Бубу спросил:

— А ты будешь официально назначена ее лечащим врачом?

— Если вы этого захотите, то да.

Он повернулся к Линн:

— Так тебя больше устраивает?

— Я все равно не хочу ехать.

Бубу встал.

— Возможно, — предложил он, — мне следует сделать то, что я должен был сделать гораздо раньше. Вероятно, мне следует связать мою сестру и спрятать ее в моем доме. Мы с женой сможем там о ней позаботиться.

— Не советовала бы, — сказала Мэри. — Она будет себя отвратительно чувствовать, когда наркотики начнут выходить из ее организма. А их в ней предостаточно. Такие вещи следует делать под контролем врачей. И они смогут вылечить эту рану, которая выглядит опасно инфицированной.

Мэри обратилась к Линн:

— Тебе нужно пройти курс лечения с соответствующим питанием и лекарственными препаратами. А в «Лоуренс Глен» ты будешь в безопасности. Никто не сможет пробраться туда, чтобы причинить тебе вред.

Линн осталась в спальне одна, пока Бубу пошел за машиной, а Мэри с Карой наводили порядок и укладывали ее чемодан.

Она откинулась на подушки и закрыла мокрые от слез глаза.

Уже несколько часов она не принимала таблеток, и ее рот ужасно болел, словно был охвачен огнем.

«В „Лоуренс Глен“ ты будешь в безопасности. Никто не сможет пробраться туда, чтобы причинить тебе вред».

В обе ее квартиры тоже никто не мог пробраться.

Кому можно было доверять? Кто мог защитить ее, если она не могла сделать это сама?

Или ей не стоило больше об этом беспокоиться, потому что ее мучитель все равно добьется своего и она будет мертва?

Между Линн и ее мыслями все еще оставался некоторый барьер, воздвигнутый наркотиками. Сила, позволяющая мыслям мучить ее, была ограничена. Но это должно было измениться. В больнице не будет ничего, способного принести ей облегчение.

Слава Богу, здесь был ее брат. Ее чудесный, заботливый брат, которому она доверяла.

А кому еще она могла доверять?

«Майк не относится к твоим друзьям…»

Но он был ее другом. Она искренне верила в это. Он все время давал ей это понять разными способами, а она так отвратительно обошлась с ним, отшвырнув от себя его доверие.

Она вспоминала Майка в своей квартире, когда он помогал ей избавиться от головной боли. Как отдавал свое время и свое профессиональное умение, чтобы защитить ее от опасности. Рассылал факсы, звонил по телефону, допрашивал. Следил за Грегом, стоял с ним лицом к лицу.

Майк чуть было не погиб ради ее спасения.

Мэри ошибается.

Но тогда почему — Линн потерла глаза и постаралась сосредоточиться, — почему он расспрашивал о ней Мэри? Почему он сказал, что подозревает, что она притворяется, что кто-то преследует ее?

Может быть, ошибалась именно она?

Она тяжело вздохнула и попробовала перевернуться на бок, но это было слишком болезненно.

Последнее время она так часто не была уверена в том, что есть что.

Не была даже уверена в том, что было или должно было быть в ее собственном мозгу.

Поэтому ей не следует быть абсолютно уверенной также и в Майке, ведь так? Может быть, он действительносчитает, что она — ищущий внимания лунатик с расстроенной психикой?

Она осторожно свесилась с кровати и дотянулась до телефона. Неловкими пальцами она набрала номер.

У Майка был включен автоответчик.

Она не знала, как сформулировать сообщение, поэтому повесила трубку и набрала номер полицейского участка.

— Детектива Делано сейчас нет, мадам.

Она слегка пошевелила губами, чтобы сделать их более послушными. Ей была ненавистна мысль о том, как звучит ее голос.

— Когда… когда он будет на месте?

— Не могу сказать. Кто его спрашивает?

Прежде чем Линн смогла произнести свое имя, она поняла, что было не очень разумно называть себя, когда она говорила подобным образом.

Из-за этого ей, возможно, не следовало в этом состоянии разговаривать с Майком.

