— В следующем году Фабиан пойдет в школу. Пусть пока наслаждается свободой, — сказала Паула.

— Но что он будет делать целыми днями?

Паула окинула Фредрика недоуменным, почти презрительным взглядом:

— У него есть природа, сад, луг, лес. У него есть фантазия.

При слове «лес» Фредрик сразу подумал о Кводе и убитой белке, но не стал ничего говорить, потому что Паула избегала этой темы. Он пытался объяснить ей, насколько отвратительна эта история с белкой, но она не желала его понять.

— Он должен быть мальчиком, — произнесла она в ответ торжественным, почти роковым тоном, словно вкладывая в это слово какой-то сакральный смысл. — Фабиан очень интересуется этим вопросом, если ты заметил. Он часто говорит: «Оливия — девочка, а я — мальчик».

Фредрик не мог понять, почему Фабиан не может быть мальчиком в детском саду. Но он видел, что своими возражениями только обострит ситуацию, и чувствовал, что для такого обострения их отношения были в тот момент слишком хрупкими.

Когда в первый день после отпуска Фредрик поехал на работу, место Фабиана в машине пустовало и не надо было по дороге заезжать в детский сад.

За обедом он жаловался на жизнь Ульфу Шефельдту. Это был единственный человек, которому Фредрик говорил о Кводе. Так, он рассказал, что Квод взял его сына на охоту на белок, что Фабиан сказал: «Человек под лестницей лучше, чем ты», о непростительных оплеухах и о конфликте с Паулой.

Ульф слушал и сочувственно кивал, пока Фредрик рассказывал свою печальную историю.

— Такое, как мне кажется, бывает часто. Человек чувствует, что его, как отца, вытесняет другой человек. Я помню, как это бывает. Мой Тобиас играл тогда в футбол. У него был тренер, Ник, или Мик, или бог знает, как его там звали. Мускулистый парень, такой мачо, который, конечно, нравился мальчишкам. Тобиас был от него без ума. До этого мы по вечерам гоняли мяч ради удовольствия. Это было так, баловство, забава с мячиком. Но теперь я не мог с ним играть, так как Ник или Мик делал все это несравненно лучше. Мне было очень тяжело падать с трона. Но Анна, моя жена, — а она изучала детскую психологию, она у меня воспитательница — сказала, что это совершенно нормально, когда мальчики заменяют отца другим мужским идеалом. По этому поводу незачем расстраиваться и создавать проблему. Другой человек никогда не сможет заменить отца. Это всего лишь временное освобождение. Твой сын любит тебя, как и прежде, Фредрик. Этот квартирант нужен ему только сейчас, чтобы испробовать себя в роли мужчины.

— То же самое говорит мне и Паула. Но надо ли стрелять для этого в белок?! Мы живем не в эпоху первобытных охотников! — воскликнул Фредрик.

Ульф наклонился к Фредрику.

— Знаешь, признаюсь тебе, что в детстве я тоже стрелял по белкам из духового ружья. Ужасно, но я это делал. — Он вздохнул. — В остальном он тебя не беспокоит, этот Квод? Больше не мечет в тебя ножи?

Фредрик рассказывал приятелю о бесполезном приезде полиции. О своем опыте с собакой Бодиль он скромно умолчал.

— Нет, правда, Квод мочится на наши розы, — буркнул он.

Ульф рассмеялся:

— Странный тип. Собственно, с каких пор он живет в доме?

— Не имею понятия.

— Ты не хочешь спросить у прежних владельцев, может быть, они знают?

— Они живут в Канаде, и у меня нет их адреса.

— А кто жил в доме до них?

Фредрик отрицательно покачал головой:

— Этого я не знаю.

Ульф сменил тему:

— Как прошел разговор с шефом?

— Ах, это! Ничего особенного. Ты был прав относительно моего места. Это всего лишь игра на публику. Я продолжаю работать, как работал, только теперь я называюсь советником по стратегии развития. Избавился от туризма и всякой рутинной шелухи и могу теперь сосредоточиться на действительно важных вещах. На переселениях и расширении строительства. Думаю, все будет хорошо, — небрежно произнес Фредрик.

Он не стал говорить, что ему предстоит собеседование со специалистом по подбору кадров. Это было слишком унизительно.

— Ну, что я говорил? — смеясь, сказал Ульф и провел рукой по своим локонам. — Заказать нам кофе?

На следующий день, когда Фредрик, как обычно в выходной день, покупал традиционную бутылку вина, он столкнулся в магазине с соседом, Бьёрном Вальтерссоном, который как раз платил за ящик баночного пива.

