— Слышь, Люс?

— Да, дорогой?

— А не пойти ли нам вдвоем на обед в «Горный зал»?

Когда Слоник заговаривал с ней так, у Люси переворачивалась вся ее старая доверчивая душа.

— Ну что ты! Такая роскошь! А вдруг там встретятся знакомые, разобиженные тем, что их не пригласили на «легкий ужин».

— Ничего, перебьются. А что сегодня идет?

— Где идет?

— Ну, в кино. Сегодня же понедельник. Ты всегда ходишь по понедельникам в кино. Сегодня, пожалуй, и я бы сходил.

— А как же Билли-бой?

— Перебьется.

— Ну тебе же скучно в кино. А мне не хочется, чтобы ты скучал. Мы можем пообедать тихо-спокойно дома, а на ужин пойдем в «Горный зал».

— Не хочу я тихо-спокойно обедать дома. А вот в кино хочу!

— Значит, так и поступим. Сегодня же твой день.

Люси послала Ибрагима в кино купить два билета, какой бы фильм ни шел. Ибрагим сел на велосипед и уехал, а Люси пошла гулять с Блохсой. Зашла в «Шираз» и заказала в «Горном зале» укромный столик на вечер. А вернувшись, застала Слоника на коленях у его любимой клумбы с каннами, он вилкой рыхлил землю, а мали обрезал кустарник в другом конце сада. Люси ничего не могла понять. Слоник поднял глаза.

— А, Люс, привет! Удачный ли сегодня был день?

— Да он еще только начался, — ласково ответила она.

— Ну и что же? Я хочу сказать: удачен ли он был до сих пор?

— День просто на диво! А удачен ли он для тебя?

— Да вот, вилка ни к черту не годится.

— А где ты ее взял?

— На кухне.

— Не припомню, чтобы на кухне я держала садовые принадлежности.

— Да я этой вилкой когда-то в цветочных горшках землю рыхлил. Была вилка как вилка, а сейчас хоть выбрасывай.

— Особенно не увлекайся. На солнце так припекает. Пойдем-ка в дом, я налью тебе пива.

В гостиной она задержалась, обхватив шею руками.

В кинотеатре Слоник заснул. Пробуждался он от хохота в зрительном зале, одобрительно крякал, дабы жена думала, что и ему фильм нравится. Люси была довольна, что они попали на комедию. Правда, она уже видела этот фильм с Дорис Дей и Джеймсом Гарнером. Дорис Дей вопреки воле мужа становится рекламной звездой, и благодарные владельцы фирм в одночасье, чтобы ошеломить сюрпризом, сажают сад подле ее дома и устраивают бассейн. Но ошеломляют они Джеймса Гарнера, мужа Дорис Дей. Он заворачивает по привычке на дорожку к дому, въезжает прямо в бассейн, и медленно-медленно машина тонет, а лицо у Джеймса Гарнера и впрямь совершенно ошеломленное. Слонику очень понравился этот кадр. По дороге домой он, вспоминая его, всякий раз усмехался. Нужно, говорит, посоветовать Билли-бою так же наскоро вырыть бассейн во дворе у гостиницы, пока толстуха сидит в клубе за карточным столом. А к ночи вернется и прямо с коляской — плюх!

А назавтра Слоник вновь предстал в старом обличье: ворчливым и мрачным.

После дня рождения Слоника наступил следующий понедельник, обычный, семнадцатое апреля. Мистер Булабой и Слоник уединились вечером за бутылочкой, а Люси пошла в кино и в бог знает который раз посмотрела «Привет, Долли». Песенка из фильма привязалась, и целую неделю Люси повсюду напевала ее.

— Может, пора с Долли и распрощаться! — не выдержал супруг, когда Люси собиралась в церковь — то было воскресенье, двадцать третьего апреля. — Не забудь, напомни отцу Себастьяну, что завтра мы его ждем на ужин.

— Непременно. К которому часу его пригласить?

— К половине восьмого. Как у нас заведено.

— Значит, в половине восьмого мы начнем с того, что предложим гостю выпить. А дальше? Вдруг он вообще не пьет?

— В жизни не встречал священника, который бы не пил, как лошадь. И что означает это твое — «а дальше»?

— Ужинаем ли мы дома или в ресторане «У Смита»?

— Надо подумать.

— Когда все обдумаешь, не забудь сказать мне. И хорошо бы решить уже сегодня. Завтра утром я буду очень занята.

— Чем это?

