Рук держал фонарик, пока Никки шарила в ящике холодильника; наконец она выпрямилась, победно размахивая маленьким сморщенным лаймом, с таким видом, как будто поймала мяч Барри Бондса [83]с голограммой.
— Очень жаль, что у меня нет ни трипл-сека, ни куантро, а то мы могли бы сделать «Маргариту».
— Прошу тебя, предоставь это мне, — сказал Рук. — Это уже моя епархия. — Они вернулись на диван, и он расположился за журнальным столиком с ножом для чистки овощей, солонкой, лаймом и текилой. — Итак, дети, сегодня мы займемся изготовлением коктейля, который называется «Ручная Маргарита».
Смотрите внимательно. — Он отрезал ломтик лайма, налил в бокал порцию текилы, лизнул руку между большим и указательным пальцем и посыпал ее солью. Затем слизнул соль, опрокинул текилу и откусил кусочек лайма. — Ух ты, то, что надо.
Вот это и называется «Ручная Маргарита», — сказал он. — Я научился этому у Десмонда Туту, [84]- добавил он, и Никки рассмеялась. — А теперь ты. Никки быстро взялась за нож, ловко отрезала лайм, насыпала соли на руку и выпила текилу. Заметив выражение его лица, она усмехнулась:
— Ты думаешь, я вчера родилась?
Улыбаясь, Рук налил себе очередную порцию, и, глядя на него, Никки вдруг забыла о боли в позвоночнике и обнаружила, что потихоньку освобождается от вечной настороженности, которая уже сделалась неотъемлемой частью ее поведения. Но Рук не стал пить; вместо этого он протянул руку ей. Она взглянула на соль на его коже, на ломтик лайма, зажатый между большим и указательным пальцами.
Никки не поднимала взгляд — она боялась, что если сделает это, то ей захочется отступить, вместо того чтобы броситься вперед. Она наклонилась к его руке и высунула язык; сначала она быстро облизала соль, но затем, решив не торопиться, продолжила медленнее. Он предложил ей бокал, и она выпила текилу; а затем, взявшись за его запястье, поднесла ко рту ломтик лайма, который он держал в руке. Кислый сок брызнул ей на язык; она проглотила текилу, и тепло, возникшее в желудке, потекло к рукам и ногам, а вместе с ним появилась чудесная эйфория.
Ники прикрыла глаза и снова провела по губам кончиком языка, ощущая вкус соли и лайма. Она совершенно не чувствовала тумана в голове, это было нечто иное. Она наконец-то смогла расслабиться. Для многих людей это так естественно, но она уже не помнила, когда в последний раз ей удавалось избавиться от своего вечного напряжения. В этот момент она сообразила, что все еще держит Рука за запястье. Он, казалось, был не против.
Они молчали. Никки лизнула свою руку и насыпала на нее соли. Взяла пальцами лайм, налила текилы. И предложила ему. Но, в отличие от нее, Рук не отвел взгляд. Он поднес ко рту ее руку, прикоснулся к ней губами, лизнул соль и кожу вокруг, глядя Никки прямо и глаза.
Затем выпил свою текилу и съел лайм, который она протянула ему. Они продолжали смотреть в глаза друг другу, не шевелясь, — как тогда, на балконе Мэтью Старра, только дольше. На этот раз Никки не стала отстраняться.
Медленно, осторожно, они начали придвигаться друг к другу, по-прежнему молча, не отводя взгляда. Она отогнала прочь свои мысли, свои тревоги, неуверенность, прекратила борьбу с собой. В тот момент Никки Хит не хотелось ни о чем думать. Ей хотелось просто жить. Она протянула руку и слегка прикоснулась к лицу Рука в том месте, где задела его каблуком.
Поднялась, встала на одно колено и, наклонившись к нему, нежно поцеловала его в щеку. Она стояла так над ним, глядя, как тени дрожат на его лице.
Волосы, выбивавшиеся из ее прически, щекотали его лоб. Он коснулся ее волос, заправил пряди за ухо, слегка погладил ее по виску. Оказавшись так близко, Никки ощущала тепло его тела, вдыхала слабый запах его туалетной воды. В неверном свете свечей Хит казалось, что комната движется куда-то, — такое чувство возникало у нее, когда она летела на самолете сквозь облако.
