— Я мечтал об этом целую вечность! — произнес он, не выпуская ее из объятий. — Но чувствовал, что спешить нельзя, иначе могу все испортить. Мне казалось, в Париже у тебя остался...
— Да, но та история давно кончена, — торопливо ответила Энни. — Однако я пока не готова к серьезным отношениям. Мне бы хотелось... давай останемся просто друзьями.
К ее удивлению и облегчению, он ответил:
— Хорошо, согласен. Не хочешь рассказать, что произошло в Париже? Иногда бывает полезно выговориться.
Энни не собиралась делиться всеми подробностями своей печальной истории, но понимала: Джон имеет право знать, что случилось, хотя бы в общих чертах.
Мистер и миссис Картер прожили вместе тридцать восемь лет и передали детям свои взгляды на семейную жизнь. Старшая сестра Джона была замужем и растила троих детей; другая сестра была помолвлена, но не жила с женихом. По сравнению с другими семья Картеров казалась каким-то осколком патриархального прошлого.
Энни восхищалась строгими принципами Картеров, но опасалась, что, услышав ее историю, они в ней разочаруются.
— Простая история, — осторожно начала она. — Я любила одного человека. Он хотел, чтобы я вышла за него замуж и бросила работу, а я была к этому не готова. А его работающая жена не устраивала. Ну и... и мы разошлись.
— Знаешь, у меня с моей предыдущей подругой были те же проблемы, — ответил Джон. — Ей не нравились мои частые отлучки. Она неуютно себя чувствовала в одиночестве и устала от постоянного ожидания. Из командировок я писал ей длинные письма, но она почти не отвечала, да едва ли и читала их: ей нужны были не письма, а мужчина рядом. Когда она сообщила мне, что встретила другого, я не огорчился и даже не удивился особенно, ведь все к этому шло. Но, похоже, тебе пришлось тяжелее.
— Верно, — признала Энни. — Только в книгах люди умирают от несчастной любви. Многие мои знакомые разведены или расстались с любовниками — и ничего. Журналистам вообще противопоказаны прочные отношения.
Возвращаясь в Лондон, Энни подсознательно надеялась увидеть в почтовом ящике поздравление от Вана. Сама она, правда, не поздравляла его с Рождеством, но ответила бы на его послание. Однако в почтовом ящике лежала одна-единственная открытка — от Эмили, с акварельным видом Кренмира, занесенного снегом. « Мне очень понравилась твоя статья о бездомных в рождественскую ночь,— писала Эмили. — Обязательно покажу ее Вану. В феврале мы с ним, с Джеймсом и Саммер едем в Австрию кататься на лыжах».
Эта открытка, написанная, без сомнения, с самыми добрыми намерениями, вновь пробудила в Энни муки ревности. Ей казалось, что Гардинеры специально сводят Эмили с Ваном. Вспоминались слова Эмили о том, что стоящих мужчин можно по пальцам пересчитать и все, которые ей попадаются, уже заняты. Но Ван теперь свободен... А кто, как не Эмили, с ее аристократическим происхождением и отменным вкусом, поможет ему восстановить палаццо? И в его работе она разбирается куда лучше Энни, для которой компьютер так и остался всего лишь электронной пишущей машинкой. Сложности программирования, как и проблемы, связанные с использованием Интернета, оставались выше ее понимания.
Прошел год, и Энни вновь получила письмо, написанное изящным почерком Эмили. Руки ее дрожали, когда она открывала конверт. Напрасно Энни надеялась вычеркнуть Вана из своего сердца: власть его над ней была сильна, как и раньше.
Разворачивая листок бумаги, Энни была почти уверена, что сейчас прочтет сообщение о помолвке. Ван женится на Эмили — хотя бы для того, чтобы новая любовь стерла из памяти старую. Так поступают многие, и он не исключение.
Однако Эмили всего лишь сообщала, что на год уезжает в Индию. Энни испытала облегчение, но ненадолго, ибо к письму была приложена вырезка из журнала: фотографии, сделанные на каком-то благотворительном ужине в Америке. Возле одной стояла галочка. Гости в вечерних нарядах сидели за столом, один из мужчин повернулся к соседке, словно делился с ней каким-то наблюдением. Под фотографией красовались имена присутствующих. Два имени бросились Энни в глаза, словно выделенные жирным шрифтом:
«Мистер Джованни Карлайл и его спутница мисс Робина Макстон».