— Я же вчера говорила. Мне нужно подкрасить волосы и сделать прическу.

— Для кого? Для отца Себастьяна, что ли?

— Не только. — Люси улыбнулась. — Ну, я пошла. Не скучай.

Глава двенадцатая

Воскресенье, 23 апреля, обернулось сущим бедствием для мистера Булабоя. А о субботе лучше вообще не вспоминать — ад кромешный! В субботу Лайла дошла до рукоприкладства. Наорала на него, посмела толкнуть, и все на глазах Прабу, повара, и Мины.

Началось с того, что позвонил юрист из Ранпура. Трубку поднял мистер Булабой, так как единственный в гостинице телефон находился в его крошечном «кабинете». Даже в комнате у Лайлы не было аппарата. Она терпеть не могла телефон. Когда ей случалось брать трубку, она орала так, будто собеседник на Северном полюсе. Втиснувшись в каморку «Дирекции», она принялась по обыкновению кричать. Мистер Булабой ждал за дверью. Юрист сообщил ему, что мистер Панди дневным рейсом вылетает в Панкот, для того чтобы срочно обсудить какие-то дела. Потом юрист попросил к телефону лично Лайлу.

Видно было, что каждое его слово приводит Лайлу в неописуемую ярость. Ее многочисленные подбородки тряслись, усы топорщились.

— Жулье! Жулье! — только и повторяла она, добавляя, правда, что-то по-пенджабски. Потом остервенело бросила трубку, с трудом выбралась из каморки и набросилась на мужа. — Дурак! Набитый дурак!

И как толкнет его!

Это на глазах-то прислуги!

Толкнула она его пребольно. Но еще больнее ударило унижение.

— Ты чего толкаешься? — прокричал он вслед массивным телесам, проплывшим обратно в спальню.

— Тебе, дураку, еще мало! — гаркнула она и хлопнула дверью. Уже из спальни она зычно крикнула Мину. Та прибежала, по обыкновению приложив ладонь к губам: смешно, будто издалека зовет. Мистер Булабой вбежал в свой утлый кабинетик и тоже хлопнул дверью. Стекло жалобно зазвенело. Из спальни вышла Мина и остановилась перед каморкой. Мистер Булабой поднял верхнюю стеклянную панель.

— Что нужно?

— Хозяйка требует.

Он опустил стекло, хлопнув еще громче, и сделал вид, что разбирает бумаги. Выждал некоторое время, хотя и вечность не смогла бы исцелить его от стыда и злобы. В жизни она на него не поднимала руки, а тут — на тебе! Наконец, он пошел к ней в спальню. Лайла сидела на кровати, широко расставив колени, вывалив огромный живот, понурив голову и опершись локтями о колени. Но вот она медленно подняла на мужа взгляд.

— Лицо фирмы! Доброе имя! А я, дура, его слушала!

— Какое лицо? Какое имя?

— И ты еще спрашиваешь! Наглец! Кто мне все уши прожужжал: дескать, мы должны сохранить доброе имя нашей гостиницы! Кто, я спрашиваю? Кто вообще завел разговор о нашей репутации?! И вот, пожалуйста, дорого же нам обошлось это «доброе имя»! Вместо выгодных условий мне предложили черт-те какие. А все ты: «сохраним лицо фирмы», «сохраним наше доброе имя» — вот и досохранялись. Дурак! Боже, какой дурак!

— И не стыдно тебе мужа так называть?

— Не стыдно. Потому что он дурак.

— Если я дурак, то и ты не умнее. Я ведь лишь просил, чтобы в твоих переговорах с консорциумом не пострадало наше доброе имя. Это вполне понятно. А им лишь бы посмеяться над тобой. Прислали договор, а ты, по своей жадности, давай выговаривать лучшие условия. А они знай себе смеются: хуже прежних условия поставили. Так чем же я виноват? В том, что ты жадная? Вини в этом лишь себя. Ничего, в консорциуме все тебе под стать. Один жадней другого. Только мне до этого дела никакого нет! Я всего лишь директор. Беда моя в том, что я женился на жадине, а она, к сожалению, еще и хозяйка гостиницы. Ей ничего не стоит оскорбить мужа на глазах у прислуги: толкнуть что есть сил. Я этого не позволю!

— Тебя мало толкнуть, тебя надо вышвырнуть вон! Понял?! Вон! Я увольняю тебя. По контракту я обязана уведомить тебя за месяц.

— Мужа нельзя уволить, Лайла.

— Что правда, то правда. С мужем можно только развестись.