— Эй! — рявкнул сын боярский, наклоняясь в седле и окриком привлекая к себе внимание местной красотки, с вёдрами бредущей от речки. — Старосту позови, милка! Да поспешай, мы торопимся!

Девка, видать погруженная в свои мысли, от резкого окрика вздрогнула и расплескала половину воды.

— Ну, чего обмерла! — не на шутку рассердился Кирилл. — Отвечай, где староста!

Деревянные вёдра с глухим стуком упали в пыль, которую через мгновение обильно покропило водой. Подхватив повыше подол рубахи, девка с заполошным воплем бросилась прочь.

— Догнать? — хищно предложил кто-то из казаков, ехавших подле.

— Незачем! — возразил Кирилл. — Староста сам пожаловал… кажется!

Староста, не староста, но три с лишним десятка мужиков, сплошь вооружённые — вилами, дрекольем, топорами, а кто-то и охотничьими луками, неспешно скапливались в дальнем от сотни конце улицы. То, как они выстраивались, мало походило на нормальное боевое построение, но вряд ли стоило ожидать чего-то большего от простых селян!

— Эй, что происходит? — рявкнул Дмитро Олень, на всякий случай, обнажив саблю. — Мы свои, царёвы люди!

— Воры вы, а не царёвы люди! — прорычал огромный, чёрный как цыган мужик в кожаном фартуке и с охотничьей рогатиной в руках. — Воры, тати, против царя руку поднявшие! Царь наш — государь Дмитрий Иванович и более никто!

Кирилл сильно удивился.

— Нет никакого Дмитрия-царя! — пуская коня вперёд, сурово возразил он. — То — тать был, самозванец, а на самом деле — Отрепьев Гришка, сын Богданов! Монах беглый! Так того на Москве уже неделю как казнили… И праха не осталось на земле православной! В том крестом, Богом клянусь!

— Лжец! — взвыл невысокий, круглый как бочонок мужичок, одетый побогаче остальных. — Лжец! И клятвы твои — клятвы антихриста! Мы сами государя Дмитрия Ивановича — живого да здорового — вчерась здесь видели! Проскакал сам-второй! [7]

— Дмитрий?! — изумился Кирилл, лично видевший труп Самозванца и даже участвовавший в его уничтожении. — Да он же… Он мёртв! Я сам его труп видел!

— Значит, это — другой был кто-то! — решительно возразил крестьянин. — Разве ж может быть, чтобы государя нашего, Дмитрия Ивановича, мы не узнали! Мы ж не нехристи какие-нибудь, чтобы Государя не ведать! Сам он, сам! Собственным, значит, ликом! Так что заворачивайте коней, ироды! Не дадим за нашим государем в погоню пройти! Не пустим!

— Эй, отче! — проревел, оглушая не только чужих, но и своих, Павло Громыхало, вместе со своими стрельцами уже изготовившийся к бою. — Ты не видишь, что ли, с кем дело имеешь?! Прочь с дороги, пока есть, кому своими ногами уходить! Ну, кому говорю!

— Да пошёл ты… — отозвалось сразу несколько голосов, молодых и не очень.

— Ах, так… — задохнулся от гнева Павло, нащупывая рукоять сабли. — Стрельцы! Спешиться! Пищали

го-товь! Бердышники — на фланги!

— Павло! — негромко окликнул его Кирилл. — Не горячись…

— Так ведь… сотник! — взревел тот, возмущённый. — Они ж лаются, псы поганые! Оскорбляют! Терпеть, что ли?

— Вот-вот! — хмуро подтвердил Кирилл. — Что-то уж больно наглы… для почти безоружных селян! Нет, тут что-то не так. Они нас как будто заманивают…

— Осторожен ты… сын боярский… — скрипнул зубами Павло, чуя, что возможность подраться тает, как неверный снег, что выпал в середине мая. — Нельзя же так, право слово! Мои молодцы их там всех в крошево… только прикажи!

Кирилл заколебался… Что там говорить, у него у самого кровь кипела от гнева, да и ладонь правая чесалась — требовала вложить в неё рукоять сабли. Но нет, селяне слишком наглы… Слишком! Да и плетни слишком близко от улицы. Если там — засада, его всадники окажутся между двух огней. Их покрошат прежде, чем удастся что-то сделать!

— Нет! — сухо возразил он. — Мы уходим!