Она прижалась к Руку всем телом, и он подался ей навстречу; и оба они, казалось, не столько двигались, сколько плыли друг к другу, влекомые некой могучей, непреодолимой силой, у которой не было ни имени, ни цвета, ни вкуса — только жар.
А потом их робкие объятия стали более страстными. Они набросились друг на друга, губы их соприкоснулись — как будто они одним рывком пересекли разделавшую их черту. Они не могли оторваться друг от друга, охваченные мучительным желанием и жаждой, словно им наконец было позволено предаться долго сдерживаемой страсти.
Свеча на столе затрещала и погасла. Никки отстранилась от Рука и села. Грудь ее тяжело вздымалась, тело было покрыто потом — и его, и ее собственным; она смотрела на угасавший янтарный огонек, и когда его поглотила тьма, Хит поднялась. Она протянула руку мужчине, и он принял ее, встал с дивана и застыл рядом. На столе осталась гореть только одна свеча. Никки взяла ее, подняла повыше и направилась к двери.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Никки все так же безмолвно провела Рука в спальню и поставила свечу на комод, перед трехстворчатым зеркалом, отчего показалось, будто теперь в комнате мигает не один огонек, а три. Обернувшись, она увидела рядом с собой Рука — он был так близко к ней, и ее влекло к нему, словно магнитом. Она обняла его за шею, прикоснулась губами к его губам; он положил руки ей на талию, притянул к себе. Поцелуи их были долгими, яростными; ей вдруг показалось, что они целуются не в первый раз — таким знакомым казался вкус его губ, ощущения, которые она испытывала.
Рука его поднялась, коснулась ее блузки, затем замерла. Она схватила его запястье и прижала его ладонь к своей груди. В комнате стояла тропическая жара, и когда пальцы Рука коснулись влажной кожи над бюстгальтером, Никки почувствовала, как они скользят. Она опустила свою руку ниже, лаская его, и он едва слышно застонал. Никки слегка покачнулась, он тоже, и оба они закружились, словно в каком-то восхитительном танце.
Рук шагнул вперед, увлекая ее в постель. Когда ноги ее коснулись края кровати, она медленно опрокинулась навзничь, потянув мужчину за собой. Пока они падали, Никки прижала его к себе крепче и, сделав резкое движение, к удивлению Рука, уселась на него.
Он посмотрел на нее снизу вверх и произнес:
— Неплохо.
— Ты меня еще не знаешь, — ответила она.
Они снова устремились друг к другу, и она ощутила на языке едва заметный кислый привкус лайма и потом — соли. Оторвавшись от его губ, Никки начала покрывать поцелуями его лицо, поцеловала ухо. Она почувствовала, как напряглись мышцы его груди и живота, когда он запрокинул голову, прикусив нежную кожу ее шеи. Никки слегка отодвинулась и начала расстегивать его рубашку.
Руку никак не давалась последняя пуговица на ее блузке, и она, приподнявшись на коленях, дернула ее в стороны; оторванная пуговица стукнулась о пол около плинтуса. Одной рукой Рук расстегнул застежку спереди на ее бюстгальтере. Никки сбросила бюстгальтер и с удвоенной яростью набросилась на мужчину. Их влажные от пота тела прижались друг к другу. Она протянула руку к его поясу и расстегнула ремень. Затем молнию брюк. Никки поцеловала его снова и прошептала:
— Средства защиты у меня в тумбочке.
— Пистолет тебе не понадобится, — ответил он. — Я буду вести себя как джентльмен.
— Только попробуй.
И она стиснула его в объятиях; сердце бешено колотилось у нее в груди от возбуждения и напряжения. Могучая волна обрушилась на Никки, затем отхлынула и унесла с собой все сложные, запутанные чувства и опасения, с которыми она боролась; ее просто увлекала первозданная стихия. В этот момент Никки ощутила себя свободной. Свободной от обязательств. От чьего бы то ни было контроля. От себя самой. Сжимая Рука в объятиях, она старалась слиться с ним и единое целое, прикоснуться к каждой клеточке его тела. Страсть захватила их обоих, и так они яростно двигались, ласкали, кусали друг друга, охваченные жаждой, которую нужно было удовлетворить во что бы то ни стало.