— Сейчас.

«Пожалуйста, нажмите на кнопку один раз и ждите. Мы приедем так быстро, как сможем», — значилось на щите, висевшем над пустым столом полицейского участка. Два посетителя сидели на стульях и рассеянно перелистывали потрепанные номера «Криминалистики». Они с надеждой подняли голову, когда в участок вошли Фредрик и оба полицейских, но седобородый не обратил на посетителей никакого внимания, открыл дверь в один из коридоров и провел Фредрика в маленький тесный кабинет.

Теперь он уже не отрицал, что это допрос — с магнитофоном и прочим. Молодой полицейский ушел, остался только старший. На двери кабинета висела табличка: «Комиссар криминальной полиции».

Теперь полицейский сказал, что Бодиль Молин была найдена убитой и он хочет задать Фредрику несколько вопросов о его отношениях с нею. Насколько близко они были знакомы? Знал ли он, по какому поводу собиралась вчера приехать Бодиль? Знал ли он, что она беременна?

Фредрик ответил, что знал Бодиль весьма поверхностно. Что Паула была знакома с ней намного лучше, так как обе имеют отношение к искусству. Он не знал, зачем Бодиль хотела приехать, — может быть, собиралась взять у Паулы готовые работы. О таком интимном деле, как беременность, он, естественно, ничего не знал.

Обеденное время давно миновало, Фредрик постепенно проголодался. Когда он сказал об этом полицейскому, допрос был прерван.

— Мы еще ненадолго задержим тебя здесь. Мне хотелось бы задать еще пару вопросов. Но сначала ты поешь, — дружелюбно сказал полицейский.

Фредрика проводили в камеру, отобрали портфель и телефон, а потом принесли поднос с едой. После этого дверь камеры захлопнулась.

Все происходящее казалось ему нереальным, поэтому он не сразу принялся за еду, хотя и не на шутку проголодался.

Его заперли! В изолятор полицейского участка! Мог ли он предполагать, что такое с ним вообще когда-нибудь произойдет? Он был слишком сильно потрясен, чтобы испытывать страх. Об этой истории он еще долго будет потом рассказывать знакомым.

Пустой поднос унесли. Фредрику сказали, что если он захочет в туалет, то должен позвонить, и он довольно часто нажимал на кнопку, так как сильно нервничал и мочевой пузырь судорожно сокращался, как это всегда бывает в таких случаях.

Он ждал, ждал и ждал, но продолжения допроса пока не последовало. Чувство потрясения уступило место трезвому пониманию. Положение его было очень серьезным. Он два раза нажал кнопку звонка просто для того, чтобы напомнить о своем существовании. О нем забыли? В конце концов, его ждут на работе.

Нет, о нем не забыли. Когда он понадобится, за ним придут.

Фредрик лег на обтянутый пластиком топчан и стал смотреть в потолок. Мысли переполняли голову, сменяя одна другую с такой быстротой, что он не успевал их осознавать. Стоило оформиться одной мысли, как в мозгу тотчас появлялась следующая. Как в музыкальных клипах, где сцены с такой быстротой сменяют друг друга, что в результате получается сплошное невразумительное мелькание.

Одолевали мысли о Кводе. Где он сейчас? Может быть, умер в лесу? Скорее всего, нет. Полицейский ничего не сказал о мертвом или раненом человечке. Их интересовала только Бодиль.

Да и как мог Фредрик убить его одним движением лезвия? Для этого нужны опыт и тренировка. Несомненно, Квод отделался царапиной.

Что сейчас думают на службе, видя, что он не возвращается из участка? Знает ли Паула, что его отвезли в участок на допрос? Что она сказала им? И что они ей сказали?

В четверть шестого допрос наконец возобновился. Снаружи было уже темно, летящие снежинки бились в грязное оконное стекло.

За это время полицейские, очевидно, еще раз поговорили с Паулой, выспрашивая ее о поведении Фредрика в последнее время.

— Правда ли, что ты часто теряешь самообладание и впадаешь в ярость? — спросил старший полицейский, к которому Фредрик уже начал относиться, как к старому знакомому. Неужели они впервые встретились только сегодня днем?

