— Ну как? Сегодня ты совершил подвиг, или день прошел зря?

— Ну, — вскинул взгляд к потолку Ротгкхон. — Можно сказать, что почти совершил. Рассказал княжичу все, что тому нужно знать о своем будущем. Пусть теперь думает. За один день столько новостей смертному не переварить. Раньше, чем дней через пять, продолжать беседу не стоит.

— Коли так, ты достоин награды, — привстав, наклонилась Зимава к нему, но леший наложил палец ей на губы:

— Еще рано, женушка. Награду я заслужу лишь тогда, когда он согласится.

— Так постарайся! — села она обратно.

— Хорошо, — рассмеялся он. — И еще одно… Собери меня в дорогу. Мыслю, самое меньшее четыре дня мне придется провести в пути.

— Да, соберу, — сразу погрустнела девушка.

— Ты можешь сделать пироги? Я так и не попробовал, что это такое?

— Прости, не успею. Только квашня целый день должна доходить. А ее еще замесить нужно, а опосля налепить все и испечь. Я потом сделаю, когда вернешься, можно?

— Раз все равно ничего не изменить, — пожал плечами Ротгкхон, — значит, можно.

— Я протушу свинину и залью в горшок. К утру застынет и вытекать не будет. В первые дни ты ее с манкой заваривай, это быстро и вкусно. Потом кулеш с салом сделаешь.

— Понятно, — кивнул вербовщик.

— И возвращайся скорее, — поймала его за руку Зимава. — Мне без тебя тоскливо.

Утро принесло неожиданный сюрприз: в распахнутые Чарушей ворота въехал Избор, ведя в поводу сразу трех коней, один из которых был оседлан, спешился, забросив повод скакуну на холку.

— Рад видеть тебя, волхв, — растерянно встретил гостя на пороге Ротгкхон. — Какими судьбами?

— Журба вспомнил, что у тебя лошадей нет, — ответил Избор, одетый по-походному, в шаровары и войлочную куртку поверх рубахи. — Вот из муромской конюшни и выделил. Скакунам застаиваться все едино во вред, а тебе на пользу.

— Ага, — кивнул, ожидая продолжения, вербовщик.

— Ну, а как я узнал, куда ты направляешься, попросился с тобой съездить. А ну знание лекарское там понадобится?

— И куда вы едете? — невинно поинтересовалась Зимава, положив подбородок мужу на плечо.

— Боярина Валуя проведать. Помяли его булгары изрядно в минувшем походе.

— Это тот, что ночевать у нас оставался?

— Он самый, — кивнул Ротгкхон.

— Я бы передала привет, но он меня все едино не заметил. Кушать хочешь, гость неведомый?

— Спасибо, сыт, — смутился волхв. — Избором меня зовут. При княжиче состою.

— А мне все равно. У меня муж есть. Любимый… — Девушка прижалась щекой к щеке Лесослава. И тот, разумеется, нежно ее поцеловал, погладил по голове.

— Тогда мы поскачем, милая моя.

— Сумка в сенях, котелок сверху.

— Спасибо, родная, — поцеловал Ротгкхон жену еще раз, вернулся в дом за припасами, закинул мешок на спину заводной лошади, стянул лямки под брюхом, поднялся в седло.

Зимава, не удержавшись, сбежала со ступенек, схватила за руку и так проводила до самых ворот:

— Возвращайся скорее. Я уже тоскую.

— Конечно, — наклонившись, коснулся ее губ губами вербовщик и, выехав за ворота, тут же пустил скакуна рысью.

— Счастлив ты, — нагнав, сказал ему волхв. — Ты ее любишь, она от тебя без ума. Мало кто в таком душевном согласии живет. Трудно поверить, что такую жену ты избрал, случайно от ладьи своей отстав, случайно на пути встретив.

— Судьба, — кратко ответил Ротгкхон. — Ты дорогу в поместье Валуево знаешь? Я ведь еще ни у кого не спрашивал, мыслил сегодня узнать.

— Знаю. С заводными завтра к полудню будем там.

Путь на двух лошадях вместо одной и вправду занял меньше времени. Но ненамного. Поначалу за городом всадники часа два шли рысью, потом шагом, потом опять рысью, остановились на дневку, переседлали скакунов, снова пустили рысью, шагом, рысью — и день закончился. Не потому, что стемнело, а потому, что пора было пускать коней на выпас — заполнение их желудков происходило даже медленнее, чем зарядка химических аккумуляторов.