Но она хотела поговорить с ним.

— Алло? Вы не хотите оставить какое-нибудь сообщение, мадам?

Ей было необходимо узнать, почему, если Майк, по его словам, верит ей, он задавал Мэри эти вопросы?

Ей было необходимо сказать ему, как она сожалеет об этих ужасных обвинениях…

Но в трубке раздались короткие гудки.

В «Лоуренс Глен» все палаты были отдельными. Комната Линн находилась на втором этаже, а ее окна выходили в сад, заполненный цветами и кустарниками.

Бубу настоял на том, чтобы остаться там с ней. Он спал урывками на раскладушке, ухаживал за ней, заботился о ней и уступал свое место медицинской сестре только тогда, когда дело касалось уколов.

К утру среды он сам заболел, кашлял и дрожал от озноба, и она заставила его поехать домой.

— Оставайся в этой комнате. Никого не впускай, — хрипло сказал он Линн, пока Анджела ждала его внизу в машине, чтобы отвезти его в Салем.

Линн сидела у окна, когда вошла Мэри.

— Где твой брат?

— Дома, он заболел.

Она осмотрела Линн и измерила пульс. Увидела ее покрытый коростой рот.

— Я слышала, ты ничего не ешь. Нет аппетита?

— Да, — сказала Линн.

— Как мы можем это исправить?

Линн отвернулась к окну, подальше от кипучей энергии Мэри.

Мэри сказала:

— А как насчет сауны? Я отвезу тебя в твой клуб, а потом привезу обратно. Ты можешь заняться там какими-нибудь упражнениями, которые тебе нравятся. Я договорюсь о времени прямо сейчас. Какой там номер телефона?

— Бубу сказал, чтобы я не выходила отсюда.

— Все в порядке. Ты же будешь со своим врачом. Линн знала, что если она откажется, Мэри будет настаивать. Она оделась и стянула волосы резинкой.

Мэри, нахмурившись, наблюдала за ней, пока они спускались в клуб «Брум». Линн двигалась как лунатик, держась за перила и не видя, куда идет.

Им навстречу вышла Элизабет Вейл. Она начала приветствовать Линн, потом замолчала: на ее лице читалось изумление.

— Что случилось?

— Я… повредила губу.

Мэри наблюдала за неуверенными движениями Линн, которая не совсем хорошо координировала движения.

— Я думаю, мне стоит остаться здесь и подождать тебя.

— Тебе не нужно это делать, — сказала Линн.

— Тебя не следует оставлять одну.

— Она не останется одна, — сказала Элизабет. — Я побуду с ней.

— Ну… тогда ладно. Я вернусь через — по вашему мнению, часа хватит?

— К этому времени мы закончим, — сказала Элизабет.

Она провела Линн в массажный кабинет. Свет в нем, как всегда, был спокойным и мягким. Жар, исходивший от расположенной рядом сауны, согревал воздух. Элизабет включила магнитофон и нашла запись со звуками водопада, которую, как она знала, очень любила Линн.

Она помогла Линн забраться на стол, рассматривая ее красный и опухший рот.

Линн ждала вопросов, на которые она не была настроена отвечать.

Мэри объясняла все ее состоянием депрессии, но можно ли было назвать депрессией эту абсолютную душевную опустошенность? Она чувствовала себя полностью отчаявшейся. Все, чего она добивалась с таким трудом, превратилось в ничто.

И у нее не было никакой надежды на какие-либо изменения. Ни малейшего представления о том, кто преследует ее.

Элизабет достала из специальных отделений под столом ремни и закрепила их, один через грудь и руки Линн, а другой на ногах.

Это было неудобно: в таком положении нельзя было даже пошевельнуться, не то что заниматься растяжками.

— Разве Мэри сказала, что меня надо привязать? — спросила Линн.

Элизабет посмотрела на нее сверху вниз, и Линн подумала, что она не расслышала. Она собралась повторить вопрос, но замолчала, в изумлении открыв рот, так как Элизабет отошла в сторону и начала раздеваться.