Но теперь она говорила себе, что не надо было тогда зарекаться. Последние годы чиновники партии «Баас» стали с большим подозрением относиться к типографиям, потому что по городу часто распространялись листовки, призывавшие свергнуть правительство Хусейна. Майада изо всех сил старалась не навлечь на себя недовольство чиновников, но она не могла чувствовать себя в безопасности, хоть была ни в чем не виновата.

Она слегка наклонилась вперед и посмотрела в лобовое стекло машины. Ее охватил сильнейший страх. Они ехали по Дарб Аль-Сад Ма Ред — «дороге, по которой никто не возвращается».

Узнав эту дорогу, она поняла, что ее везут в Баладият, штаб-квартиру тайной полиции Саддама. В ней также располагалась тюрьма.

Майада никогда раньше не бывала в этом здании, но когда тюрьму строили, она часто проходила рядом со стройкой, направляясь утром на работу. Даже в самых диких фантазиях она не представляла, что однажды попадет туда. Но этот ужасный день настал, и она боялась, что в Баладият ее ждет смерть.

Через несколько минут показался главный вход в тюрьму. Автомобиль проехал через огромные черные ворота причудливой формы, украшенные двумя плакатами в золотых рамах. На них был изображен Саддам, взирающий на работающих в полях, учреждениях и на фабриках иракцев.

Водитель остановился напротив большого здания с маленькими окнами в верхней части стены. Майада ослабела от ужаса. Мужчины вывели ее из машины, и она заметила, что черные пыльные облака заволокли небо. От страха у нее кружилась голова, но она закрыла глаза и сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться. Наконец ей удалось собраться с силами, и она вынудила себя взглянуть вверх. Саддам Хусейн взирал на нее отовсюду Майада не раз видела его вживую. Она стояла к нему так близко, что однажды заметила у него на носу темно-зеленую татуировку его племени.

Везде были развешаны плакаты с лозунгами партии «Баас»: «Кто не работает, тот не ест». Майаде не верилось, что когда-нибудь ей еще захочется есть. Ее потащили в здание, и она взглянула на небо, чтобы произнести короткую молитву.

«Господи, сохрани Фей и Али и верни меня к ним!»

Охранники, идущие с боков, повели Майаду вверх по лестнице. Там она увидела мужчин в разорванной, покрытой пятнами крови одежде. Они сидели на корточках, а их руки были связаны за спиной. Лица чернели от синяков и кровоподтеков. Никто из тех, кто сидел в коридоре, не сказал ни слова, но когда Майада неуклюже шла по коридору, она уловила ауру искреннего сочувствия. Ее впихнули в одну из комнат.

В отличие от многих арабских женщин, которые мучаются под властью жестокого отца или других родственников, Майада не знала ни господства мужчин, ни мужской ярости. Ее отец Низар Джафар аль-Аскари был мягким человеком. Он никогда не думал, что сыновья обладают большей ценностью, чем дочери, хотя в Ираке мужчина, окруженный женщинами, зачастую вызывает сочувствие.

Когда Майада родилась, отец очень беспокоился, как будет реагировать Скотти, его любимый черный скотчтерьер, которого он купил в Англии, на ребенка. Отец взял собачку на руки и понес в детскую, чтобы та понюхала ступни Майады. Он показал Скотти, что пока ему можно касаться только стоп ребенка, но вскоре девочка вырастет и будет с ним играть.

Находясь в штаб-квартире тайной полиции, Майада мечтала о том, чтобы добрый отец был рядом с ней. Ни разу за сорок три года своей жизни она не чувствовала себя такой одинокой, как в этот момент.

Кто-то толкнул ее в спину с такой силой, что она влетела в комнату. У нее развязались сандалии, она едва удержалась на ногах.

У стола стоял мужчина и кричал что-то в телефонную трубку. Лицо у него было молодое, а голова седая.

Он бросил трубку, посмотрел на Майаду и заорал:

— Чего ты надеялась добиться своим предательством?

Майада, услышав слово «предательство», заплакала еще сильнее; она знала, что подобное обвинение в Ираке означает неминуемую смерть. Она прижала руку к горлу и пролепетала:

— Что вы имеете в виду?

