«Еще одна шлюха, — холодно подумал Майкл, гладя ее по голове, утешая, целуя ее руки.

«Что мать — под всей Европой полежала, что дочь. Ну, ничего, я это из нее выбью, она у меня станет, как шелковая — будет молчать, рожать детей и вести хозяйство. А кинжал с пистолетом я у нее заберу, — как только обвенчаемся».

— Любимая, — Майкл прижал ее к себе, — ну не надо, не надо об этом вспоминать. Мы начинаем новую жизнь, и в ней все, все, будет хорошо, обещаю тебе».

Мэри кивнула, и, положив голову ему на плечо, посмотрев на спящую Энни, сказала: «Я так счастлива, Майкл, так счастлива! И в Лондон не надо заезжать, раз тебя ждут в Новом Свете, — можно прямо туда поплыть. А матушке я из Тромсе напишу, чтобы она знала, где мы и не волновалась».

— Напиши, — подумал Майкл, помогая ей зайти в лодку, устраивая спящую Энни на коленях у матери, — напиши, дорогая. А я отправлю письма.

Он едва не рассмеялся вслух, и, нежно поцеловав Мэри, сев на весла, сказал:

— Ну, любимая, я уже хочу поскорее оказаться в Тромсе. Я ведь священник, договорюсь, нам не надо будет ждать три недели. И платьев вы с Энни сможете купить, чтобы все было, как надо.

Мэри погладила белокурые волосы дочери и шепнула: «Ну вот, милая, теперь у тебя есть отец!»

Шхуна снялась с якоря и вскоре пропала в густом, вечернем тумане, скрывающем устье Двины.

Эпилог

Тромсе, апрель 1606 года

Энни оправила простой, серого льна чепец и, взглянув на подол платья, — из грубой, коричневой шерсти, подумала:

— Вот, правильно апостол Павел говорит: «Чтобы также и жены, в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением волос, не золотом, не жемчугом». И папа Майкл тоже — всегда так скромно одевается.

Мэри постучала в дверь их комнаты — единственной в крохотной таверне, что стояла прямо у пристани, и ласково спросила: «Готова?».

Энни кивнула и, повернувшись, восхищенно сказала: «Ты такая красивая, мамочка!»

Мэри улыбнулась и поцеловала дочь: «Каждая женщина в день своей свадьбы — самая красивая на свете, дорогая моя. Ты тоже будешь — самая красивая!». Женщина потрогала крохотный, с изумрудами крестик, что висел у нее на шее, и, подойдя к распахнутым ставням, посмотрела на гавань.

Их корабль, — такая же рыбацкая шхуна, только чуть побольше, — чуть покачивалась у причала.

— Отсюда — в Исландию, в Хабнарфьюдор, — вспомнила Мэри, — а потом уже — в Новый Свет, в Сент-Джонс, и потом — на юг, в эту новую колонию. Жалко, что Полли не увижу, она уже на пути в Лондон, наверное, ну да письма дойдут, Майкл как раз пошел договариваться с капитаном того барка, что в Берген плывет. А мы сегодня уже и отплываем, получается, брачная ночь уже на корабле будет, — женщина почувствовала, что краснеет.

— Ты не волнуйся, мамочка, — ласково сказала Энни, незаметно оказавшись у нее под боком, — все будет хорошо. А у меня появится братик, или сестричка?

— Даст Бог, появится, — Мэри наклонилась и поцеловала девочку в мягкую, гладкую щеку. «Ну, беги, жди нас в церкви».

Энни ускакала вниз по деревянной, узкой лестнице, и Мэри, высунувшись в окно, проводила ее взглядом. Снег уже таял, вдали было слышно блеяние овец, что паслись на склоне холма, и Мэри, вдохнув соленый воздух, улыбнулась:

— Какой городок маленький, церковь, десятка два домов, и гавань. И церковь — совсем простая, деревянная.

— Ну вот, — раздался с порога веселый голос Майкла, — все письма я отправил, видишь, тот барк, что сейчас выходит из гавани? В Бергене капитан их отнесет в контору Ганзейского союза, как ты и просила.

— Спасибо, — Мэри повернулась, и Майкл ласково сказал: «Какая же ты красавица!».

Женщина покраснела, и, потрогав ленты холщового чепца, ответила: «Тут ведь нет дорогих тканей, вот, эта синяя шерсть — самое лучшее, что у них было».

— И не надо ничего другого, — Майкл поцеловал розовые, теплые губы. «Все равно — для меня лучше тебя нет никого, любовь моя. Ну что, пойдем? — он подал ей руку.

