Роберт просмотрел книги Сары. Роман Розамонд Леманн[35], чье имя с недавних пор стало ему знакомо (Вероника буквально поклонялась этой Леманн, даже собирала первые издания ее книг); странного вида томик, состоявший, на первый взгляд, сплошь из коротких абзацев, сгруппированных по разделам – «Отрешенность», «Твое Я», «Признание пустоты». Роберт прочел несколько строк и обнаружил, что это изречения духовного и теологического характера, написанные неудобочитаемым, предельно насыщенным метафорами языком. Он взглянул на титульный лист. «Бремя и благодать» Симоны Вайль[36], под заголовком – подпись синими чернилами:

«Саре. Прости, что пичкала тебя банальными кумирами. Этот менее банальный. С любовью, Ронни».

Роберт поспешно перелистал страницы. Судя по звукам, Сара с Руби шлепали по воде. Сара подобрала юбку и зашла на мелководье. Ногами она поднимала брызги, Руби визжала и хохотала. Послышался более громкий всплеск – Руби то ли упала, то ли сама бросилась в воду. Снова хохот. Умеет ли она плавать? Ему даже не пришло в голову спросить. Наверняка Сара выяснила, прежде чем брать девочку с собою на море. Он был уверен, что беспокоиться не чем.

Должно быть, вот так все и бывает, когда у тебя семья, подумал Роберт. Жена и ребенок. Мешанина из тревоги и доверия.

Он нашел в книге Симоны Вайль раздел «Любовь» и принялся читать. Большая часть была ему непонятна, но при этом слова, казалось, несли нескладную, гипнотическую убежденность, и временами его поражала кристальная ясность какого-нибудь пассажа:

…Если когда-нибудь наступит день, когда ощутишь чью-то истинную привязанность, не бойся противоречия между внутренним одиночеством и дружбой. Ты узнаешь ее хотя бы по этому верному знаку…

Наверное, вода была холодной – Сара с Руби уже вышли из моря и направлялись к нему. Руби как заведенная выписывала зигзаги, то и дело мелькая перед Сарой.

…Если когда-нибудь наступит…

Роберт смотрел на приближавшуюся Сару, но на этот раз между ног ничто не шевельнулось. Он вдруг понял, что никогда не видел ее походку. У нее были изящные, красивые ноги, движения казались такими легкими и элегантными. Сара не обращала внимания на скачки Руби и улыбалась Роберту – она подходила все ближе и ближе с серьезной и задумчивой улыбкой. Это сочетание непринужденности и грусти, легкости и тяжести пронзило его, и он не нашел в себе сил улыбнуться в ответ.

– Бремя и благодать, – сказала она, присаживаясь рядом.

Именно об этом он и думал. Потрясенный, что порождение его разума вызвало схожие мысли, Роберт растерянно спросил:

– Что?

– Ты читаешь мою книгу, «Бремя и благодать».

– А. Да. Да, верно. Точнее, пытаюсь.

– Я еще не читала. Это подарок Ронни.

– Да, я видел.

– Может, вы мне ее почитаете? – спросила Руби, стоя над ними и с подозрением косясь на обложку, словно не ожидая от книги ничего хорошего.

– Эту, пожалуй, не стоит, – сказала Сара.

– Хорошо. Я все равно не хотела слушать.

– А чего бы тебе хотелось, малыш?

– На самом деле я бы с удовольствием… – начал Роберт, но замолк, сообразив, что вопрос обращен не к нему.

Сара удивленно взглянула на него, и Роберт выругался про себя. С какой стати он вообразил, будто она может так ласково назвать его? Он слишком много фантазирует. Он потерял контроль над собой.

– Строить замок из песка, – сказала Руби.

– Хорошо, – согласился Роберт, чтобы скрыть смущение. – Если хочешь, я тебе помогу.

Они дошли до кромки влажного, вязкого песка – в самый раз для строительных работ. Роберт смотрел, как Руби энергично копает, наполняет ведерко песком и вываливает его маленькими кучками. Высыпав очередную порцию, девочка отступила в сторону и с восхищением уставилась на кучки.

– Вот! – сказала она.

Роберт кивнул.

– Очень хорошо. – Он взял у нее лопатку. – А теперь мы построим настоящий замок. Давай.

Руби смотрела, как Роберт начертил на песке большой квадрат – размером около шести квадратных футов, затем снял слой глубиной в четыре-пять дюймов. Потом он перекидал часть вынутого песка в центр образовавшейся впадины – получился остров площадью около трех квадратных футов.

