- Ну да, конечно. Только не забудь ему рассказать о том, как ты клиентов в постель укладываешь только ради того, чтобы послушать, как они храпят. А еще... Впрочем, кое-что он и сам сегодня видел, до того, как тебя за шкирку с карниза снимал.
- Жестокий век, жестокие сердца, - с чувством процитировал неизвестного автора Зигмунд и демонстративно отвернул от меня морду. - А ты что над ним зависла, легкоступая Грундильда?
- Я? - отпрянула от головы спящего мужчины доселе хранившая молчание домовиха. - Я - ничего. Я просто смотрю на него.
- Ну и как впечатление? - насмешливо поинтересовался умник.
- Красивый и совсем молодой... По вашим меркам.
- Красивее, чем Глеб? - ревностно прищурилась я.
Домовиха еще раз взглянула на неподвижно лежащего Ветрана и, потупив глазки, произнесла. - Он совсем другой, хозяйка - он - светлый и какой-то... чужой.
- Вот и я о том же... А вообще, пора мне. А вы оставайтесь караулить больного, - и, убрав со стола, поплелась в свою избушку корпеть над новым заказом от господина Труша...
А дождь, действительно, шел очень долго...
Хлеб, ноздреватый, еще теплый, напластанный большими неровными кусками, горой высился посредине стола, а молодая картошка, вся в кристалликах соли, истекала в тарелку желтым прозрачным маслом. Я занесла над ней сжатую руку и, дождавшись робкого кивка Ветрана, щедро бухнула сверху мелко нарезанную душистую зелень. Осталось сделать только одно для начала праздника живота в отдельно взятом деревенском доме:
- Скажите, а у вас в столице такое блюдо как употребляют: с молоком или с кофе по эльфийски?
Вопрос, как я ни старалась скрыть ухмылку, все равно получился ехидным, но мужчина, вдруг, улыбнулся:
- С молоком... Если можно.
- Ага... И в каком столичном ресторане такую кухню практикуют?
- 'От не выспавшейся кусапки(1)', он называется, - встрял в нашу светскую беседу кот. - Ветран, как вы себя чувствуете?
- Действительно, - теперь уже совершенно искренне присоединилась я. - Плечом подвигайте, только осторожно, - мужчина тут же послушно выполнил требуемое и, под нашими пристальными взглядами попытался не скривиться от боли:
- Гораздо лучше, честно... Я ведь еще не поблагодарил вас - спасибо за заботу, лечение и ночлег. И... прошу прощения за вчерашнее.
- Ой, да ладно вам извиняться и благодарить. Это наш профессиональный долг, - радостно заерзал на своем высоком стульчике Зигмунд. - Раз вам лучше, вы ведь писать сможете?.. Записывать?
- Записывать? - удивленно глянул на него Ветран, а потом спохватился. - Записывать... Я постараюсь... Анастэйс, это вы из-за меня сегодня не выспались?
- Из-за вас? Не-ет. Из-за ее очередного запоя она не выспалась, - не дал мне и рта открыть умник, за что в этот раз музейный работник наградил таким же удивленным взглядом уже меня.
- 'Запой', это моя работа, образно выражаясь, - попыталась я, все же внести ясность. - Я когда сижу над новым заказом, то, обычно, теряю счет времени, а иногда и вообще выпадаю из реальности. Один раз даже не заметила, как наступила зима - выхожу на улицу из своей избушки, а везде снег...
- Хорошая у вас работа. А чем вы занимаетесь?
- Ой, да новые рецепты мыла она придумывает и всякой дамской ерунды для волос и кожи. Ветран, я сегодня совершенно свободен... Свободен я... сегодня.
- Мыло? Так вы всю ночь над новым мылом просидели?
- Ага. Что-то не идет у меня в этот раз. Оно, то плакать начинает, то морщинами все покрывается.
- Плачет? - глухо произнес мужчина.
- Ой, да, или масла в пробнике лишка и оно выходит на поверхность каплями, или наоборот - влаги мало и кусок весь трескается. Это она имела в виду... Ветран, а где вам удобнее меня интервьюировать: в доме или в моей рабочей обстановке?