— Письма, — усмехнулся он про себя, держа нежные, тонкие пальцы.

— Твои письма уже в море, дорогая, вернее, их обрывки. Плывут себе по течению. Очень, очень хорошо получилось. А этот крест она у меня снимет, сейчас не надо, конечно, потерплю, а потом — заставлю снять. Еще чего не хватало, — золотом себя украшать, как дикарка какая-то. Наденет простой, деревянный или железный. И кольцо такое же — медное.

У мамочки был медный крестик, да, а потом она его потеряла, бедная. Как раз весной той и потеряла, а потом — умерла».

— Ты задумался о чем-то? — тихо спросила Мэри.

— Вспомнил матушку, — вздохнул Майкл и женщина, погладив его руку, подумала: «Бедный. Он ведь тоже сирота, у меня хоть мама была, а он в шесть лет ее лишился. И брат его пропал.

Ну, ничего, теперь и у него есть семья, мы с Энни, да и еще дети у нас появятся».

— А ты покраснела, — шепнул ей Майкл, когда они уже подходили к церкви.

— Так, — Мэри опустила глаза, — волнуюсь все-таки.

— Не надо, любимая, — он поднес к губам маленькую руку. «Все будет хорошо. Я теперь с вами, и никогда вас не оставлю, никогда».

— Может, надо было выбросить кинжал и пистолет? — подумал Майкл, смотря на Энни, что махала им рукой. «Да нет, там, в Новом Свете пригодятся. Понятно, что в руки она их не получит, — еще чего не хватало».

— Ну, доченька, рада ты? — ласково спросил он девочку, беря ее за руку.

— Очень, папа Майкл! — девочка прижалась к нему, и Мэри улыбнулась про себя:

— Правильно. Энни счастлива. А что мне еще надо? И я тоже буду счастлива, он ведь такой заботливый, такой добрый. Матушка ведь вышла замуж за Виллема, и я тоже — проживу с Майклом душа в душу до старости, будем детей воспитывать, и любить друг друга.

Они зашли в скромную, деревянную церковь, и Майкл, глядя на распятие, взяв Мэри за руку — опустился на колени перед алтарем.

Энни зевнула, и, свернувшись в клубочек на узкой корабельной койке, сонно сказала: «Тут так уютно, мамочка! А когда мы приплывем в Исландию, мы на другой корабль пересядем?»

Мэри кивнула — она сидела рядом, держа дочь за руку. «Да, милая, оттуда уже пойдем в Новый Свет».

Шхуна шла ровно, дул хороший восточный ветер и Мэри вдруг подумала: «А я бы и сама могла к румпелю встать, тут парусов мало, справилась бы. Надо будет в Новом Свете лодку завести, Майкл ведь отличный моряк, сэр Стивен хорошо его обучил. Детям понравится в море выходить».

— А я уже сплю, — томно проговорила Энни, и, успев добавить: «Доброй ночи, мамочка!», — спокойно засопела носом. Мэри перекрестила ее, и, укрыв одеялом грубой шерсти, задула свечу в фонаре, что висел на переборке.

В их каюте было тепло, и Мэри, закрыв за собой дверь, нежно сказала: «Спит уже. Я тоже всегда хорошо спала на кораблях».

Муж поцеловал ей руку и, погладив по щеке, замявшись, проговорил: «Наверное, и нам тоже пора в постель, да?».

— Ты не волнуйся, — Мэри обняла его, потянувшись. «Я же здесь, я с тобой».

Она вдруг вспомнила свою брачную ночь и мысленно вздохнула: «Надо быть терпеливой.

Роберт ведь — не торопил меня. Спешить некуда».

— Ты помоги мне раздеться, пожалуйста, попросила Мэри. «Тут нет корсета, но все равно — она сняла чепец и тряхнула короткими, белокурыми волосами, лукаво улыбнувшись, — удобнее, когда это делает кто-то другой».

Оставшись в одной рубашке, она, было, потянула ее вверх, через голову, но муж остановил ее: «Не надо, — улыбнулся он, — так хорошо, так мне нравится».

— Ты тоже ложись, — попросила Мэри, устроившись на постели. «Ложись рядом со мной. Я все сделаю».

Он лежал, смотря на потолок каюты, гладя ее светлые волосы, и холодно думал: «Хорошо.

Этим она пусть занимается, запрещать не буду. Я смотрю, покойный муж ее обучил, не то, что моя сестричка, та-то ничего не умела. Интересно, кто ей не побрезговал, шлюхой. Ну, все, хватит, так она не забеременеет, а надо».