Я остаюсь в постели, не утруждаю себя вставать, за исключением случаев, когда мне нужно облегчить нужду, и когда, наконец, через узкую щель в двери появляется поднос с ужином.
И мне стало холодно: Под небольшой пластиковой миской, заполненный пастой, был сжат в комок небольшой клочок бумаги. Томас написал большими буквами: сегодня. будь готова.
Содержимое моего желудка подходит к горлу, и я боюсь, что больна Вдруг , мысли о том, чтобы оставить эти стены, эту комнату, кажутся невозможными. Что я знаю о мире за пределами?
Что я знаю о Дикой местности, и о сопротивлениях, которые царят там? Когда меня привезли, я только начала участвовать в движении.
Встреча здесь, документ передается там из рук в руки
Я мечтала о побеге 11 лет, а сейчас, когда время наконец-то пришло, я осознаю, что не готова.
8 Глава (Тогда)
Сначала я не знала, что исцеление не сработало.
Заперта в моей старой спальне в доме родителей, имея запрет на встречу с друзьями и уход из дома без позволения и Кэрол в качестве сопровождения, я была так хороша, как мертвец. Перемещаясь от кровати к душу, смотря все те же новости по телевизору, слушая все ту же музыку, пищащую по радио. Вот на что похоже исцеление: быть как рыба, кружащая все в том же аквариуме.
Я делала то, что велели, помогала родителям с домашними делами, снова поступила в колледж. Со времени отмены допуска, факт моего прибывания в Бостоне стал публичным. Я писала письма с извинениями в бесчисленные комитеты, в чиновникам, соседям, безликим бюрократам с длинными, бессмысленными титулами.
Медленно я зарабатывала назад свою свободу. Я уже могла пойти в магазин сама. Также я могла пойти на пляж. Мне разрешили видеться со старыми друзьями, хотя со многими все же было запрещено. И все то время, мое сердце было словно тупым молотком в груди.
Это было за шесть месяцев до того, как Портлендский Эвалуционный Комитет, как его потом назвали, решил, что я готова к повторной процедуре. Закон о стабильности брака был только-только введен и система всё еще была в стадии становления. Я помню , как моя мать повела меня в ЦОПО — Центр Организации, Поиска и Образования, — чтобы получить результаты и впервые, со времен моего возвращения в Порленд, я была наполнена чем-то , вроде волнения. Кроме того, это было видом волнение, от которого переворачивается желудок и превращает вкус плевка в отрыжку.
Опасения.
Я не помню, как получила тонкую папку со своими результатами, но знаю, что мы были уже снаружи, в машине, когда я заставила себя открыть её. Кэрол была с нами, на заденем сидении.
— Кого бы ты взяла? — она продолжала говорить, но я не могла прочесть имен, не могла заставить слова остаться на страничке. Письма плыли, дрейфуя меж полями и каждая картинка выглядела кучей собранных абстрактных фигур. На минуту я подумала, что потеряла рассудок.
До тех пор пока не нашла мою 8 некоронованную пару — Конрада Хэлоуэй. Вот тогда я и потеряла рассудок.
Фотография была та же, как и на карте с идентификационным кодом, который я, до сих пор, хранила на дне моего ящика с нижним бельем, скрывая в носках. Под фотографией расположились основные факты из его жизни: место рождения, школа, различные оценки, история его работы, детали о его семье, оценка психологической и социальной стабильности.
Я почувствовала внезапный всплеск, будто бы мои внутренности были выключены, пылились и валялись без дела на протяжении шести месяцев. И вдруг они вернулись все вместе: моё сердце билось в горле, грудь сдавило, лёгкие сжало.
— Этого, — ответила я, стараясь держать голос ровным. Я указала пальцем, попав в лоб прямо по меж его глаз. Фотография была чёрно-белой, но я отлично помнила их: слегка коричневые, цвета фундука.
Моя мать наклонилась. чтобы посмотреть на меня.
— Он староват, не так ли?
— Он только что перебрался в Портленд, — сказала я. — Он был на службе у инженерного корпуса. Работал на стенах. Понятно? Он так говорит, — мать слегка улыбнулась.
— Ну, это твой выбор, конечно.