Разложив кошму на полянке у ручья, путники не спеша развели огонь на старом кострище, которое из-за толстого слоя пепла поднялось над окрестной травой на высоту в половину локтя. Следуя совету жены, Ротгкхон залил водой манку, вскипятил, добавил свинину из горшочка. Позвал волхва. Избор, в отличие от него, никакими припасами в дорогу не озаботился.

Зато он знал, куда нужно ехать.

— М-м-м, как вкусно, — зачерпнув снедь, тут же похвалил ее юный волхв. — У твоей жены золотые руки! Счастлив ты, иноземец, своей удачей. И красавица у тебя жена, и любящая, и хозяйственная, и рукодельница. Ныне таких уж, почитай, и не сыскать. На кого ни посмотришь — ничего дети нынешние делать не хотят. Токмо веселье да баловство на уме: качели да гулянья, пятнашки да венки. Что с Муромом будет, когда сие поколение вырастет, подумать страшно…

— Тебе сколько лет, Избор? — не выдержал вербовщик.

— Осьмнадцать, — смутился юный волхв. — Токмо меня в жертву Перуну еще в пять лет принесли, во искупление. Сказывают, за богохульство знахарки местной он осерчал и деревню всю молниями пожег. С тех пор при святилище живу. Радогост с самого детства волхованию и грамоте учил, знахарки — травам и заговорам, болячки всякие исцелять и раны ратные от загнивания спасать, лубки правильно накладывать. Я на качелях за всю жизнь токмо три раза и покачался. До сих пор каждый из тех дней помню. Ныне же и вовсе нельзя. Радогост сказывал, несолидно сие для волхва. В нас люд простой божью силу видит. А сила богов не должна казаться смешной, глупой, корыстной или похотливой.

— Могу выручить, — засмеялся вербовщик. — У меня в сарае пустующем качели висят, для детей. Если хочешь, я тебя там запру — никто и не увидит.

— Детские порваться могут, — улыбнулся в ответ Избор.

— Ну, тогда нужно переодеться и в другой город какой съездить. Там вволю и оторваться, — посоветовал Ротгкхон. — Никто не узнает.

— Но я-то узнаю, — безнадежно отмахнулся волхв.

— Скажи, Избор, а как в вашем учении отличают правду от вранья? — ненавязчиво поинтересовался вербовщик. — Наверняка ведь есть разные способы?

— Много есть таких, — охотно ответил волхв. — Коли вора отличить нужно, то людей, что заподозренных в круг сажаешь и заговор начитываешь особый. Тот, кто виновен, краснеет сильно, по тому и отличается. От вранья обыденного зелья разные придуманы и нашептывания. От них врун или заикаться начинает, али с животом ему плохо становится, али руки вздергиваются. Мудрые и опытные волхвы вроде Радогоста на вид и на слух вранье отличают. А коли дело серьезное — дел чести или дел княжеских касаемы, — то суд Перунов устраиваем. Для сего идола его из святилища выносим, на холме напротив судимого ставим и грозу на небо вызываем. И вот коли молния в смертного ударит, стало быть, виновен он. А мимо бьет — честен.

— Перунов суд — это сурово, — кивнул Ротгкхон. Правда, варианты с заиканием или расстройством желудка ему тоже не понравились… Значит, придется подстраховаться и подготовиться к таким подозрениям заранее. — Скажи, Радогост всегда подле князя находится? С волхвом с глазу на глаз встретиться можно?

— Как же, как же! — прямо обиделся Избор. — Радогост не князю служит, а богам и земле русской! Ныне за Муром беспокойно ему, вот в детинце больше времени, нежели в святилище, и проводит. Да токмо молитвы переменные, на утро и закат завсегда на нем.

— Сделай доброе дело, дружище, помоги наедине с волхвом этим премудрым встретиться!

— А зачем тебе? Коли нужда какая в чародействе, так давай я подсоблю? Я у Радогоста лучший ученик!

— Не в чародействе, в мудрости его нужда моя, Избор. Но коли интересно тебе, при разговоре сем можешь остаться, тайны в нем великой нет.

— Тогда скажи сейчас? Я же умру от любопытства!

— Долго очень рассказывать. По беседе и услышишь… — Доскребя котелок до дна, Ротгкхон тщательно облизал ложку по местному обычаю, но потом все равно спустился к воде и перед родником старательно промыл чистой водой ложку и котелок, вернул посуду по местам, предупредил спутника: — Утром тебе кулеш заваривать!