– Что ты делаешь? – спросила она.

– Здесь будет ров. Мы потом наполним его водой.

Роберт велел Руби собрать побольше ракушек, чтобы украсить ими стены и бастионы. А сам тем временем насыпал на острове еще одну кучу песка и принялся лепить из нее замок. Он решил построить шесть башен: четыре круглых, по одной на каждом углу, и две квадратных – в центре восточной и западной стен. Главные ворота будут обращены на юг в сторону моря, и к ним будет вести дамба, разделенная посередине восьмиугольной сторожевой башней. Будет два подъемных моста – один для защиты башни, а другой у самых ворот.

К тому времени, когда Руби закончила собирать раковины, он завершил большую часть работы; и тут они приняли коллективное решение отказаться от архитектурной логики и принялись громоздить башню на башню. Замок нагло стремился в небо, словно неоготический свадебный торт. Роберт стоял одной ногой во рву, другой на стене замка и отделывал верхние этажи, а Руби расточительно обкладывала стены ракушками-блюдечками, актеонами и литоринами.

– Что это у тебя? – спросила она, прервавшись.

Руби смотрела на обнаженную ногу Роберта, угрожающе нависшую над задними воротами замка. Она легонько коснулась его лодыжки, проведя по все еще синеватому двойному шраму, похожему на кавычки-елочки – следу от безопасной бритвы.

– Что? – спросил Роберт, опуская взгляд. – А, ничего особенно. Порезался, когда брил, только и всего.

– Я думала, что мужчины бреют только лица, – сказала Руби.

– Верно. Как правило, так и есть. Но тогда я брил еще и ноги.

– Зачем?

– По правде сказать, не знаю. Это был эксперимент.

Руби с легкостью приняла это объяснение. Она скользнула по лицу Роберта большими серьезными глазами и вернулась к работе.

Среди ее находок были три роскошных блюдечка с синими прожилками, пара устричных раковин и чудесная «нога пеликана». Еще Руби собрала горстку мелких полураскрытых ракушек – их упругие связки остались нетронутыми, и раковины напоминали сложенные крылья бабочки. Разнообразие в цветовую гамму вносили мелкие красноватые ракушки-разиньки, добавившие стенам замка немного королевского пурпура. Руби искусно выложила несколько рядов из раковин-каури, оттенив их лапшеобразную поверхность умелым вкраплением морского ушка, радужная поверхность которого словно притягивала солнечный лучи только для того, чтобы отразить их, и замок сверкал и мерцал на солнце, точно фантастический мираж. Остроконечные ракушки-буравчики Руби приберегла для башенок – они стали изящными флагштоками, с праздничным великолепием возносясь своими спиралями к небесам и заставляя Руби фантазировать о каруселях, американских горках и рожках мороженого.

Они единодушно решили, что у них получился шедевр.

– Он ведь простоит здесь до завтра, правда? – спросила Руби. – Пока не пойдет дождь? Тогда я приведу сюда друзей, чтобы они тоже посмотрели. Сюзи Бриггс, Джилл Дрю и Дэвида.

– Не думаю, – сказал Роберт. Он поправил раковину, которая служила подъемным мостом, и взболтал во рву чистую соленую воду, пустив по ней рябь. – Понимаешь, скоро начнется прилив, и замок смоет в море. Уж башню точно.

– Ах, – разочарованно вздохнула Руби. – А почему ты не подумал об этом раньше?

– Подумал. Только замок нужно было строить именно здесь, где влажный песок. – Он подхватил ведерко с лопаткой и протянул Руби другую руку. – Держись. Пойдем расскажем Саре.

Пока они перебирались через барьер из мокрых водорослей и тащились по сухому песку, Руби ворчала. Но Роберт ее не слышал: голос девочки слился с безветренной тишиной пляжа, с мертвящим спокойствием послеполуденного воздуха. Роберт приближался к Саре и несмело улыбнулся, когда она оторвала взгляд от книги. Сара накинула на плечи кардиган и закопала ноги в песок, Роберт взглянул на нее и понял с абсолютной и пугающей определенностью: в его жизни произошла ужасная перемена – произошла еще несколько месяцев назад, в его комнате, в тот день, когда Сара зашла к нему с мокрыми волосами, чтобы утешить; но лишь сегодня ему стал ясен истинный смысл и масштаб этого события – за миг, растянутый до вечности, он понял, что нет на свете ничего такого, чего бы не сделал он ради этой женщины, нет такого подвига, на который он бы не решился, нет такой жертвы, какую с радостью не принес бы…