо.

Когда они добрались до логовища Проныры, Алли сразу учуяла — что-то не в порядке. Стальная дверь, некогда такая прочная и непробиваемая, а теперь слегка погнутая, была открыта настежь.

Джонни-О воззрился на Алли, ожидая объяснений, но та лишь пожала плечами.

«Может быть, — подумала она, — Ник с Любистком как-то ухитрились самостоятельно вырваться из плена?»

Джонни-О, несмотря на всю свою браваду и умение орудовать чрезмерно разросшимися кулаками, внутрь не торопился. Пришлось Алли взять инициативу на себя. Она осторожно переступила порог.

То, что она увидела, оказалось для неё полной неожиданностью. Больше не было снеди, рядами свисающей с потолка. Зато по всему полу валялись обглоданные до костей тушки цыплят-гриль, обрывки мяса и прочие объедки.

— Боже мой... — вырвалось у неё.

— И не говори! — ахнул Джонни-О. — Да я столько жратвы уже пятьдесят лет не видал!

Не в состоянии контролировать себя, он пронёсся мимо Алли, а за ним рванули остальные Сутаны-Мутаны, хватая объедки с пола и лихорадочно набивая ими рты. Никакой, даже самой мелкой драчки не возникло — здесь было вдосталь еды на всех.

— Нет! — завопила Алли. — Проныра! Он может быть где угодно!

Но её никто не слушал.

Алли уже мысленно приготовилась к тому драматичному моменту, когда на них обрушатся пустотелые прислужники Проныры и покидают в бочки, но, оглянувшись по сторонам, обнаружила, что все бочки исчезли. То есть, все, кроме одной-единственной, торчащей прямо посреди всего этого бедлама.

Алли заметила также и лохмотья чёрных одеяний, валявшиеся вперемешку с объедками. И тут ей в глаза бросилось кое-что ещё. Это была индейка — шикарная, огромная, фунтов на двадцать пять [26], Проныра явно сэктостибрил её с чьего-то праздничного стола — был как раз день Благодарения. Вроде бы всё нормально... Вот только индейку кто-то куснул. И не просто куснул, а грандиозно куснул — вырвал колоссальный кусище. Такое впечатление, что в птицу вгрызся динозавр — вон, видны следы зубов.

«Вот это да, — ужаснулась Алли. — Это кто ж её так уделал?»

Внезапно её внимание переключилось на одинокую бочку посреди помещения: в ней кто-то завопил и забился о стенки.

Там кто-то сидел!

Алли не могла различить слов, но голос узнала мгновенно. Её словно громом поразило.

— Джонни-О! — крикнула она. — Давай скорей сюда!

С куском цыплёнка в каждой лапе и жиром, стекающим по подбородку, грозный Джонни-О выглядел ещё более комично, чем всегда. Он неохотно вручил своих недоеденных цыплят Геймлиху, сопроводив их взглядом, означающим: «Только попробуй слопать — убью на месте!», и подошёл к бочке.

Они с Алли опустились на колени и приникли ушами к деревянной стенке.

— Кто? Кто там снаружи? — пропищал голос из бочки. — Выпустите меня! Выпустите, и я дам вам всё, что ваша душа пожелает!

Это был Проныра.

Джонни-О взглянул на Алли, ожидая её указаний. Она, как-никак, привела их на самый большой пир в их посмертной жизни, так что, пожалуй, заслуживала, чтобы с нею считались.

— Выпустите меня! — орал Проныра. — Я требую, чтобы меня выпустили!

Алли громко и отчётливо, так, чтобы её было слышно через деревянную стенку бочки и толщу рассола, спросила:

— Что здесь произошло? Кто это сделал?

— Выпустите меня! — заверещал Проныра. — Выпустите меня, и я вам надеру еды из самых изысканных ресторанов живого мира и сложу её к вашим ногам!

Но Алли проигнорировала его вопли.

— Где остальные бочки?

— Их забрали.

— Кто забрал?!

— МакГилл!

Джонни-О ахнул, челюсть у него отпала — сигарета свалилась бы на пол, если бы это было возможно.

— МакГилл?!

— Его корабль лежит на рейде в заливе, за Статуей Свободы, — ответил Проныра. — Выпустите меня, и я помогу вам его одолеть!

Алли сначала призадумалась над предложением, но затем глянула по сторонам: лоскутья чёрных одеяний, до того просто валявшиеся на полу, начали извиваться, беспорядочно вздыматься в воздух, и тогда до девочки дошло, что вытворяет Проныра. Даже сидя в заколоченной бочке, он пытается восстановить своих пустовоздушных воинов, чтобы захватить в плен непрошенных гостей. Но все его усилия ни к чему не привели. МакГилл располосовал Чёрных так, что даже Проныре не под силу было вернуть их к «жизни».

Алли смотрела на бочку и пыталась вызвать в себе хоть тень сочувствия к сидящему внутри существу, которое столь безжалостно расправилось с её друзьями. В конце концов, ей пришлось признать, что её способности к сопереживанию так далеко не простираются.

— Оставь его здесь! — сказала она так громко, чтобы Проныра её расслышал. — Пусть киснет в собственном соку!

— НЕ-Е-ЕТ! — возопил Проныра, и валявшиеся по всему помещению объедки и недоеденные тушки вдруг поднялись в воздух и залетали, словно метеоры, беспорядочно мечась во всех направлениях согласно яростной воле Проныры.

Алли не устрашилась. Она повернулась к Джонни-О:

— Ты и твои Сутаны — вы пойдёте со мной? Без вашей помощи мне с МакГиллом не справиться.

Но Джонни-О дал задний ход.

— Мы получили то, за чем пришли. К тому же никто — ни живой, ни мёртвый, ни живомёртвый не заставит меня связаться с МакГиллом! Так что, дальше — сама.

И тут же, словно извиняясь, он наклонился, оторвал ножку у индейки, надкусанной МакГиллом, и протянул её Алли, чуть ли не в качестве залога мира:

— Вот, возьми. Ты тоже заслужила вкусную жрачку.

Она взяла ножку. Вонзила в неё зубы и наслаждалась вкусом — впервые за всё время, проведённое в Междумире. И почувствовала, будто попала в рай.