Тара не могла припомнить более приятный момент в жизни, и она не хотела терять его. Но Нелл стала терять терпение.

— О'кей. Но только не спрашивай меня, не разыгрываю ли я тебя. Я не разыгрываю. И не спрашивай меня, не ошибаюсь ли я. Тут нет ошибки.

— Вот как. И что, большой кусок?

— Достаточно.

— Что ж, выкладывай.

— О'кей. — Тара набрала воздуха в грудь и приготовилась рассказывать. Но тут Гораций Шакал, ее любимый кот, вспрыгнул ей на колени, свернулся клубочком и заснул. Тара почесала его за ушами, пожала печами и тихо сказала: — Мы выиграли джекпот.

— Джекпот?

— «Макс-Миллион».

— Ты шутишь?

— Нелл, ты же обещала.

— Ошибки быть не может?

— Бабушка…

— Как много? Хороший кусок?

— Да.

— Тысячи?

— Больше.

— Больше, чем тысячи?

— Немного больше. Да.

— Но не сто тысяч.

— Даже еще больше.

— Стоп, — сказала Нелл. — Ты не имеешь права врать мне.

— Я знаю.

— И ты говоришь мне правду?

— Да.

— Миллион? — тонким птичьим голосом попыталась предположить Нелл.

— Немного больше.

— О младенец Иисус!

— Ага.

— Так расскажи мне, дитя!

— Хорошо. Готова?

— Да.

— Триста восемнадцать миллионов долларов.

— Ясно. О господи!

— И я только что слышала по радио, что победитель только один. Так что делить не придется — все наше. Но поскольку мы должны получить всю сумму, она будет меньше. И еще налоги. Так что мы можем рассчитывать только на сто двадцать с чем-то миллионов.

— Сто двадцать с чем-то… миллионов.

— Угу.

— И ты в самом деле пытаешься убедить меня, что вы притащите домойсто двадцать миллионов долларов?

— Примерно.

— И Митч больше не будет таскать принтер по всему графству?

Тара помотала головой.

— И ты сможешь получить свою степень?

— Если захочу. Может, я просто куплю свой колледж.

— И я буду выступать, как королева Мария Румынская.

— Ты и так выступаешь, как она, дорогая бабушка.

Они так неудержимо расхохотались, что Нелл пролила свое вино, а кошки испуганно расползлись по углам комнаты.

Нелл взяла бутылку, чтобы долить их стаканы, но та оказалась пуста.

— Черт побери, мы должны отметить это событие. У меня есть каберне.

— Я больше не могу пить, — сказала Тара. — Мне надо ехать домой.

— Нет, ты останешься. И поднимешь бокал со старой Нелл. Я позвоню Вилли; он отвезет тебя домой.

Она открыла бутылку каберне.

Нелл могла быть властной. Могла быть раздражительной и мрачной. Вкусы у нее были самые разнообразные: она в равной мере любила и оперу по субботам, и свою поющую рыбу из магазинчика «Все за доллар». Когда она была замужем, у нее было несколько любовных историй; она слишком много пила; дом у нее был не прибран и благоухал кошачьей мочой. Она могла холодно относиться к тем, кого любила. Порой она бывала неприветлива и к Таре. Но в глазах Тары она была само совершенство, со сверхъестественной мудростью и проницательностью. И Тара наглядно убедилась в этом, когда Нелл, подняв свой стакан, предложила не тост, а задала короткий вопрос:

— Ты боишься, дорогая?

— Боюсь? Чего именно?

— Ты не боишься всех этих денег?

— Ох… А я должна, верно?

— Не знаю. Но все говорят, что внезапно свалившееся богатство может разрушить твою жизнь.

— Так ты боишься,Нелл?

— Нет, мэм.

— Значит, я тоже ничего не боюсь.

— Мы должны все отрицать.

— Я так и думаю, — засмеялась Тара.

— Я думаю, что это великолепно— быть королевой Марией Румынской! Давай выпьем за опровержение. Давай выпьем за Румынию. Давай купимРумынию! О, святые жулики!

РОМЕО проснулся в комнате мотеля. Шон, приникнув к экрану, продолжал сидеть за маленьким столом, и его спина была залита потом. Ромео заметил, что тот рассматривает изображение какой-то девушки. О порнографии тут не было и речи; девушка даже не была обнаженной. Но он смотрел на нее так, словно она голая.

