— Мам, ты же знаешь, как я ненавижу все это. Провести месяц бок о бок с Джин — да я рехнусь!

— Она постарается не попадаться тебе на глаза.

— Ну, если бы она предоставила дом в полное мое распоряжение, я бы еще подумал.

— Там так красиво летом.

— Да там тоска зеленая. И потом, какая природа с моими аллергиями?

Когда Одри поняла, что ненавязчивая реклама Бакса не действует, она прибегла к иному тону: игриво заявила, что он мог бы поехать туда ради нее.Ленни ответил горестным взглядом.

— Спасибо, мама, — с обидой пробормотал он. — Я и не знал, что тебе так не терпится от меня избавиться.

В итоге, собравшись с духом, Одри предъявила сыну ультиматум, сформулированный Джин: если он не поедет, она лишит его довольствия. Ленни назвал ее жадной сукой и ушел, хлопнув дверью и пригрозив больше никогда не возвращаться. Вернулся он через три часа в слезах и раскаянии. Просил прощения за грубость. Он бы не стал хамить, но ему было ужасно больно, ему невыносима мысль, что его удаляют из дома. Мама ведь не отошлет его, правда?

— Лен, я должна. Я делаю это для тебя.

— Гадина! — Одри отшатнулась, когда он пинком перевернул стул и завизжал: — За что ты так со мной?!

— Ленни, детка…

— Не подходи ко мне! Ты, бессердечная старая п…да.

Так продолжалось четыре дня, до самого отъезда.

Каждое утро Ленни начиналось с того, что он уламывал мать и ластился, затем умолял и плакал, а под конец взрывался неистовой бранью, чтобы после передышки снова перейти к задабриваниям. В его присутствии Одри демонстрировала неколебимую решимость. Без него отчаянно рыдала. Джин звонила ежедневно, стараясь «поддержать ее морально». Карла взяла на себя предотъездные хлопоты: нашла адрес ближайшего к загородному дому Джин отделения «Анонимных наркоманов», поменяла номер на мобильнике брата, чтобы дилеры не смогли его достать, и прочее. Но никто, чувствовала Одри, не способен помочь ей по-настоящему. Ее жизнь медленно и систематически обчищали, вынося все то, что ей было особенно дорого. Джоел покинул ее — или почти покинул, — застряв в подземелье комы. Крепость ее брака — единственное, что можно было причислить к ее личным достижениям, — рухнула под напором хищницы Беренис. И вот теперь Ленни, ее малыш, уезжает из дома.

В тот день, когда Джин увозила его, Карла, отпросившись с работы пораньше, явилась на Перри-стрит, дабы удостовериться, что все прошло гладко. Одри сидела на крыльце, спасаясь от сыновних стенаний.

— Все в порядке, мама? — с тревогой спросила Карла, поднимаясь по ступенькам. — Где Лен?

— Улетел в Рио, — хмуро ответила Одри и, дернув головой, указала на дом: — Там, где же еще?

Ленни лежал в гостиной свернувшись калачиком, лицом к спинке дивана.

— Как ты, Лен? — окликнула его Карла.

С дивана донесся приглушенный стон.

— Он неважно себя чувствует, — пояснила Одри. — Простудился.

— О боже. Ты принимаешь лекарства, Лен?

Ответа не последовало.

— Я давала ему «Дейквил», — сказала Одри. — Не знаю, как он поедет такой больной.

— Не волнуйся, мама, — улыбнулась Карла. — Джин за ним присмотрит.

— Не уверена. Дня не пройдет, как она заставит его стричь газон.

— Заварить тебе чаю?

Одри болезненно поежилась:

— Там уже кофе сварен.

Когда Карла исчезла на кухне, она подошла к дивану, опустилась на колени:

— Ты готов ехать, милый?

Ухо, которым Ленни прижимался к дивану, свернулось пополам, словно поделка оригами. Одри потянулась было, чтобы расправить ушную раковину, но передумала.

— Джин говорит, что погода в Баксе замечательная. Загоришь, поправишься.

Молчание Ленни длилось недолго.

— Пошла на хер.

Одри поднялась и вышла из комнаты. На кухне Карла поставила перед ней чашку кофе:

— Все будет хорошо, мама. В Баксе настроение у него сразу улучшится.

