Хорошо.

Все будет хорошо.

По крайней мере, она уже не в Помпее.

6

Хейден, брат-близнец Майлса, пропал больше десяти лет назад, хоть, возможно, «пропал» не совсем точное слово.

Не лучше ли сказать «вырвался на свободу»?

Когда пришло последнее письмо Хейдена, Майлс уже почти решил, что пора отступиться. Ему тридцать один год — им обоим по тридцати одному, — пришло время сдаваться, по мнению Майлса. Жить дальше. Сколько сил и энергии потрачено впустую, бесцельно. На какое-то время он задался другой целью: жить своей собственной жизнью.

Вернулся в Кливленд, где они с Хейденом выросли. Поселился в квартире на бульваре Эвклида неподалеку от их старого дома, получил работу в магазине «Чудеса Маталовой» — в старой уличной одноэтажной лавке с витриной на Проспект-авеню, торгующей по каталогам, поставляя главным образом товары для фокусников: шутихи, дымовые шашки, шарфы и веревки, карточные колоды, монеты, шляпы-цилиндры и прочее; предлагая вдобавок шуточные подарки, обманки, приспособления и устройства, не отвечающие своему назначению, рискованные двусмысленные игрушки, кое-что для секса. Ассортимент довольно неопределенный, но ему это нравилось. Вполне можно организовать, думал он.

Не хочется ли ему таким же образом организовать свою жизнь? Возможно, не точно таким же, хоть он неплохо разбирается в заказах и поставках, в определенной степени любуется товарами на полках, восхищается карнавальной аурой оккультного хлама, ярких пластмассовых атрибутов мошенника-фокусника и порой, сидя за компьютером в задней сумрачной комнатушке без окон, думает, что такая карьера в конечном счете не совсем пропащая. Он все крепче привязывался к старой владелице лавки миссис Маталовой, которая была в тридцатые годы ассистенткой фокусника и даже теперь, в девяносто три года, сохранила стоическое достоинство распиливаемой пополам красавицы. Добился взаимопонимания с Авивой, внучкой миссис Маталовой, молодой женщиной, полной сарказма, с крашеными черными волосами, черными ногтями и узким печальным лицом, даже подумывал пригласить ее на свидание.

Подумывал вернуться в колледж, получить какую-то степень в сфере бизнеса. Или пройти краткий курс когнитивной терапии.

Поэтому, получив письмо Хейдена, Майлс удивился своему моментальному возвращению на прежний путь. Позже он осознал, что мгновенно вернулся, даже прежде, чем распечатал конверт. Фактически, вернувшись в тот июньский день в многоквартирный дом, где располагалась его квартира, открыв дверцу почтового ящика и увидев письмо среди счетов и рекламных листовок, решил даже не распечатывать. Отложить в сторонку, пусть полежит до поры до времени.

Но нет, нет. Преодолевая три лестничных пролета до своей квартиры, уже разорвал конверт и развернул листок.

«Дорогой Майлс!» — говорилось в письме.

«Майлс! Возлюбленный брат, мой единственный истинный друг, прости за долгое молчание. Надеюсь, ты не возненавидел меня. Умоляю, пойми, в каком тяжелом положении очутился я после нашей последней беседы. Нахожусь в подполье, в глубоком укрытии, ежедневно о тебе тоскую. Только страх за тебя, за твою безопасность удерживает меня от контакта. Я абсолютно уверен, что твои телефоны прослушиваются, электронная почта просматривается и, по правде говоря, даже отправка этого письма рискованна. Знай, что кто-то следит за тобой. Противно говорить об этом, но, по-моему, тебе грозит реальная опасность. О, Майлс, я хотел тебя оставить. Знаю, как ты устал, хочешь жить своей жизнью, заслуживаешь этого. Я страшно виноват. Хотел подарить тебе свободу, освободить от себя, но, к несчастью, все знают, что мы с тобой связаны. Я сейчас по собственной беспечности потерял очень дорогого для себя человека и теперь снова думаю о тебе с большой тревогой. Пожалуйста, будь осторожен, Майлс! Опасайся полиции, правительственных агентств, ФБР, ЦРУ, даже местных властей. Не входи ни в какие сношения с „Эйч-Ар Блок“, ни с какими представителями „Дж. П. Морган“, „Морган Стэнли“, „Голдман Сакс“, „Леман бразерс“, „Меррил Линч“, „Чейз“ и „Сити-груп“. Держись подальше ото всех, кто связан с Йельским университетом. Знаю, ты общаешься с семейством Маталовых в Кливленде, и могу сказать только одно: не доверяйся им! Об этом письме никому не рассказывай! Проклинаю себя, что поставил тебя в столь ужасное положение, но умоляю как можно скорее и как можно тише уехать из Кливленда. Майлс, я в полном отчаянии, что втянул тебя в эти дела, правда. Хорошо бы вернуться обратно и все переделать, быть тебе лучшим братом. Но знаю, шанс потерян, и, боюсь, недолго уже проживу в этом мире. Помнишь Великую башню Каллупиллуки? Возможно, она станет моим последним приютом, Майлс. Может быть, больше ты обо мне никогда не услышишь.