— У этих вспышек всегда бывают причины.

— И какие же это причины?

— Разные, в зависимости от обстоятельств.

— Ты когда-нибудь бил своих детей?

— Прошлым летом я дал пощечину сыну и до сих пор об этом жалею.

— А дочь? Твоя жена сказала, что у нее синяки на руке.

Это были очень неприятные вопросы, но полицейский задавал их спокойно и откровенно, без всяких намеков и подтекста. Снежно-белые волосы и морщинки вокруг глаз придавали ему сходство с добропорядочным отцом семейства — сильным и справедливым, — который ведет серьезный разговор с сыном.

— Дочь я никогда не трогал, — ответил Фредрик.

— А твою жену?

— Никогда.

На письменном столе Фредрик заметил тяжелое стеклянное пресс-папье. На нем был какой-то текст, а над ним красовались три выгравированные парусные лодки — наверное, честно заслуженный приз за выигранную регату.

Когда все это кончится, надо будет походить под парусом. Сам Фредрик никогда не занимался парусным спортом, но этот спокойный, обладающий врожденным авторитетом человек сможет, несомненно, многому его научить. Они еще встретятся. Может быть, в Ротари-клубе, членом которого Фредрик, вероятно, скоро станет. Ульф Шефельдт обещал свою рекомендацию. Но может быть, комиссар не член Ротари-клуба? Может быть, комиссарам полиции нельзя вступать в общества такого рода?

— Прошлым летом ты брал у Бодиль собаку. Что с ней произошло? — спросил полицейский.

— Она была убита. Ножом.

— Правда? — оживившись, спросил комиссар. — Как именно это случилось?

— Вероятнее всего, это сделал Квод, наш так называемый квартирант.

— Откуда тебе это известно?

— Нож торчал из трупа собаки. Квод часто пользуется этим метательным оружием. Мне помнится, что я уже рассказывал об этом твоему коллеге, когда он летом приезжал ко мне. Я говорил, что у него есть оружие, с помощью которого он метает ножи. Вот такой нож и торчал из собаки. Из этого я заключил, что это сделал Квод.

Полицейский с серьезным видом кивал.

— Что ты сделал с ножом?

— Выбросил. В мусорный контейнер.

Полицейский наморщил лоб и тихо, неуверенно, словно ему было тяжело об этом говорить, спросил:

— Значит, это не ты убил собаку?

— Точно, не я.

Из коридора донесся стук каблучков, и женский голос сказал:

— Показания готовы. Надо подождать распечатки.

Было слышно, как где-то начал шумно работать старомодный принтер.

— Твоя жена говорит, что ты был очень зол на собаку за то, что она испортила кухонную мебель и изжевала важные документы.

— Да, я был просто взбешен, но не я убил ее.

Полицейский сощурил один глаз, продолжая другим смотреть на Фредрика. В этом взгляде было что-то плутовское. Фредрик мог легко представить себе, как этот полицейский стоит за штурвалом, прищурив правый глаз от летящих брызг, а левым косится на паруса. «Подправь-ка фок, Фредрик. Вот так, отлично».

— Ты когда-нибудь использовал нож во время вспышек ярости?

— Нет.

— Против людей, животных, предметов?

— Нет.

— Подумай.

— Я никогда так не пользовался ножом.

Полицейский терпеливо выслушал ответы, посмотрел, как он отрицательно качает головой, и решил немного помочь:

— Не так давно, во время такой вспышки, ты изрезал картины твоей жены. Это правда?

— Да.

— Зачем ты это сделал?

— Мне не понравились мотивы. Они отвратительны.

За стеной продолжал с натужным скрипом и жужжанием работать принтер, словно каждая буква доставляла ему невероятные страдания.

— Что же это за мотивы?

— Обнаженные тела в тесном пространстве.

— Что же здесь отвратительного?

Фредрик пожал плечами:

— Они были просто отвратительны. Я понимал, о чем идет речь.

— И о чем же шла речь?

— О том, что она совокупляется с этим чертом под лестницей. Я пришел в ярость. Думаю, что ты вел бы себя так же, если бы это была твоя жена.