- Что с вами сделать?.. А-а-а. В доме, если мы здесь никому не помешаем. Вы, Анастэйс, никуда не собираетесь отлучаться?
- Нет. Засяду у себя наверху с книгами. Буду думать над балансировкой. Так что, интерюви... болтайте, сколько ходите.
- Ну, тогда я пока на медитацию, Ветран... Любимое занятие с утра.
- Угу...Так значит, вы, Анастэйс, сегодня из дома не выходите?
- Приятного всем аппетита... - страдальчески выдохнул Зигмунд и, выразительно дернув хвостом, спрыгнул со своего 'трона'.
Дальше трапеза пошла гораздо быстрее, оставив, кроме пустой кастрюли из под картошки и крынки из под молока, стойкую уверенность в том, что больной, мало того, что не собирается посвящать нас в тайну своего боевого ранения, так еще и зубы мне умело заговаривает. Ну, конечно, нашего философа с манией великолепия он считай, уже обезвредил. Так что, остаюсь только я... Вот, наглец...
'Засесть с книгами' у меня получилось, но вот сосредоточиться над нужными буквами и цифрами оказалось гораздо сложнее. Конечно, когда внизу, устроив слушателя на диване (что, с моей точки зрения, было большой котовьей ошибкой) Зигмунд тут же начал 'заливаться соловьем' из его же авторской притчи:
- Жизнь моя - жизнь истинного философа, расцвечена яркими событиями, как земля наша разными цветами. Есть в ней сады с благоухающими розами, оставившими в памяти легкий шлейф ностальгии, но произрастают и пышные кусты барбариса, помогающие мне, впрочем, анализируя собственные ошибки, смело двигаться вперед, - далее последовала пауза, предназначенная, видимо, для аплодисментов. Но, раз их не последовало, кот, после глубокого вздоха, задал наводящий вопрос. - Вам ясна суть моей метафоры, коллега? И почему вы, кстати, не записываете?
Последующая пауза навела меня на мысль, что вопрошаемый, гордо именованный 'философским коллегой', суть метафоры ни ахирантеса не понял, но, признаться в этом устыдился.
- Цветы барбариса сильно воняют затхлой половой тряпкой! Потому что их опыляют мухи! - несдержанно проорала я из своего рабочего угла на верхнем этаже. - Хотя, мне кажется, здесь уместнее было бы сравнение с клопогонном(2)!
- Стася! Займись, лучше своими делами! - не теряя достоинства, прошипел умник. - И не встревай в разговор о высоких материях... Так почему вы не записываете?
- У меня очень хорошая память, Зигмунд. Не переживайте. И Анастэйс... спасибо. Я понял, - со сквозящей в голосе улыбкой, но, также степенно произнес музейный работник.
- Хорошо. Продолжим... Так о чем бы вы хотели услышать в первую очередь? - резко сократил свою вступительную часть кот.
- О чем именно?.. Давайте, о 'розах'.
- О розах... Самым главным своим достоинством я считаю, несомненно, принадлежность к прославленному роду Котов БаЮнов, родиной коих является, легендарный в прошлом мире Аваллон(3), именуемый там же в простонародье Лукоморьем. Изначально, однако, нам приписывались совершенно немыслимые качества, связанные с... кулинарными пристрастиями и нашим талантом вводить слушателей в состояние сна, не пользуясь при этом примитивными магическими заклятиями.
- А можно, вот здесь вот, поподробнее? - уточнил Ветран. - Про кулинарные пристрастия и магию.
- Людоедство, коллега. Нам приписывалось именно оно. Во многих фольклорных произведениях Кот Баюн был глубоко отрицательным персонажем именно потому что, якобы, вгонял людей в сон, а потом их... Ну, вы меня поняли. Что же касается магии, то я, как философ, не могу отрицать ее существования, однако не склонен считать, что магия, впрочем, как и религия являются неотъемлемыми частями нашей жизни. Уверен, что достойно развитая наука со своими достижениями вполне смогла бы и логически объяснить и заменить и то и другое... Вернемся же к моим предкам...
- Так вы не маг? - удивленно произнес музейный работник.
- Я - маг? С чего вы это взяли, Ветран?
- Моя рана. Она почти затянулась со вчерашнего дня. Неужели, без помощи вашей и Анастэйс магии?