Всегда, вечно твой единственный истинный брат, крепко тебя любящий Хейден».

Вот так.

Что с таким письмом делать? Майлс посидел за кухонным столом, на котором лежал перед ним исписанный листок, всыпал в чашку чая пакетик искусственного подсластителя. Что бы сделал нормальный человек? — задумался он. Представил нормального человека, читающего письмо, и грустно покачал головой. Что можно сделать? — спросил бы себя нормальный человек.

Взглянул на штемпель на конверте: Инувик, Национальная почта Канады.

— К сожалению, мне необходимо освободиться на время. По личному делу, — сказал Майлс на следующее утро миссис Маталовой, сидя у телефона и слушая ее молчание в прижатой к уху трубке.

— Освободиться? — повторила миссис Маталова со старым вампирским произношением. — Не понимаю. На какое время?

— Не знаю, — сказал он. — Недели на две? — Взглянул на маршрут, рассчитанный на компьютере, на рваный курс, вычерченный зеленым маркером на карте Канады, петляющий по стране. На четыре тысячи миль понадобится по прикидке около восьмидесяти четырех часов. Если ехать в день по пятнадцать-шестнадцать часов, к выходным можно будет добраться до Инувика. Тяжело, конечно, но ведь дальнобойщики ездят. Постоянно преодолевают марафонские дистанции. — Ну, — уточнил он, — возможно, натри.

— На три недели? — переспросила миссис Маталова.

— Мне действительно совестно, прошу прощения, — сказал Майлс. — Просто… вдруг возникла срочная необходимость. — Он прокашлялся. — Личное дело, — сказал он. «Не доверяйся семейству Маталовых», — пишет Хейден, и это чистое безумие, но Майлс невольно замолчал. — Трудно объяснить, — сказал он.

И правда. Даже если быть совсем честным, что скажешь? Как вообще объяснить, что к нему так легко вернулись старые пристрастия, болезненная жажда любви, чувство братского долга? Возможно, психотерапевт увидел бы здесь навязчивую идею — после стольких напрасно потраченных лет, потерянного времени, — но все-таки сейчас его одолело то же нетерпение, возникла такая же необходимость в срочных действиях, как при первом побеге Хейдена из дома много лет назад. Чувствуется та же самая уверенность, что он его найдет, поможет, на худой конец запрет в надежном, безопасном месте. Как объяснить это страстное побуждение? Кто поймет, что с исчезновением Хейдена среди ночи исчезла часть самого Майлса — правая рука, глаза, сердце, — и теперь он, как Пряничный человечек из сказки, бежит по дороге с криком: «Вернись! Вернись!»… Если об этом кому-нибудь рассказать, выставишься таким же сумасшедшим, как Хейден.

Казалось, все уже передумано и пережито — нет, вот он собирает вещички. Вытаскивает из холодильника молоко и выливает в раковину. Просматривает и сортирует старые записи, распечатывает давно полученные от Хейдена электронные сообщения — разнообразные намеки и подсказки насчет его местопребывания, вкрапленные в фантастические описания выдуманных ландшафтов, раздраженные замечания о перенаселенности земного шара и заговорах международных банкиров, самоубийственные покаяния поздней ночью. Потом садится за письменный стол, рассматривает в лупу конверт письма, которое сейчас прислал Хейден, особенно штемпель. Перепроверяет информацию. Известно, куда направился Хейден.