— Сомневаюсь. Он в ужасном состоянии. Эта ситуация наверняка напомнила ему раннее детство, когда биологические родители постоянно бросали его на чужих людей, прежде чем сгинуть окончательно. — Она села за стол, рассеянно оглядела кухню. — Останешься поужинать?

— Я бы с радостью, мама… — с искренним сожалением ответила Карла. — Но мы с Майком договорились поработать над заявлением на усыновление.

— А… Конечно.

— Но я могу позвонить ему и предупредить, что вернусь попозже.

— Глупости. Твои дела важнее. А мне тут есть чем заняться, уж поверь.

— Точно? — Карла села за стол рядом с матерью.

— Кончай приставать, Карла… Ну, — словно нехотя спросила Одри, — и как продвигается усыновление?

— Отлично, — бодро ответила Карла. — Разумеется, это процедура не быстрая…

— Кого вы берете, мальчика или девочку?

— Пока не знаем. Мы же только начали, и пол ребенка еще не обсуждали…

— Я бы на твоем месте добивалась мальчика. Спорим, именно этого хочет Майк. Мужчины всегда говорят, что им все равно, кто у них будет, но втайне все хотят сыновей.

Карла потерла уголки глаз.

— Что с тобой? — спросила Одри.

— Ничего.

— Надеюсь, это не слезы умиления?

— Нет.

— Из-за чего ты разнюнилась?

— Пустяки… Просто я немного нервничаю.

Одри пристально взглянула на дочь:

— Нельзя же лить слезы без причины. Ты ведь не настолько плакса.

— Со мной все хорошо, честное слово.

— Тогда… ты не хочешь брать ребенка?

— Вовсе нет. Конечно, хочу.

— Что-то я не слышу энтузиазма в голосе.

— Но я правда…

— А Майк?

— Майк спит и видит, когда он станет отцом.

— Между вами все нормально?

Карла сдавленно всхлипнула:

— Да. Разумеется.

Одри прищурилась. Ясно, что в этом браке возникли проблемы. Если бы Одри предложили делать ставки, она поставила бы на измену Майка.

— Странно, что вы занялись усыновлением сейчас, — закинула удочку Одри. — Кажется, ты не слишком долго старалась забеременеть.

— Ох, мама, невероятно долго.

— Но прошло только полтора года.

— Больше.

— Сколько?

— Два года с лишним.

— Черт возьми, как время летит.

Слеза покатилась по щеке Карлы.

— В общем, — сказала она нарочито оживленным тоном, — Майк хочет покончить с этим как можно быстрее. Он считает, что детей надо заводить, пока мы молоды, чтобы хватило сил вырастить их.

Догадка Одри обрела убедительность научных знаний. У Майка роман на стороне. Карла согласилась на усыновление в надежде, что ребенок спасет их брак. Обычно семейные трудности других женщин не сильно трогали Одри. Жены загулявших мужей бесили ее несчастным видом и бесцеремонными притязаниями на сочувствие. Ей всегда хотелось сказать им: «Не зазнавайся. Ты не одна такая». Либо процитировать слова своей матери, произнесенные, когда у Одри в тринадцать лет начались месячные: «Ну, теперь ты знаешь, быть женщиной — не сахар». Однако стоическое терпение Карлы что-то разбередило в ней — наполнило гневным сочувствием, которого Одри прежде за собой не знала.

— Да какая разница, чего хочет Майк! — воскликнула она. — Мужчины не должны соваться в вопросы деторождения.

Карла удивленно уставилась на нее:

— Но, мама…

— Это дело женщины…

Внезапно усомнившись в своих словах, Одри поднялась и отнесла кружку в мойку. К чему, собственно, она клонит? Ей не уберечь дочь от измен Майка. Семейная жизнь — штука сложная. И Карле придется выпутываться в одиночку, как и всем прочим.

— А, забудь, сама не знаю, что говорю… Пойду посмотрю, как там Лен. Принесешь ему кофе, ладно?

Весь долгий путь до Бронкса Карла размышляла о том, что сказала ей мать. Прежде Одри никогда не высказывала столь пренебрежительного отношения к желаниям Майка. Верно, ее мать была невысокого мнения о Майке, но почти всегда становилась на его сторону. В материнских наставлениях Одри, похоже, руководствовалась следующим соображением: Майк облагодетельствовал Карлу, женившись на ней, и за свою неслыханную доброту должен быть вознагражден безоговорочной покорностью.