Павло, не сдерживаясь более, пустил длинную и совершенно непристойную тираду…

Однако, некоторое время спустя, он убедился в правоте своего командира. Как только отряд начал заворачивать коней, из-за соседних плетней начали подниматься вооружённые люди. Вот здесь уже хватило и пищальников, причём у большинства из них дымили фитили, то есть они готовы были стрелять… Теперь оказалось, что число защитников села сравнялось с числом воинов отряда.

— Мы уходим! — громко сказал Кирилл. — Вы ведь этого хотели?

Кто-то из смердов ответил так, что даже у хладнокровного Кирилла кожа заскрипела на крепко стиснутых кулаках. Эх, будь они вольны в своих поступках, ударили бы сейчас всем скопом… а потом уже решали бы, правы, или нет! Вряд ли смерды устояли бы против отряда, в котором чуть ли не каждый воин стоит десятерых таких соперников! Или…

— Что-то уж больно хороши тут стрельцы, сударь Кирилл! — пробормотал Павло, из-под низко надвинутой шапки озирая улицу. — Я б сказал, такие, что и мне в полусотню не стыдно взять будет!

— Я тоже так думаю… — вздохнул Кирилл. — Засада здесь, друг Павло, я ж говорил… Дадут ли и уйти!

— Дадут! — Павло внезапно оскалился. — Уводи конников, сотник! Я тут пока со своими пошустрю…

Однако не пришлось.

— Уходите! — громко и твёрдо приказал всё тот же, невысокий мужичок из первого отряда. — Мы не хотим никого убивать, но и государя нашего, Дмитрия Ивановича, в обиду не дадим! Прочь, нехристи!

— Самозванец, именовавший себя Дмитрием, сыном Ивановым, мёртв! — громко и отчётливо, пусть ни на что не рассчитывая, сказал Кирилл. — Я сам видел его труп! Вы же, против законного государя, царя Василия Ивановича, меч поднявшие, ещё поплатитесь за своё воровство… Вспомните ж меня, когда сюда придут наши воины и порушат ваши дома, обрюхатят ваших баб, а вас самих перевешают на деревьях!

Смерды заволновались, послышалась отборная ругань…

— Уходим! — коротко приказал Кирилл. — Павло, твои отходят последними, на околице вас сменят мои молодцы… Быстро, быстро! Надо выбраться из улицы, пока нас тут всех не перестреляли!

Стрельцы, плотной стеной вставшие поперёк улицы, свою задачу выполнили до конца. Их пищали чёрными зраками заставляли сильнее биться сердца смердов, никто не рискнул атаковать их. Потом они бегом, таща на себе пищали и бердыши, отошли на околицу. Там уже готовы были прикрыть их три десятка отборных, закованных в брони и тегиляи конников Кирилла. Каждый из них имел под рукой огненный бой — пищаль, ручницу или пистоль, так что при случае залп получился бы пусть и не столь слитным, как у стрельцов, но — мощным.

— Ух! — прорычал Кирилл, только сейчас давая выход бушующему в душе гневу. — Эх, запалить бы село это с четырёх-то концов! Да чтобы твоих, Павло, стрельцов поставить — выбегающих из-под огня бить!

Все вздохнули почти одновременно. Красны слова, да нет в них правды… Не стал бы сотник Кирилл жечь своё село. Не стали бы стрельцы московские рубить своих же смердов… Или — стали б? Жгли ж Северскую землю, что за Самозванца, за монаха Гришку, сына Отрепьева, грудью встала!

— А и жаль, что нельзя! — вздохнул казак Дмитро, которому смерды эти поперёк горла встали, гордыню потешить не давая. — Ух, мои бы их в сабли-то взяли! Зипунов бы, опять же, набрали…

Разговоры громкие, разговоры грозные… Только вот сотня под эти разговоры неостановимо отходила от села. Увы… Прямая дорога — та, что вела через село, была для них закрыта. Иная же, узкой и давно не торёной колеёй вьющаяся между полей и садов, заставляла сделать большой крюк.

— Эх, и речушка ведь невелика! — проскрежетал Павло. — Может, здесь и переправимся, сотник?

Кирилл задумался…

Риск был невелик, но всё же он наличествовал. Берег крутой спускался к самой реке, и вроде бы там было достаточно твёрдо…

— Дмитро! — подумав немного, негромко сказал он. — Пошли там… кого-нито! Пусть посмотрят, можно ли коней спустить, да через реку переправиться. Павло! Десяток выдвини к селу. Чтобы, значит, нас невзначай в спину ударили!

Оба — и стрелец, и казак, разом бросились выполнять приказы. Промедление, если судить по словам сотника, было смерти подобно…