Ромео встал и побрел в ванную.

— Ты проснулся? — спросил Шон, не поворачиваясь.

— Вроде да.

Он все еще не мог выбраться из своих снов и с трудом сохранял равновесие. Чтобы отлить, он предпочел сесть.

— Ты знаешь, — сказал Шон, — меня просто пугает твоя способность дрыхнуть.

На мутном, в «морозных» узорах стекле ванной сидел самый большой таракан из всех, которых Ромео приходилось видеть. Он даже не пытался бежать. Просто сидел, шевеля усами.

Ромео вернулся в комнату.

— Знаешь, тут как в печке. Ты не против, если я включу кондиционер?

— Он слишком шумный. Я не смогу сосредоточиться. Подожди, пока я кончу.

— Что кончишь?

— Менять наши жизни.

Ромео натянул брюки и мокасины. Выйдя, он направился к «соколу», открыл грузовое отделение и вытащил свой рюкзак, в котором лежала свежая безрукавка. Он поставил его прямо на асфальт стоянки, от которого шел такой жар, что казалось, будто 17-я трасса плывет в воздухе. Кроме того, в воздухе стоял какой-то жутковатый запах, напоминающий о смерти. Он подумал, что предпочел бы как можно скорее унести ноги из этого города.

Он пошел искать автомат с содовой и нашел его под бетонной лестницей. Едва он засунул в него квотер, появилась какая-то девушка. Ей был нужен лед. Если не считать ее костистых надбровий, ее можно было бы назвать хорошенькой. На ней была майка с изображением Иисуса на кресте. Наполнив свое ведерко, она мимолетно улыбнулась ему, и он удивился, убедившись, что она не опасается его.

— Эй, — сказал он, — ты чувствуешь этот запах?

Девушка принюхалась.

— Это жасмин.

— Нет, имею в виду не цветок, а какой-то другой запах. Он словно… я не знаю толком, но словно что-то гниет или дымится.

— Ага. — Она снова потянула носом. — Да нет, ничего не чувствую. Может, пульпа с мельницы.

— А мне кажется, что тут какая-то массовая могила или что-то в этом роде.

— Наверно, я ничего не чувствую потому, что слишком долго пробыла здесь.

— Как долго?

— Четыре месяца.

— А что написано у вас под крестом?

— Церковь Христа Торжествующего.

— И вы в нее ходите?

— Это не та церковь, которую посещают. Это миссионерская церковь. Из Миссури. Я миссионер.

— Вы должны обратить меня.

— То есть засвидетельствовать о вас.

— Да, но с самыми лучшими намерениями.

Хотя она даже не попыталась. Они поболтали, но не об Иисусе. Он спросил ее о Миссури, и она рассказала, как там уныло. Затем он рассказал ей, как было скучно в Пикуа, Огайо. Она призналась, что в Брунсвике тоже скучно, но не очень, потому что поблизости есть пляж, хотя она не часто там бывает. Рассказывая, она прислонилась к автомату и стала сосать кусок льда, что показалось ему весьма сексуальным занятием. Она сказала, что ее зовут Тесс, и пригласила к себе в комнату, чтобы познакомить с подругой, которая живет с ней.

Он принял ее приглашение. Встретился с ее соседкой Меган, и они втроем стали смотреть повтор «Девочек Гилмора».

У девушек была коробка с листовками, в которых рассказывалось, что мир доживает последние дни и все такое. Он взял одну и попытался прочесть, но все это было настолько мрачно, что он испугался, как бы девушки не начали его просвещать. Он сунул листовку в карман, чтобы прочитать попозже.

Затем он сказал:

— Насколько я понимаю, девушки, вы не пьете?

— Мы можем себе позволить, — призналась Тесс, — если не свидетельствуем.

— Что ж, значит, займетесь мной как-нибудь в другое время, — предложил Ромео.

Они засмеялись. Им было весело. Он спросил, есть ли у них приятели, и они покатились со смеху.

— Почему вы смеетесь?

— У Тесс был бойфренд, но он ее кинул. Он вообще был полной задницей.

— Арройо, — сказала Тесс. — Ты знал его?

Ромео пожал плечами:

— Я тут вообще никого не знаю.

— О, это здорово.