В последнее время за Ваном охотились все средства массовой информации, но он предпочитал держаться в тени. Поэтому Энни удивилась, увидев его фотографию. Но скоро поняла, в чем дело: очевидно, снимок вырезан не из журнала, а из рекламной брошюры, отпечатанной благотворительным обществом и не предназначенной для широкой публики. На снимках были изображены самые богатые и знаменитые люди Америки: похоже, Ван уже входил в первую сотню богачей. Но Энни не сомневалась, что он никогда не отправился бы на тоскливое великосветское мероприятие по собственной воле. Его кто-то уговорил. И нетрудно догадаться, кто. Женщина в черном бархатном платье с глубоким вырезом, которая улыбалась своему спутнику, несомненно, обладала большим даром убеждения.
Закончив работу в Голландии, Джон почти сразу же улетел в Турцию.
В отличие от его предыдущей подруги, Энни писала ему регулярно. Она всегда любила писать письма; кроме того, у Джилл завелся дружок, с которым она пропадала все свободное время, и Энни было очень одиноко.
Когда Джон снова прилетел домой на праздники, Энни встречала его в аэропорту. Он крепко обнял ее и чмокнул в щеку, совсем как сестру, но вслед за этим поцеловал в губы, совсем не по-братски, и она почувствовала, что Джон устал ждать. Он хочет большего, чем просто дружба.
Джилл в эти выходные не было дома: она поехала в гости к родителям своего приятеля, откуда втайне надеялась вернуться уже с колечком на пальце.
По предложению Джона они поужинали в индийском ресторане неподалеку от его дома, а затем пешком дошли до квартиры Энни, чтобы выпить кофе.
По дороге Джон рассказывал длинную историю о каких-то махинаторах, которые вывозят из Грузии обмороженные цветочные луковицы и продают их ничего не подозревающим европейским садоводам. Он был очень озабочен и даже уговаривал Энни написать об этом статью. Но та слушала без особого интереса.
За кофе они болтали обо всем понемногу. Энни предусмотрительно не стала садиться на диван рядом с Джоном, но даже со своего места в кресле она чувствовала, как он напряжен. Интуиция подсказывала ей, что Джон мечтает о поцелуе.
Что делать? Нельзя же вечно держать его на расстоянии! У нее было два выхода: или объяснить ему прямо и твердо, что она намерена и дальше оставаться «снежной королевой», или... позволить ему отогреть свое замерзшее сердце.
Но Джон взял инициативу на себя. Он вдруг поднялся и, подойдя к креслу, протянул ей руки.
— Скажи, ты скучала по мне? — спросил он, обнимая ее нежно, но уверенно, словно не сомневался, что его объятия для нее желанны.
— Да... очень. Ведь вы с Джилл — мои лучшие друзья.
— Энни, Я хотел бы стать для тебя не только другом, — хрипло произнес Джон.
Энни уткнулась ему в плечо, раздираемая противоречивыми чувствами. Половина ее души жаждала принять его предложение, другая половина с ужасом отвергала его.
Джон нежно приподнял ее голову за подбородок.
— Я хотел бы сегодня остаться с тобой. Согласна?
Энни понимала, что не готова к этому. Может быть, она никогда и не будет готова.
— Прости. Ты мне очень нравишься, но не знаю... не могу...
— Хорошо, Энни. Не переживай. Пусть пока все идет как раньше.
Несомненно, он испытывал глубокое разочарование, но был слишком добр и деликатен, чтобы давить на нее.
Позже, когда Джон ушел, Энни подумала, что могла и согласиться. Достаточно было малейшего нажима с его стороны... Порой — особенно бессонными ночами — жажда любви становилась почти невыносима.
Однако Энни не могла отдаться другому мужчине, даже Джону, который ей так нравился. Почему? Неужели все еще надеялась, что Ван вернется? Нет, Энни смирилась с потерей возлюбленного. И все же не в ее силах было отрешиться от странного чувства, что она принадлежит ему навеки и, если ляжет в постель с другим, предаст не только Вана, но и себя.