Он подхватил бронхит. В разгар зимы. На пике сезона. Мы были очень заняты. Упрямый старик не заботился о себе. Доктор прописал строгий постельный режим. Но он не послушался. Бронхит вскоре перешел в пневмонию. Доктор решил положить его в больницу. Но папа так ослаб, что не выдержал бы переезда. — Люк подавил вздох. — В конце жизни он уже был настроен против Чада. Вроде бы наконец увидел сына таким, какой он на самом деле. Папа сказал, что оставляет курорт мне, потому что Чад уже получил свою долю наследства. — У Люка поникли плечи. — Папа понимал, что умирает, что не увидит, как его мечта становится реальностью. И это приводило его в ярость. Он хотел, чтобы сыновья работали вместе.

Дженни не знала, что сказать.

А как мы? — спросила она с минуту спустя. — Я имею в виду, как мы справились со смертью твоего папы?

Ну, мы чуть ли не разрывались на части, стараясь не прекращать работу курорта. Бада и Мэри нам просто Бог послал. Друзья бросили работу в лесу и пришли нам на помощь. И сказать правду, Дженни, мы с тобой словно склеились. Стали ближе. Я бы не выдержал этого испытания без тебя. Трудные дни мы пережили вместе.

У нее потеплело на сердце. Приятно узнать, что она помогала мужу, хотя ничего и не помнила. Она была рядом, когда он нуждался в ней. В данный момент это самое важное. Но чуть позже печаль снова вернулась.

Если мы были так близки, что между нами произошло? — спросила она. — Наверняка возвращение Чада имеет к этому какое-то отношение. Но если все, что ты говорил о нашей близости, правда… — в недоумении она покачала головой, — как мы могли позволить ему вбить между нами клин? — Мелькнула ужасная мысль, она жадно втянула воздух. — Неужели я вышла за тебя замуж, лишь бы отомстить Чаду?

Люк решительно покачал головой и успокоил ее тревогу.

— Разлад между нами — полностью моя вина. — Он не решался взглянуть ей в лицо. — Ты пыталась поговорить со мной. Но я оказался не способен открыто признаться в своих страхах и навязчивой идее. — Он снова нашел ее взгляд. Его переполняло чувство вины. — Для меня было так важно, чтобы ты видела мужа сильным, умелым. Я хотел быть человеком, которым ты могла бы восхищаться. Мне было невыносимо представить, что ты увидишь мою слабость.

Дженни сжала его пальцы. Ей хотелось облегчить его напряжение, уменьшить неловкость, какую он испытывал, открывая слабые стороны своей натуры.

Ох уж эти мужчины, — с усмешкой сказала она. И обрадовалась, что он улыбнулся в ответ.

Понимаешь, — продолжал он, — со дня нашей свадьбы я все время хранил секрет. Он мучил меня. Я слишком поспешно женился на тебе, — выпалил он. — Не дал тебе времени, нужного для того, чтобы освободиться от Чада. Справиться с обидой, которую он причинил тебе. Я чуть ли не локтями проложил путь к твоему чувству и боялся, что ты еще связана в душе с Чадом.

«Люк украл тебя у меня». Сердитое обвинение Чада гудело в голове, словно бой церковного колокола. И получалось, что Люк сам поверил в это. Но было и еще что-то. Она прочла это по огорченному выражению его лица. Он явно не решался высказать свои мысли вслух. Дженни выразила их вместо него:

И моя амнезия сделала для тебя невозможным выяснить правду.

Он понурил голову. Но она успела заметить, как увлажнились его глаза. У Дженни заныло сердце. Как она хотела бы разуверить его! Но не могла. Сейчас, по крайней мере.

Ничего нет бесполезнее, чем погрузиться в сомнения. Дженни погладила его руку, чтобы привлечь внимание.

Знаешь, когда я впервые после больницы приехала домой, ты сказал, чтобы я сосредоточилась на себе и ребенке. По-моему, я так и сделала. Но только сегодня до меня дошло, что я была слишком поглощена своими ушибами и шишками. Чересчур занята своим прошлым. У меня даже не оставалось времени подумать, чего я хочу от будущего. Или что будет лучше для моего ребенка. — Дженни посмотрела на свой живот, потом снова на мужа. — Я не сумею быть хорошей матерью, если проведу жизнь с мужчиной, которому не могу верить. Мне нужен человек, которого я люблю. Мужчина, который любит меня. Мужчина, который сделает меня счастливой.