— Вы, подонки, еще осмеливаетесь печатать листовки против правительства! — громко крикнул он.

Майада не поняла, о чем он говорит. Маленькая типография никогда не получала заказа на изготовление листовок, даже если бы ее попросили об этом, она бы отказалась. Она знала, что подобные вещи привлекут внимание тайной полиции Саддама, что повлечет смерть всех мужчин, женщин и детей, имеющих какое-либо отношение к ее мастерской. Только революционеры, мечтающие свергнуть Саддама, решались на подобные противозаконные действия. А она была законопослушной гражданкой, которая старалась держаться подальше от политических дрязг.

Она в ужасе смотрела на беловолосого мужчину. Тот заорал:

— Уведите эту паршивку! Я поговорю с ней позже.

Майаде стало страшно при мысли о том, что он имеет в виду. Но потом она задумалась о Фей и Али. Когда в Ираке арестовывают человека, его детей тоже часто бросают в тюрьму и пытают. Майада собралась с духом и спросила беловолосого мужчину:

— Куда меня поведут?

Он посмотрел на нее и крикнул:

— В тюрьму!

Майада, помнившая о славной истории своей семьи, нашла в себе смелость спросить:

— Пожалуйста, могу я сделать один телефонный звонок?

Майада происходила из известной семьи. Она знала, что каждому иракцу известно, каким уважением пользовались ее предки. Повинуясь инстинкту, она осмелилась даже пригрозить, добавив:

— Сальва аль-Хусри — моя мать.

Мужчина приподнялся на носках и, застыв в этой глупой позе, воззрился на нее. Раздумывая, что ответить, он так и стоял на цыпочках. В любой другой момент Майада, увидев эту странную позу, рассмеялась бы, но сейчас чувство юмора ее оставило. И все-таки у нее мелькнула надежда. Неужели беловолосый мужчина не знал, кто она такая? Он явно удивился, и у нее появилась надежда, что теперь события будут развиваться по-другому.

Майада сказала:

— Рано или поздно вам придется за это ответить. У моей матери много знакомых среди высоких чинов.

Мужчина медленно опустился на пятки. Но он все еще раздумывал. Затем, не говоря ни слова, передал ей телефон.

Майада увидела, как бледны ее дрожащие руки: казалось, кровь отхлынула от них. Она взяла телефон и набрала домашний номер, молясь о том, чтобы дети ей ответили и чтобы их не арестовали. В трубке раздавались длинные гудки.

Никто не отвечал.

Не глядя в лицо человека, она поборола панику и набрала телефон во второй раз, полагая, что, волнуясь, в первый раз сделала это неправильно.

Телефон звонил, а мужчина стоял рядом, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую.

Вдруг он выхватил трубку из рук Майады. Страх, который она испытывала во время бомбежек, когда шла война, нельзя сравнить с ужасом при мысли о том, что тайная полиция схватила Фей и Али. Никто ей так и не ответил. Ухмыльнувшись, седовласый мужчина жестом показал, чтобы она уходила.

Майаде пришлось во второй раз пройти мимо заключенных, которые на корточках сидели в коридоре. Она немного успокоилась при мысли о том, что ее, по крайней мере, нет среди них. Самое ужасное, что никто за пределами тюрьмы Баладият не знает, где она находится.

Двое охранников достали из карманов брюк одинаковые солнцезащитные очки и надели их. Они окружили ее с боков и потащили вперед. Надзиратели с непроницаемыми лицами толкали ее в плечо, чтобы понудить идти быстрее. Они вышли из здания, и ее повели по территории тюрьмы.

Майада никогда не бывала здесь раньше и теперь сравнивала новый комплекс со старой штаб-квартирой тайной полиции, которую несколько раз посещала в 1980-х годах, когда ею руководил друг семьи и наставник доктор Фадиль аль-Баррак. В то время она понятия не имела о том, что место, куда она приходила, таило в себе столько ужасов. Майада знала, что доктор Фадиль, как она его называла, отвечает за безопасность Ирака: он защищал страну от опасных оппозиционеров и террористов. Когда она приходила к нему в штаб-квартиру тайной полиции, они обсуждали его книги или говорили о ее журналистской карьере.