Она протянула руку и неловко похлопала меня по колену. Даже до её исцеления она никогда не была нежной; никто не дотрагивался друг к другу в моей семье, за исключением отца, трясущего мать, когда он был пьян, — Я горжусь тобой.
Кэрол наклонилась вперед на переднем сидении, — Он не выглядит как инженер, — было все, что она сказала.
Я повернулась к окну. По пути домой я повторяла его имя, будто ритм: Конрад, Конрад, Конрад. Моя тайная мелодия. Мой муж. Я почувствовала облегчение в груди. Его имя согревало. Оно распространялось в моей голове, по всему моему телу пока я не почувствовала этот звук кончиками пальцами и всем, вплоть до пальцев на ногах. Конрад.
С этого момента я, без сомнений, знала, что исцеление не сработало вообще.
9 Глава (Сейчас)
Свет погас и в отделении появились ночные звуки: шумы, стоны и крики.
Я помню и другие — звуки снаружи: кваканье лягушек, хриплое и скорбное; аккомпанировавшие сверчки. Лина, еще маленькая девочка и её ладошки, аккуратно сложенные чашечкой, держали светлячков, она кричала и смеялась.
Узнаю ли я мир снаружи? Узнаю ли Лину, если увижу её? Томас сказал, что подаст сигнал.
Но, как минимум, час проходит без изменений — ни знака, ни слова. Мой рот сух, словно пыль. Я не готова. Не сейчас.
Не этой ночью. Мое сердце бьется дико и неустойчиво. Я трясусь и потею. Я едва могу стоять.
Как я побегу? Разряд проходит сквозь меня, когда система безопасности срабатывает без предупреждения: пронзительный, продолжающийся вой с нижних этажей, заглушенный слоями камней и цемента. Хлопают двери, раздаются голоса.
Томас должно быть заставил сработать сигнализацию в нижнем отделении. Охрана бросится туда, подозревая попытку побега или убийство.
Это мой знак. Я встаю толкаю койку в сторону так, чтобы дыра в стене стала открыта: плотно сжатая, но достаточно большая чтобы подойти мне. Моя импровизированная верёвка свёрнута на полу и готова. Я продеваю один конец через металлическое кольцо на двери и затягиваю так туго, как могу. Я больше не думаю.
Я даже не боюсь. Я кидаю свободный край верёвки сквозь дыру и слышу как она щелкает на ветру. Впервые со времен моей свободы я благодарю Господа за то, что в Крипте нету стекол, хотя бы с этой стороны.
Пролезаю сквозь дыру сначала головой, извиваясь когда мои плечи встречаются с сопротивлением. Легкие, влажные камушки падают на мою шею. Мой нос наполнен запахом испорченных вещей. Пока, пока. Сигнализация по-прежнему воет, будто бы отвечает.
Затем плечи проходят сквозь и я на волоске от головокружительного падения: как минимум сорок пять футов разделяет меня и черную,замерзшую и со снегом, неподвижную, отражающую луну, поверхность. И веревка, словно закрученная струя белой воды, вертикально спускается к свободе.
Я хватаюсь за веревку. Тянусь по ней, рука за рукой, скользя телом, ногами через зазубренную дыру в скале. А затем я падаю. Мои ноги соскальзывают со скалы и я качаюсь, совершая дикий полукруг, избивая воздух, вопя.
Я с толчком останавливаюсь, правой стороной к верху, веревка обвивает мое запястье. Желудок в горле. Сигнализация до сих пор работает: пронзительно, истерично. Воздух, воздух, ничего кроме воздуха. Я застываю, неспособная двигаться ни вверх, ни вниз.
Я вдруг вспомнила весеннюю уборку в прошлом году. Я обнаружила гигантскую паутину в комнате, за стоящим зеркалом.
Дюжины насекомых были связаны, неподвижны в белой нити, и одно только что было поймано. Оно все еще боролось, хоть и слабо, чтобы выбраться. Сигнал тревоги отключился и тишина стала такой громкой словно пощечина. Я должна двигаться.
Я могу слышать рев реки и шуршание листьев на ветру. Медленно двигаюсь вниз, обертывая ноги вокруг веревки, качаясь, ощущая тошноту.