«Хоть бы он правильно понял», — беззвучно молила Дженни.

По-моему, для малыша важнее, если у него будет счастливое окружение, чем если он вырастет рядом с биологическим отцом, но недостойным человеком.

Ты говоришь так, будто уже мысленно согласилась, что Чад отец ребенка, — спокойно заметил Люк, чуть сощурив черные глаза. — Чад лгун. Я знаю это. И ты тоже. Вероятно, это самая чудовищная ложь в его жизни.

Но зачем ему это? — Дженни сдвинула брови.

Ты сама сказала, зачем, — напомнил Люк. — Завоевать тебя — для него значит стать победителем в игре.

Но быть связанным с женщиной, которую не любишь, — это не похоже на победу.

Мне еще надо подумать, — пожал он плечами. Потом прикрыл глаза. — Анализы на отцовство, о которых ты говорила Чаду, сложная штуковина? Они могут как-нибудь повредить малышу?

Нет.

Тогда, пожалуй, мы пойдем на это. — Он вздернул подбородок. — Я уверен, что я отец ребенка.

Еще я сказала Чаду, что анализы не могут подтвердить, что я не имела с ним связи, — тихо проговорила она. — Ты сможешь жить с мыслью, что жена была неверна тебе? — Сердце билось так сильно, будто хотело выскочить наружу. — Не отвечай сейчас. — Она прижала пальцы к губам Люка. Потом встала и отряхнула землю с джинсов, надеясь, что небрежность движения замаскирует охватившую ее панику. — Не сейчас. Нам обоим нужно время, чтобы подумать. Кроме того, уже кусается мошкара. Пора домой.

Полночь. Час. Час двадцать пять. Два часа.

Дженни следила, как часовая стрелка совершает медленный ход по светящемуся циферблату будильника. Наконец в десять минут третьего она бросила это занятие и отвернулась.

Включив свет, Дженни отбросила одеяло и села на кровати. Ночной ветерок шевелил шторы и наполнял комнату ароматами лета. Сладковато пахла жимолость. Сильно и остро — сосны.

Как только она закрывала глаза, всякий раз видела огорченное лицо Люка. Сможет ли он провести жизнь с неверной женой?

Дженни чуть покусывала нижнюю губу. Когда эта беда оставит их? — размышляла она. Как они решат эту проблему? Смогут ли жить с вопросами, на которые нет ответа?

Бархатистый ковер мягко касался голых ступней, когда она подходила к окну. Лунный свет придавал горам и деревьям неземное сияние. Ей будет легче, даже если она не вспомнит свое прошлое. Люк в другой лодке. И для него нет гладкого пути.

Тихий стук в дверь спальни заставил ее резко повернуться.

Дженни?

Тело напряглось при звуке его голоса.

Ты не спишь?

Нет, — ответила она. — Входи.

Он закрыл за собой дверь. Дженни уставилась на хлопчатобумажную футболку и шорты из джерси. Одежда не скрывала сильные мышцы мужского тела. Жаркая волна желания грозила вновь затопить все ее существо. Затвердевшие соски уперлись в шелковую ткань ночной сорочки.

Она поспешно прикрыла руками грудь. Дженни хотела этого мужчину. Хотела с самого начала. Но физическое влечение, которое они испытывали друг к другу, не могло пересилить и победить сомнение и боль, шедшие из прошлого.

Но ты любишь его.

Да, и у ее любви хватит сил, чтобы разобраться со всем. А вот Люку предстоит жить, мучаясь от неизвестности. Это ему придется всегда подавлять воспоминание о том, что жена когда-то любила его брата и даже собиралась выйти за него замуж.

Волосы у мужа взъерошены. Он тоже ворочался без сна час за часом, как и она. И еще она увидела в его глазах затравленное выражение. Ей захотелось сказать ему: «Уходи, оставь меня одну. Я не вынесу, если ты отвергнешь меня».

Я сидел на ступеньках, — начал Люк. — Не мог заснуть. Потом увидел, что у тебя зажегся свет.

Она кивнула.

Я не хочу, чтобы ты сдавала анализы на отцовство.

Дженни неуверенно моргнула. Наверно, она не расслышала. Меньше всего она ждала, что он заговорит об отцовстве.

Меня не беспокоит, кто отец ребенка, — продолжал он. — Меня беспокоит… — Он помолчал. — Я отец ребенка. Ты и я, мы вместе его вырастим. — Он долго молчал. — Я люблю тебя, Дженни. Я и думать не могу о том, чтобы жить без тебя.