— Ты получил деньги за балкон? Я их тебе перевел, — сказал Фредрик.

— Да, получил. Большое спасибо.

— Хорошо. Но я хочу еще кое-что у тебя узнать. Ты не знаешь, кто раньше жил в нашем доме? Я имею в виду до Йонфельтов.

— Да, знаю, — ответил Бьёрн, закрепляя на ящике ручку. — Это была Эльза Стенинг. Милая пожилая дама. Она всегда ездила в магазин на велосипеде, а покупки возила в прицепной тележке. Я предложил подвозить ее, но она отказалась. Раньше она, кажется, была учительницей. Летом всегда сидела в саду перед мольбертом, надев на голову соломенную шляпу. Она была очень живая старуха. Я всегда удивлялся, как она одна управляется с таким большим домом. Но потом она состарилась, продала дом и переехала в пансионат для престарелых Клёвергорден.

— Она еще жива? — спросил Фредрик. — Мне надо с ней поговорить. Об истории дома и вообще.

Бьёрн в ответ пожал плечами:

— Она уехала года два назад. Так что вполне может быть и жива. Но наверное, уже слабоумная. Ей сейчас, если не умерла, что-то около девяноста. Можешь позвонить в Клёвергорден и узнать.

Маленький Карл

Клёвергорден оказался одноэтажным строением, но таким обширным и запутанным, что понять с первого взгляда, как он спланирован, было трудно. От входа расходились флигели с коридорами, вдоль которых располагались комнаты, где жили обитатели пансионата. Между флигелями, как между зубьями гребенки, были разбиты уютные садики, где старики могли гулять на своих колясках или костылях или сидеть на лавочках вокруг журчащих фонтанов.

В этом учреждении Фредрик и нашел Эльзу Стенинг. Она не гуляла по дорожкам и не сидела у фонтана, а копалась на картофельной грядке.

— Эльза, это Фредрик Веннеус. Он хочет с тобой познакомиться, — сказала молодая женщина, которая привела Фредрика на огород.

Эльза поднялась, опираясь на палочку. Она оказалась маленькой и хрупкой старушкой, одетой в брюки и рубашку. Седые волосы были повязаны маленькой косынкой. Она сняла садовые рукавицы и протянула Фредрику руку. Проницательные голубые глаза смотрели дружелюбно и не без любопытства. Фредрик от неожиданности даже отвесил, как мальчик, церемонный поклон.

— Ты слишком много работаешь на огороде, Эльза. Так нельзя, подумай о своем сердце, — укоризненно произнесла молодая женщина. — Ну ладно, не буду вам мешать.

— Я всего-то немного пополола картошку. За ней всегда надо следить, — объяснила Эльза, когда молодая женщина ушла.

Она наклонилась и сорвала два листочка.

— Это лимонная мелисса. Очень хороша в чае. Мы пойдем в мою комнату?

Они вошли на террасу и дальше в коридор с комнатами обитателей пансионата.

Фредрик ожидал увидеть старомодную мебель и поблекшие обои, фотографии детей и внуков и вышивки крестиком. Но комната Эльзы была обставлена светлой современной мебелью. На стенах висели фотографические постеры с природными мотивами: ветки, горные ландшафты, кувшинки на воде.

— Чаю?

Она уже держала термос над двумя керамическими чашками, стоявшими на столе.

— Да, охотно, — сказал Фредрик и, к собственному раздражению, еще раз поклонился.

Почему в обществе этой старой дамы он чувствует себя как школьник? Потом он вспомнил: Бьёрн Вальтерссон говорил, что раньше она была учительницей.

Он позвонил в Клёвергорден и узнал, что Эльза Стенинг жива, и он даже поинтересовался, как у нее с головой, так как Бьёрн сомневался по этому поводу.

— Иногда все хорошо, но иногда она путается в обстановке, — ответила директор пансионата для престарелых.

Фредрик, очевидно, попал в один из светлых дней. Эльза Стенинг принялась с живым интересом расспрашивать Фредрика о его работе. Она откуда-то знала, чем он занимается. Знала она и то, что Паула — художница. Мало того, он был пристыжен и ошеломлен тем, что Эльза, оказывается, даже была на ее выставке в элеваторе. Она знала, что они с Паулой переехали в ее бывший дом зимой. Поразительно, но она была осведомлена обо всех планах руководства общины, обо всех его проектах, даже о тех, которые не публиковались в газетах.